Татарский удар - Идиатуллин Шамиль (читать хорошую книгу TXT) 📗

— Я тоже, — по-татарски ответил старлей. — Отойдите от машины и не мешайте, — и по-русски добавил: — Последний раз прошу, вы трое ко мне с документами. Степанов, у вас столбняк?

— Так, товарищ старший лейтенант, мы же не можем сами открывать. Водитель должен, — сказал молчавший до сих пор сержант.

— Водитель пока что не может мне даже права передать, — сказал старлей. — Товарищи фэсэошники или кто вы там теперь. Вы что, решили в оказание сопротивления поиграть? — В голосе Закирзянова наконец прорезалось какое-то чувство, которое, впрочем, не понравилось Ренату.

Ренат развернулся к своим, чтобы задавить саму возможность ответа, но не успел.

— А если решили? — спросил Славка неприятным голосом.

— Класс! — сказал Закирзянов. — Все подошли к первой машине, руки на капот, ноги расставили, — предложил он и передернул затвор автомата.

Следом за ним заклацали сохранявший молчание старлей и сержанты — Степанов с безмятежным выражением лица и чуть не плачущий Губайдуллин. Этот начнет стрелять первым, отстраненно подумал Татарин и оглядел своих. Они были в порядке — даже Славян наконец перешел от вредоносной своей болтливой фазы к боевой, в которой действовал всегда грамотно. Вот и сейчас он, приподняв руки, неторопливо двинулся, как было приказано, к Ренатовой «семерке», не слишком пристально поглядывая на ощерившихся стволами ментов. Менее инициативные Санек и Тимур посмотрели на Рената, дождались легкого кивка и последовали за Славкой. Ренат помедлил, обдумывая диспозицию. Она, как ни крути, выходила хреновой. Позволять обыскивать машины никак нельзя. Оставались два выхода. Один плохой, второй отвратительный. Или прыгать в машины и со стрельбой прорываться обратно в Самарскую область, где можно спрятаться, а главное, избавиться от груза. Или устраивать гасилово, валя четверых ментов (это не считая того или тех, что внутри КПМ). Которые, ясное дело, не будут стоять и ждать, когда же самарские гости их загасят.

— Ну? — Закирзянов направил автомат персонально на Рената.

Ренат задумчиво посмотрел на кружок дульного среза и пошел к братве. Как ни крути, приходилось выбирать отвратительный вариант.

Он встал слева, так, чтобы сразу перепрыгнуть через капот и укрыться за корпусом машины, положил руки на остывающую черную полировку и, не отрывая от них взгляда, буркнул себе под нос:

— Пять. Отсчет пошел. Четыре.

Птицы орали все истеричнее.

Три.

Ренат чуть наклонился вперед, напружинивая руки. Ему было и проще, и сложнее, чем парням. Проще, потому что он в случае удачного прыжка хотя бы на несколько секунд уходил из зоны обстрела. По собственному опыту Татарин знал, что «Калашников» лимузин BMW седьмой серии насквозь пробить не способен. Братве же предстояло валиться на спины или бросаться ласточкой в стороны, паля по движущимся мишеням с лету. Сложнее, потому что он не знал, как успели переместиться гаишники, — а парни, выстроенные вдоль дверец, следили за отражением в стеклах. Ладно, пофиг.

Два.

Ренат набрал в грудь воздух перед прыжком и не спеша выпустил его через ноздри. Стоявший на правом фланге Славка громко и протяжно сказал:

— А что, командир, их ты тоже обыскивать будешь?

Со стороны Самары к КПМ подходила колонна военной техники. На переднем БТР развевались флаги России и спецназа ВВ.

2

События сорвались, как велосипед со стенки: неожиданно, глупо, звонко — и прямо по костяшке. Газеты и аналитические телепрограммы, конечно, находили и выдергивали отдельные нити происходящего — но не было Фучика, который усек бы, что нити давно сплелись в плотную петлю, нежно охватившую гортань страны и эпохи. И что табуретка отлетает в сторону — вот сейчас, когда мы опаздываем на работу, чистим зубы или орем на сына, отказывающегося делать уроки, — в этот самый момент страна и эпоха испаряются беззвучной вспышкой, а их место занимает что-то другое, подкравшееся на цырлах. Совсем такое же, но чу-уть-чуть другое. Разницу объяснить почти невозможно. Это обстоятельство мучает, загоняя в состояние заторможенной ненависти. Хотя на самом деле все очень просто, даже на уровне слов и чувств: вчера я бы так не сказал, ты бы так не сделал, он бы вообще заперся дома и носу под гнусное небо не казал бы. А вот сегодня я рявкнул, ты ушел в пугающий штопор, а о нем вообще к ночи не надо бы, да и дети кругом. Жизнь лопается и выворачивается кишками наружу, и что в кишках — известно. И ведь мы-то не изменились. Значит, изменилось все прочее: порвалось, сломалось — и позволило делать то, что вчера было нельзя.

Все действительно изменилось — для России. После выведения нефтедобычи Ирака на довоенный уровень рухнули цены на нефть. Медвежью во всех смыслах услугу рынку оказали и появившиеся тут же сообщения о том, что промышленная эксплуатация крупнейших месторождений на Аляске (до 5 млн тонн в месяц) начнется в течение полугода. Оголтелую оптимистичность этих прогнозов (заявленный уровень добычи грозил новым месторождениям лишь лет через пять-семь — и то при условии, что проданный Александром II кладезь ископаемых будет издырявлен скважинами, как российский сыр) и торчащие из-за них уши компаний, осваивающих Аляску, разглядели не только специалисты. Но паника вещь заразная и коммерчески успешная.

Впрочем, само по себе падение цен еще можно было перетерпеть: скачки и проседания случались всегда, хотя настолько чудовищного падения, до $4 за баррель, еще не было. Но основные сырьевые биржи мира практически сразу приняли консолидированное решение о прекращении котировки нефти Urals, на которую приходилась львиная доля российского экспорта. Это, по словам представителей бирж, должно было выправить ценовую ситуацию, а заодно резко улучшить экологическую обстановку на планете, которую и так здорово попортила высокосернистая русская нефть. Раньше с этой грязью приходилось мириться, потому что нефти не хватало, теперь же ее было полно, причем чистой и дешевой аравийской. Так что нужда в русском коктейле отпала — все свободны, всем спасибо.

Кремль впал в шок, который усугубили рассуждения представителей европейских правительств о том, что, в принципе, пора подумать и о резком сокращении поставок российского газа за счет развития альтернативных энергоисточников, а также оптимизации как собственных (норвежских), так и дополнительных (азиатских) возможностей. Попытки отыграть ситуацию политическими и юридическими методами не удались. Даже благосклонно относящиеся к Москве политики и финансовые гиганты лишь кивали друг на друга и рассказывали российским представителям, как они сожалеют о столь дурном развитии событий — но изменить ничего не способны при всем желании. А суды, инициированные российскими компаниями и правительственными учреждениями, закончились проигрышем истцов — как сразу честно предупредили частные адвокатские конторы из Швейцарии и США, представлявшие интересы России.

Выход, казалось, нашла собравшаяся в Тюмени расширенная коллегия Минэнерго РФ. С подачи сибирских компаний она предложила правительству — и правительство предложение с удовольствием приняло — отключить от нефтепроводов Татарстан и Башкирию, основных поставщиков высокосернистых нефтей, смешиваясь с которыми качественная сибирская нефть и превращается в дешевый второсортный Urals. Постановление правительства вышло практически мгновенно, и уже через неделю две независимые компании, немецкая и английская, официально подтвердили, что теперь российская нефть на выходе из экспортной трубы резко отличается по своим параметрам от Urals, соответствует ужесточенным требованиям ОПЕК и энергетического комитета ЕС, а потому, как и предлагает московское руководство, может, во-первых, продвигаться под новой торговой маркой Tumen, во-вторых, вернуться на европейский рынок. В ответ энергетический комитет рекомендовал России обеспечить мониторинг качества нефти в течение полугода, после чего выводы будут изучены и проверены европейскими специалистами, которые и вынесут рекомендации о допуске или недопуске Tumen на западный рынок. К тому времени, заявили представители комитета, Россия, возможно, сумеет отрегулировать внутренние проблемы с поставщиками нефти.