Хмурый Император (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич (библиотека книг TXT) 📗
Допросы показали весьма печальную картину. Оказалось, что почти вся лейб-гвардия была замешана в заговоре. Офицеры во всяком случае. Поэтому Император отправлял курьеров больше в линейные части, а также собирал верных сотрудников полиции и жандармов. Из-за чего всю ночь, а потом и все утро в столице было очень волнительно. То небольшой отряд полиции куда-то пройдет организованной колонной. То батальон пехотного полка с частью обоза. То еще кто-то.
Очень помогало то, что руководители этого заговора были взяты в плен, а оставшиеся на свободе заговорщики толком не знали — кто с ними, а кто против. Поэтому это оживление действовало успокаивающе и опьяняюще. Ведь как поступил бы Император, провались на него покушение? Правильно. Послал за верной ему лейб-гвардией. Тут бы его и прижали. А так как в дело пошли полицейские и обычные армейские батальоны, то все выгорело, все хорошо. И гвардейцев просто не хотят марать всякой пакостью. Вот они и сидели, спокойно ожидая новостей.
Финалом «накопления сил» Императором стали десять часов утра. Когда к Зимнему дворцу подошел Великий князь Михаил Николаевич, поднявший бригаду лейб-гвардии конной артиллерии, где был когда-то командиром. А по Неве «подгребла» небольшая эскадра под командованием Константина Николаевича, который держал свой флаг на Петре Великом. Единственном действующем броненосце России на Балтике. Его, правда, скорее можно было квалифицировать как монитор, но это не имело никакого значения. Потому как ничего мощнее у России на Балтике просто не было.
Подошедшие корабли и артиллеристы поставили точку в финале этой пьесы. Михаил Николаевич принял командование сводным гарнизоном и начал отправлять колонны к выявленных полкам лейб-гвардии для разоружения и ареста подозреваемых. А Император смог, наконец, вздохнуть свободно и пойти уже позавтракать, раз уже выспаться не дали.
Но и с приемом пищи не сложилось. Только он уселся, как в столовую вбежала вдовствующая Императрица с красным, заплаканным лицом и весьма растрепанном виде. Она только что прибыла, приведя с собой лейб-гвардии кирасирский Ее Величества полк, шефом которого являлась. Что сделало этих ребят первыми кавалеристами, что пришли на помощь Императору.
— Ты жив… — как-то нервно произнесла Мария Федоровна, уставившись на Николая Александровича как на приведение. К счастью говорили они тихо, а окружающие не стали мешать встрече матери и сына после всего пережитого.
— Ты все знала? — Тихо и сухо спросил он, когда слуги, повинуясь жесту, спешно покинули помещение и закрыли за собой дверь. Но она ничего не ответила, лишь поджала сильнее губы и чуть потупилась. — Знала и не предупредила? Мама… мама…
— Они обещали не убивать, — тихо, едва слышно прошептала она. — Просто заставить написать отречение. Если предупрежу, то за твою жизнь они не ручались. За твою и брата.
— Уезжай… — покачав головой, произнес Николай. — Не хочу тебя видеть.
— Сынок… — дернулась было она к нему, но натолкнулась лишь на холодный, безучастный взгляд.
— Признайся, они ведь советовались с тобой. Приходили. Говорили. И, возможно не раз. Проговаривали, что я после крушения поезда тронулся умом. Так ведь?
— Так… — неуверенно произнесла она, поджав губы. — Но откуда ты знаешь?
— Как все предсказуемо, — покачал головой Николай. — Они шли меня убивать мама. Убивать. Отца и Георгия они уже убили. Или ты думаешь, что крушение случайность? Оставался только я и Миша на пути Владимира Александровича к престолу. Он ненавидел и презирал «выводок злобного мопса», не собираясь оставлять в живых никого.
— Злобного мопса? — Удивленно переспросила женщина.
— Он так назвал тебя. Он признался, что всегда тебя ненавидел. Ты ведь мешала ему безраздельно властвовать над папой.
— Нет… — покачала головой Мария Федоровна. — Нет… нет… нет…
— Да, мама. Да. Распустили вы их с папой. Чуть нас всех не погубили. Или ты думаешь, тебе бы сохранили жизнь? Зря. Это очень наивно. У тебя слишком большое влияние. Если бы ты все узнала — начала мстить. Оно Владимиру Александровичу надо? Правильно. Нет. Поэтому тебя ждала бы такая же судьба, что и меня с братом и сестрами. Нас бы всех перебили, а людям сказали, что умерли мы кто от горя, кто от зноя, а кто от диареи.
— Мерзавец… — прошипела Вдовствующая Императрица, сверкнув глазами. От слез на лице не осталось и следа.
— От него не отстают и остальные. Сергей Александрович в своей манере просто фрондировал. Ибо обыкновенный заносчивый дурак.
— А Павел?
— Влияние Сергея Александровича не прошло для него даром. Его задел арест Алексея Александровича. В представлении дяди какой-то щенок посмел замахнуться на святое. Да и не было любви у него, как и у прочих братьев к отцу. Они его презирали, считая, что он получил престол зря и несправедливо. И меня считали если не выскочкой, то выродком, ошибкой судьбы.
— За что мне это? — Тихо прошептала Мария Федоровна и тихо сползла на услужливо подставленный ей стул Николаем Александровичем.
— Что посеешь, то и пожнешь, — пожав плечами ответил сын, направившись к столу, чтобы налить ей воды из графина. — Вы, мама, развели с папой этот гадюшник. Начал, правда, дед. Но ему простительно — либерал. Он был слишком одержим воздушными идеями, опасаясь смотреть себе под ноги.
— А ты не либерал? — Каким-то удивительно едким тоном спросила Мария Федоровна.
— Я? — Удивленно переспросил Николай Александрович и хохотнул. — Нет, мама. Из меня такой же либерал, как и балерина. Даже если надену пачку — буду выглядеть сущим недоразумением. Мне нет никакого дела до светлых идей дурных мечтателей и крепких устоев заплесневелых консерваторов. Для меня важнее то, что пользу приращивает. Надо для пользы дела дружить с либералами? Буду дружить. Надо водиться с консерваторами? Даже не сомневайся — не побрезгую. Ибо главное — что человек может и какую пользу принесет. Все остальное — детали. Для меня нет ни либералов, ни консерваторов. Для меня есть только те, кто ворует, и те, кто дело делает честно. Те, кто бездельничает, и те, кто ответственно трудится. И так далее. А все эти ярлыки оставь для светских богословов, демагогов-болтунов и прочих злодеев. Благо, что в России дураков еще лет на триста припасено и им есть, где развернуться.
— Сынок… что же ты такое говоришь… — покачав головой, беззлобно возмутилась вдовствующая Императрица.
— Думаешь, эти либералы, которые все как один стоят за свободную личность, меньше жаждут грабить? Они ничем не отличаются от консерваторов по своей природе. Только одним есть что терять, и они за это хватаются, стараясь тащить в будущее давно прошедшие годы. А другие жаждут отвоевать себе место под солнцем и ищут варианты. Вот и все отличие. Но поверь — подвернись шанс любому из них — грабить будут с одинаковым остервенением. Ибо в природе человека нет ничего доброго и светлого. Поэтому то поступок Владимира Александровича и был таким предсказуемым мама. Словно открытая книга.
— Что ты имеешь в виду? — Напряглась Мария Федоровна.
— То, что я знал о заговоре и специально спровоцировал этих мерзавцев действовать. Мне некогда ждать, пока эти уроды наберутся смелости и уже решатся на что-то. Дела не ждут. А идти вперед с таким тылом — глупая затея. Тебя это удивляет?
— Это… это кошмарно… — покачав головой прошептала она.
— Что именно? То, что братья твоего мужа планировали вырезать всю его семью? Да, мама, это кошмарно. Ты ведь это имела в виду, я надеюсь? — С нажимом произнес Император. — Или твои рефлексии мешают трезво осознавать ситуацию? И затрудняют понимание того, что эти люди убили твоего супруга и твоего сына. И собирались убить твоих оставшихся детей, а потом и тебя саму. Серьезно?
— Боже… — едва различимо пролепетала вдовствующая Императрица и, уткнувшись в ладони, заплакала. Беззвучно. По вздрагивающим плечам только и можно было разобрать, что происходит.
Николай Александрович подошел к ней. Обнял и прижал к себе. Тихо приговаривая, пытаясь успокоить. И коря себя за то, что слишком грубо с ней обошелся. В конце концов она была просто женщиной, попавшей в очень сложную, непростую ситуацию и пытавшаяся защитить жизнь своих детей… как могла…. А он повел себя совсем не так, как было принято в эту эпоху. Слишком жестоко, слишком коварно, слишком решительно. Такого ведь никто не ожидал от молодого мужчины двадцати одного года от роду.
