Олигарх (СИ) - Шерр Михаил (книги онлайн полные .TXT, .FB2) 📗
После отъезда Бенкендорфа я почувствовал полнейшее душевное и физическое опустошение, как будто пробежал марш-бросок с полной выкладкой. Поэтому сразу же ушел в свою спальню и до обеда спал.
За время моего сна успел приехать генеральский адъютант с замечательнейшей новостью: Государь сразу же подписал матушкины прошения и завтра вечером ей назначена аудиенция у российского Самодержца. Мне то же была высказана монаршая милость: переданы пожелания скорейшего окончательного выздоровления и дозволения прибыть пред светлые императорские очи как только позволит моё состояние. Надо честно сказать это повергло меня в какой-то трепет перед императором, я действительно не был еще готов предстать пред Его Величеством. Ни физически, ни морально.
Когда я узнал про смерть отца, то решил, что грусть и тревога поселившаяся в доме связана с первую очередь с этим и немного с моей болезнью. Но после матушкиного рассказа я понял что основной причиной была тревога и неизвестность нашего будущего. Наша прислуга жила очень даже неплохо, родители не были сторонниками освобождения крестьян, но к своим крепостным относились вполне прилично, например еще дед прекратил продавать людей как скот, все имели свободу в выборе мужей и жен, дети не разлучались со своими семьями. Правда как там обстояло дело с делами хозяйственными я не знал, но судя по словам Бенкендорфа похоже не очень.
Абсолютно все домашние, в том числе и лакеи, уже знали новость из Зимнего дворца, это я сразу же почувствовал когда вышел из спальни. Прислуга двигалась заметно быстрее, многие улыбались и у всех поклоны стали намного ниже. Даже нянюшка попыталась мне поклониться, когда я вышел из спальни. Это мне очень не понравилось.
— Нянюшка, милая моя, не делай этого никогда больше, не расстраивай своего Алёшеньку, — я обнял и поцеловал в щечку свою нянюшку, подумав, что первое, что я сделаю став совершеннолетним и полностью дееспособным, так это дам вольную всей семье Петровых. Это дичь какая-то, обер-офицерская жена и дети продолжают оставаться в крепостной зависимости.
Пелагея смущенно улыбнулась и сказала:
— Из Зимнего был офицер, барыню завтра вечером к царю кличут. Император грамоту подписал, вы Алексей Андреевич, теперь всем владеете и за долги имения не заберут.
Оперативно, ничего не скажешь, какие же это бредни последующего века, что в девятнадцатом все делалось медленно и неторопливо. Когда надо тоже можно на раз-два.
Не успел я сделать и десяти шагов, как словно из под земли возникла сестрица Анна. Кланяться она естественно не стала, но расцеловать расцеловала, а потом наповал сразила меня вопросом:
— Алексей, ты не будешь против если я приглашу на обед Матвея Ивановича?
Грешен, не удержался и мелко отомстил своей сестре выстрелом наповал.
— Категорически против, Анна Андреевна, наперед батьки в пекло лезете. Господина лекаря я собираюсь пригласить на обед. Вы, конечно можете передать ему моё приглашение, они я полагаю в гостиной сидят, — сестра от такого даже похоже потеряла дар речи и изумлено уставилась на меня широко открытыми глазами. Я слегка щелкнул её по носу и пошел к матушке очень довольный собой.
У матушки настроение то же резко улучшилось, она даже сменила платье, разбавив черные траурные тона. Княгиня подтвердила слова нянюшки и дала прочитать письмо императора с приглашением во дворец. Само письмо было написано неведомой рукой. А вот подпись была самоличной, матушка императорскую руку уже знала.
Как говорится по умолчанию, никаких разговоров на данную тему до визита к императору никто не вел, но весь обед мне в голову лезла одна упорная мысль, зачем семье из пяти человек такие жилищные условия, огромный трехэтажный дом в центре Петербурга, никаких тетушек и дядюшек с нами не проживало, просто из-за их отсутствия.
У родителей не было родных братьев и сестер, а матушка вообще была рано осталась круглой сиротой, у неё даже не было дядюшек и тетушек и только благодаря заботам своей крестной, она попала в круг внимания императрицы Екатерины Великой и была определена в Смольный институт. Престарелая императрица еще успела сосватать своей подопечной блестящего жениха, моего будущего родителя, за которого она и вышла замуж через которое время после восшествия на престол Александра Павловича.
Император Павел считал матушку не достаточно знатной для такого жениха и горел желанием женить его по своему усмотрению. Но нашла коса на камень, родитель отсидел даже месяц в Петропавловской крепости, но императорской воле не покорился и уехал служить из столицы в далекий Оренбург.
Новый Самодержец Всероссийский молодого ссыльного гвардейца сразу же вернул назад и разрешил жениться по своему усмотрению. Родитель был очень благодарен за это императору Александру и преданно служил ему. Как он сумел врюхаться в эти декабристские дела мне было не понятно. Хотя конечно версия у меня появилась, но только версия, подтвердить или опровергнуть её мог только он сам.
После произошедшего симбиоза, вернее не симбиоза, а конфлюэнции — слияния, двух моих сущностей в одну, всё, что было до момента моего «выныривания» из темноты, это было простое знание. Оно даже у меня особых эмоций не вызывало.
Вот есть, например, история про Кира Великого, нравится она мне и что с того? Я же не убиваюсь из-за его жизненных перипетий и слезы горькие не лью. Так и две мои жизни до того, в частности мой родитель князь Новосильский, которого я никогда живьём не видел. «Вынурнул» бы я в другом месте, пусть даже и в теле молодого князя, но рядом бы не было моей семьи, нянюшки и прочих, скорее всего и о них бы осталось только такое же воспоминание, как о двадцать первом веке, ни имен, ни фамилий. А тут по неволе пришлось становиться родным и своим. Надо сказать усилий для этого прикладывать не пришлось. Главную скрипку сыграла нянюшка Пелагея со своими колыбельными и рассказами за время моей болезни. Именно от нянюшки я узнал о своей еще детской привычке не отмечать свой день рождения.
Родитель в моем миропонимании был где-то на одном уровне с тем же Киром Великим. Был и был, никаких особых эмоций он у меня не вызывал, тем более что к декабристам я относился отрицательно.
За обедом я убедился в верности моего предположения о расположенности нашей матушки к господину лекарю, он ей явно нравился. Матвей похоже почувствовал возможную смену в своих амурных парусах и был сама любезность и галантность. Когда он собрался уезжать я пошел его проводить.
— Матвей Иванович, у меня к тебе две просьбы-предложения, — на «ты» мы как-то естественно и незаметно перешли несколько дней назад, — ты завтра утром приезжай, сделаешь мне заключительный медицинский осмотр после болезни. А вечером жду тебя к половине десятого. Матушке Государем назначено на девять. Получаса аудиенции, это самое большое, от Зимнего ходу пятнадцать минут, не больше.
Утренний вердикт лекаря Бакатина для был вполне ожидаем: здоров. За несколько дней я буквально налился силами и даже внешне поздоровел и возмужал. Глядя на себя в зеркало я видел и понимал, что шестнадцатилетний юнец остался где-то сзади. Самое интересное, что это моментально поняли и все окружающие. И головы в низких поклонах наклоняли не моя знатность и пока теоретическое богатство, а что-то еще, мне пока самому не ведомое.
Матушка перед визитом в Зимний наряжалась с самого утра, но в итоге поехала в скромном, но изысканном платье бело-черных тонов с минимумом украшений. Мой расчет был идеален и ровно в без пятнадцати десять она вошла в обеденную залу, где её ожидали княжна Анна, Матвей и я.
Присутствию простого армейского лекаря она не удивилась и молча подала мне свиток бумаг.
Рядом с накрытым обеденным столом сиротливо стоял небольшой столик, на столешнице которого лежала стопка чистых бумаг для письма и стоял письменный прибор. Я положил бумаги на стол, придвинул изящный венский стул, неторопливо разложил поданные матушкой бумаги и взял верхнюю. Это было собственноручно написанное Высочайшее Повеление об учреждении сегодня 21-ого января 1826-ого года майората князей Новосильских.
