В лето 6746 года от сотворения мира (СИ) - Нефёдов Борис (читать книги без регистрации полные txt) 📗

Хан снова что-то приказал и вперед выехал третий переговорщик. Он заговорил и переводчик заспешил с переводом:

— У тебя больше нет машины, с помощью которой ты разрушил наши пороки. Это я вот этими руками сломал ее. Мы снова построим наши пороки, мы засыплем вашу крепость горшками с земляным маслом, мы сожжём все, что только может гореть в вашей загородке, а те, кто не задохнется в огне пожалеет о том, что не умер такой легкой смертью. Мы можем не пойти до Новгорода, но все, кто находится в этой крепости должны будут умереть. Только тогда мы уйдем. Великий хан дает вам последнюю возможность сохранить свои жалкие жизни.

— Мне, конечно, как и всем нам, очень страшно от твоих слов. Но я думаю, что ты лукавишь, когда говоришь о возможности построить новые пороки. Ваши китайские мастера убиты, а других придется ждать слишком долго. Скоро солнце растопит снег и вам на болоте придется очень несладко. Тем более, что у вас уже сейчас плохо с едой для людей и кормом для животных.

— Откуда знаешь про мастеров.

— Это я убил их вот этими руками.

— Вот что, Игнач или кто ты там. Тут твои люди считают, что в твоем теле к ним пришел один из важных посланцев вашего Бога. Я убивал служителей вашей религии, я вырезал сердца еще живым вашим священникам, т. е. служителям вашего Бога, и безнаказанно скармливал их собакам. Ваш Бог не покарал меня за это. Я убил твоего верного слугу — «кузнечика» и ни ты, ни твой Бог не помешали мне и не наказали меня. Мои боги сильнее твоего Бога, а тем более их посланца.

— Откуда ты знаешь о том, что считают мои люди?

— Твой человек под пытками ничего не сказал Великому хану, но чародейка хана напоила его своим отваром и против него он оказался бессилен. Он рассказал.

— Чародейка? Наркоманка хренова. Мой человек жив?

— Нет, но даже если бы он был жив, то ты бы его сейчас не узнал. Выколотые глаза, отрезанные уши и пальцы. Его тело долго не хотело верить в смерть, так что пришлось ему помочь. И я сам оказал ему милосердие.

— Значит, это ты убивал служителей нашей церкви?

— Да я.

— Значит, это ты убил близкого мне человека, которого ты называешь «кузнечиком»?

— Да, именно я. И тебя, Игнач, будь ты хоть посланцем своего Бога или просто человек, клянусь, что я тоже убью и вырежу твое еще теплое сердце вот этим моим ножом.

Вид моего собственного ножа в руках этого монгола лишил меня рассудительности.

— Это не твой, это мой нож. И вот что я скажу тебе. Я действительно не из этого мира. Но за все, что ты сделал, за то, что ты убивал моих людей и людей моей церкви, я не буду бахвалиться как ты или откладывать свою месть. Тем более что ты (все видели) — вынул оружие на переговорах.

С этими словами я вытянул к нему свою правую руку, прикрытую платком, и нажал на спусковой крючок пистолета. Грянул гром, и молния ударила в грудь негодяя, затем еще и еще раз. В уже начинающемся сумраке вспышки и грохот выстрелов были хорошо видны и слышны, как в крепости, так и в лагере монголов. Я стрелял пока не кончились патроны. Просто не мог найти сил остановиться. Уже первые пули выбили незадачливого переговорщика из седла, и я продолжал стрелять в его уже истерзанное и бездыханное тело, которое только запоздало дергалось на земле в такт каждому выстрелу. Лошади участников переговоров испугались, стали приседать на бедра, шарахаться в сторону. Хорошо не понесли. Только мой Слон невозмутимо стоял как стоял. Всадники успокаивали коней, а я, пользуясь минутой, решил сказать нечестивцу несколько слов на прощанье:

— Ну что, безумец, помогли тебе твои ляхи? То есть помогли тебе твои боги? Ну кто тут еще собрался убивать служителей нашей…моей церкви?

Переводчик, похоже, немного обмочился, но хан держался достойно и быстро управился с конем. Он уже начал было мне что-то говорить, но я ему не дал:

— Слушай меня, хан.

Здесь мой голос стал приобретать совершенно невероятную громкость и похоже, что остальные мои слова были слышны даже в лагере на болоте. Я поднял свою правую руку жестом боярыни Морозовой (чтобы было видно, что в ней ничего нет), а левой ткнул в валун с выбитым на нем крестом:

— Вот знак моего Бога. Дальше этого знака ни тебе, ни войску твоему здесь пути нет!

Переводчик от страха уже не переводил, но, похоже, что мои слова в переводе не нуждались. Хан был потрясен. Я решил добить ситуацию:

— Переводи, с-сука, если жить хочешь.

— Я сейчас.

— Переводи, гад. Каждый, кого утро застанет в вашем лагере, умрет. Кто бы он ни был, раб или хан.

При этих словах я ткнул в сторону хана пальцем, замолчал и втихую выключил мегафон. Все было сказано, и высшая сила продемонстрирована. Я потянул повод, но Слон, не обращая на меня внимания, продолжал стоять. Тогда я решил не портить картинку и тоже остаться на месте. Видя это, хан с переводчиком развернулись и, погоняя коней, поскакали в лагерь.

Только тогда я обратился к своим:

— Митяй, возьми у убитой змеи мой нож. А ты, Матвей, спустись на землю, сгреби повод моего коня и как можно величавее веди его к воротам. Не слушается меня, собака. Чуть всю малину не испортил.

Митяй лихо соскочил с коня и склонился над убитым. Матвей тоже проникся, взял моего коня под уздцы и тот (вот ведь гад!) послушно пошел за ним к воротам. Остальных лошадей, включая лошадь убитого, Митяй повел в поводу.

В общем-то, ничего особенного больше не происходило. Если не считать уже не скрываемого ко мне «особого расположения» моей армии. Выпученные глаза и приостановка дыхания при моем появлении уже начинали меня доставать.

Но нужно было закончить дело, и я вызвал к себе в штаб начальников всех родов войск и служб. Они собрались быстро.

— Вот что, орлы. Ну и орлицы. Думаю, что штурмов больше не будет…стоп-стоп-стоп…, расслабляться рано. Вы по-прежнему отвечаете за свои участки. Думаю, что ночью монголы со своими союзниками уйдут. Будут уходить второпях и всю ночь. Крепость на это должна молчать! Ни радости, ни восторгов, ни криков, ни песен. Полная тишина, только факелы на стенах. Предупредите людей. Виновные в нарушении этого приказа будут наказаны. Всё остальное вы и без меня знаете. Теперь Бельский, подготовь гонцов в Новгород. Думаю, трех будет достаточно. Пусть возьмут запасных лошадей. Ерема, если утром все будет как должно, проведешь гонцов с лошадьми потайным ходом. По одному пройдут. Если надо — поможешь им со своими ребятами на дорогу выбраться. Нужно известить князя, посадника и Владыку о том, что монголы больше не идут на Новгород, а развернулись и пошли в другую сторону. Нашим людям передать мои приказы. Все свободны. Милица, я переоденусь, возьму лекарства и приду к раненым.

Все вышли, но Митяй задержался. Он передал мне мой нож и, помявшись правда, положил на стол тяжелый кошель.

— Что это?

— Да у этого… у переговорщика, которого ты это…я позаимствовал. Ему уже ни к чему. Ну не пропадать же добру, Михаил Игнатьевич. Тем более (я случайно заглянул), там золото. Передаю, как и должен, в общую добычу.

— Ладно, Митяй. Пусть пока полежит. Вернемся в Новгород, получишь назад. Будет тебе награда за заслуги, как переговорщика. Я смотрю, ни ты, ни Матвей не опозорились. Не то, что этот… переводчик.

— Не знаю, как Матвей, а я хотя вроде и привык уже к твоим штучкам, но такая оторопь взяла… Не приведи Господь.

— Ладно, привыкнешь потихоньку.

И добавил, почти по Ф. М. Достоевскому:

— Подлец-человек ко всему привыкает.

Ё-пэ-рэ-сэ-тэ.

Глава 12. Последние дни