Очищение (ЛП) - Ковингтон Харольд А. (книги полные версии бесплатно без регистрации .txt) 📗
*Марта Московиц, похабная эстрадная комическая актриса, номера которой почти полностью состояли из ругательств, упоминаний экскрементов и дутой похвальбы своим еврейским наследием, была привязана липкой лентой к стулу на кухне своей квартиры, задушена гарротой, а в рот ей был засунут кусок мыла.
*В тихие дни группа поддерживала форму, наблюдая из проезжающих автомобилей за всеми входами в студии и офисные здания и просто стреляя всех входящих и выходящих небелых. Эти предприятия испытывали серьёзные проблемы при получении почты, посылок, присылаемых с курьерами, и с доставкой пиццы. Их кафетерии закрылись, а корзины для мусора переполнились, потому что мексиканские работники слишком боялись выходить на работу.
*Актёр-качок Брюс Уиллард рисовался и позировал для СМИ, и, так сказать, бил в свою волосатую грудь, клянясь, что никакие неотёсанные суки-расисты не заставят его бежать из города. Тем не менее, Уилларда в его любимом бистро в центре города прикончил не грубый расист, а дерзкая маленькая девушка-блондинка, одетая официанткой. Она вручила актёру меню, щебеча, попросила и получила его автограф на салфетке, а затем всадила ему в грудь три 9 мм пули «Чёрный Коготь», а четвёртую — в череп. И Уиллард замертво упал лицом в миску томатного овощного супа — гаспачо.
Так лейтенант Кристина Экстрем, наконец, прошла «боевое крещение».
За тридцать дней Добрармия фактически остановила всю американскую кинопромышленность и сократила выпуск телепрограмм более чем наполовину. Бюджеты студий трещали по швам. Рейтинги спустились в толчок, потому что вся страна ежесуточно следила за телевизионными новостями, чтобы не пропустить, какая голливудская знаменитость окажется следующей в расстрельном списке — этом стремительном реалити-шоу из ада. Букмекеры Лас Вегаса и индейских казино переживали золотую лихорадку, делая ставки о том, кто из элиты и когда закончит свои дни в морге. Впервые на памяти нынешнего поколения главные конгломераты индустрии развлечений измеряли свои ежемесячные доходы всего лишь в миллионах, а не в миллиардах долларов. Надо было что-то делать.
Арнольд Блостайн был первым возвратившимся в город мишуры, где вместе с израильскими специалистами по безопасности создал собственную «зелёную зону» на съёмочной площадке студии «Парадайм». Это было административное здание, окружённое бетонными блоками — стенами Бремера, мешками с песком и колючей проволокой, где каждый квадратный сантиметр просматривался камерами наблюдения и патрулировался гориллообразными «контрактниками» с собаками и винтовками «М-16» под командованием бывших офицеров израильской армии. Во всех окнах были установлены пуленепробиваемые и взрывобезопасные стёкла, кондиционирование воздуха исключало внешний доступ благодаря полностью замкнутой системе циркуляции, включающей баки с кислородом и фильтры, которые теперь занимали весь подвал, а на крыше были установлены зенитки — первые артиллерийские установки, официально разрешённые частным лицам. Целый этаж занимали удобные, если не роскошные, жилые помещения, души, сауна, кафетерий и бар. Стоимость строительства и пуска этой крепости за три недели обошлась студии в круглый миллиард долларов с мелочью, но Блостайн подписал чеки без звука.
Это чудовище назвали ПОЦ (Предельно защищённый операционный центр). В Голливуде его тут же окрестили «Бункером», а некоторое смелые остряки даже называли ПОЦ «Фюрербункером», хотя после того, как несколько болтливых сотрудников «Парадайма» были уволены за громкое произнесение этого выражения, так говорили только шёпотом. Именно это здание стало штабом Голливуда для подготовки контрнаступления против Добрармии.
ПОЦ включал шикарный зал заседаний с длинным столом красного дерева, буфетом и баром с закусками и напитками. В один майский день Блостайн созвал совещание, на которое собрались два десятка человек, все евреи. Они представляли все главные студии и телевизионные сети, сливки выжившей верхушки Голливуда.
— Мы должны заключить сделку с Добровольческой армией Северо-Запада, — прямо заявил Блостайн.
Мужчины за столом поражённо уставились на него.
— Арни, что я слышу? — открыл рот от удивления Моше Фейнстайн из «Дримуоркс-Дисней» и даже не заметил, как горящая сигара упала из его толстых губ на колени.
— Мои уши не обманывают меня, бойчик? Ты говоришь, мы должны заключить сделку с нацистами? С нацистами?!
— Ты смотрел свои цифры за апрель, Mo? — мрачно спросил Блостайн. — Ты видел все наши цифры? Нас здесь уничтожают, во всех смыслах этого слова. Гоише копф [60] полиция и ФБР ничего не знают, они гоняются за своими хвостами по всему городу и до сих пор имеют шиш с маслом. Каждый день эти мерзавцы расстреливают кого-нибудь из наших друзей, наших лучших творцов и финансистов, наших работников, наших людей со связями в высоких кругах, тех людей, которые двигают всю нашу промышленность. Каждый день я говорю с Кирби, замдиректора ФБР, которого прислали из Вашингтона, потом говорю с начальником полиции, потом с внутренней безопасностью, и доложу вам, у них нет никаких зацепок. Так что мы заключаем сделку.
— Не то, чтобы мы раньше никогда не занимались бизнесом с гонифами [61], — промямлил Уолтер Векслер из «Уорлд Артистс», устало пожав плечами. — Чёрт побери, иногда мы даже предусматриваем в бюджете такие выплаты. Мы платим профсоюзным боссам. Платим диктаторам третьего мира, чтобы снимать кино в их странах, и всяким иностранным чиновникам, чтобы наши фильмы показывались в кинотеатрах и по ТВ. Хотим снимать в Нью-Йорке — отстёгиваем мафии ферштункт [62]. Хотим снимать в восточном Лос-Анджелесе — платим мексиканским бандитам, хотим снимать в Уатс — платим шварцерс [63].
— Вопрос не в плате ссаным мелким гангстерам-гоям, чтобы мы могли работать, — взорвался Фейнстайн. — Но эти — грёбаные нацисты! Что тебе непонятно в слове «нацисты», Арни?
— Арни, тут имеются и некоторые практические возражения, — заговорил Дэвид Данцигер, старший юрисконсульт киностудии «Парадайм».
Данцигер был «метросексуалом», то есть гордился своей безупречной внешностью, фигурой, отшлифованной гандболом, безукоризненными искусственными зубами и дорогими, сделанными со вкусом костюмами; он походил на кинозвезду больше, чем многие из актеров «Парадайм».
— Моше прав. Они — не уголовники, а одержимые антисемиты, преследующие свою цель. Им нужны не наши деньги, а наша кровь. Вы же знаете, что для нашего народа исторически самым опасным временем было, когда мы больше не могли предложить гоям достаточно золота или удовольствий, чтобы подкупить их, и тогда мы вынуждены были начинать искать пути отхода.
— Мы не уйдём из Голливуда, — бросил Сэм Глейзер из студии «ТриВижн». — Ни за что. Ни в коем случае. Голливуд — это не какое-нибудь захолустное штетл [64] в Польше, которое мы могли бросить после налёта казаков. Голливуд — наш, и к дьяволу души этих свиноедов! Мы создали Голливуд, превратили его в самое золотое место во всей этой гольдене медине [65], и мы намерены удержать город навсегда!
— Да я согласен, мы не можем позволить себе покинуть Голливуд, я говорю, что дело не только в деньгах. Никто и не предлагает этого, — уточнил Данцигер. — Я просто обратил ваше внимание, что мы не можем подкупить Добрармию, как обычно подкупаем гоев, деньгами, сексом или иллюзией власти.
Второе возражение — это вопрос, как мы вступим с ними в переговоры? Как мы найдём нашу группу дружелюбных убийц — фашистов и вежливо попросим их перестать? Я понятия не имею.
— И какую сделку, по-твоему, мы могли заключить с этими людоедами, Арни? — снова вмешался Фейнстайн. — Если они не захотят взять наши деньги, что мы могли бы предложить им, чтобы они остановились?
