Год мертвой змеи - Анисимов Сергей (книги полностью TXT) 📗
Вода оказалась настолько холодной, что он не сумел даже крикнуть, когда нагрудник и бешено работающие ноги вытолкнули его наверх. Воздух зажало в горле, как тисками, и обжигающий холод начал вливаться внутрь сразу со всех сторон. Сзади, с корабля, кричали. Кричали и спереди. Метрах в трех, совсем рядом, бился и пытался выпрыгнуть из воды совсем молодой матрос. Лет ему было максимум восемнадцать, а то и меньше, но сменяющие одна другую судороги превращали его лицо в лицо сорокалетнего. Собрав волю в кулак и не дав себе думать о том, как судорога может схватить и его, Алексей сделал несколько сильных гребков сначала в сторону, а потом уже к берегу. Погибающий мог ухватиться за него, и тогда его не сбросишь уже ничем.
Сзади загремело и затрещало — так громко, что он услышал и обернулся в перерыве между двумя гребками. «Кёнсан-Намдо» встал вертикально, из воды торчала максимум четверть длины его корпуса, по рубку. Баковая зенитная установка, так и развернутая на левый борт, отчетливо виднелась на фоне неба, как что-то удивительно, невозможно чужое. Можно было не бояться взрыва котлов — их заменял давно сорванный с фундамента дизель, но начавший уходить вниз минзаг мог затянуть спасающихся за собой, и Алексей продолжал грести, изо всех сил работая руками и ногами. Кроль не кроль, брасс не брасс — то по-собачьи, то как-то еще, он мучительно пытался отдалиться от погибающего корабля. Обернулся он еще только один раз и даже почему-то не удивился тому, что последние несколько метров носовой оконечности еще были видны. На его глазах, уже опрокидываясь «на себя», нос минзага ушел под воду со звуком, неожиданно похожим на усиленный в десятки раз всхлип. На поверхности забурлило — и это было все. Корабля не стало. Снова начав работать руками, Алексей поймал отвлеченную, чужую мысль о том, что именно так могла выглядеть гибель «Кронштадта» в сорок четвертом, сумей какой-нибудь из эсминцев — сначала американских, а потом английских — добиться хотя бы пары торпедных попаданий. Тогда бы им было уже не выкарабкаться. «От судьбы не уйдешь», как говорила его бабушка. «Кому суждено быть повешенным, — тот не утонет». А ему, наверное, наоборот…
Потом, уже через минуту, все мысли окончательно вылетели у него из головы. Осталась одна: «Двигаться». И еще «Жить!» Хороший пловец, Алексей рычал от злобы, раз за разом выбрасывая руки вперед и так же раз за разом отталкиваясь ногами от тянущей его вниз воды. Все происходящее вокруг было уже не просто «чужим», ненастоящим — оно окончательно превратилось в ирреальную мозаику, собранную из отдельных картинок, как чужое отражение во вдребезги разбившемся зеркале. Парень-азиат, уцепившийся обеими руками за какой-то деревянный обломок, не более трети метра длиной, запрокидывает глаза и хрипит в попытках ухватить воздух судорожно открытым ртом. Глаза белые, из одних белков. Ревущий «Скайрейдер» проходит в двух сотнях метров над головами спасающихся, с треском дает несколько длинных, хорошо нацеленных очередей, и вода вокруг вскипает. Вниз не нырнуть — и потому, что набитый пробковой крошкой нагрудник держит на поверхности живых, и потому, что это бесполезно, — нормальный человек не может нырнуть так глубоко, чтобы спастись от снарядов автоматических авиапушек. Кроме того, смерть в метре под водой может быть еще хуже.
Заход этого штурмовика оказался единственным — остальные пилоты либо не сочли нужным добивать тонущих, либо решили проявить гуманизм — а может, и просто побрезговали. Алексей ни разу не посмотрел вверх, но откуда-то понял, что тот ушел за остальными, делающими очередной круг. Если не слишком вдумываться в смысл слов, всплывающих в его мозгу, можно было даже решить, что в этом им повезло.
Алексей чувствовал, что его сердце останавливается, пропуская все больше и больше ударов. Каждый такой пропуск вызывал мгновенное почернение в глазах, и под конец он не видел уже почти ничего. Пытаясь контролировать себя, он глядел по сторонам и вперед, стараясь не слишком уклоняться от более или менее верного направления, но силы иссякали слишком уж быстро: он боялся, что не доплывет. Еще одна картинка: мертвое тело, цепляющееся за воду окостеневшими пальцами разведенных в стороны рук, — это было последнее, что он запомнил. Потом зрение отключилось почти совсем, сведясь к какому-то круглому серому окошку в пространстве, похожему на прижатый к борту блокшива иллюминатор. Видеть он начал только тогда, когда почувствовал, что ноги наконец-то коснулись дна.
Его тащили куда-то вверх, под руки, с двух сторон. Помотав головой и выплюнув скопившуюся во рту горькую слюну, Алексей начал выдираться. Прошло уже, наверное, несколько минут с того момента, когда он добрался до берега второй раз, но помутившееся сознание не обнаруживало памяти о них. Как-то это все было… связано — вот, наверное, правильное слово. В свой первый день на этой войне он обнял незнакомого матроса-корейца, неожиданно и необъяснимо тронувшего его своей искренностью — и два месяца спустя оказалось, что это толкнуло давно все определившего для себя военного переводчика командира взвода Хао Мао-ли закрыть его собой от осколков вражеского ракетного снаряда. Потом военный советник Вдовый вытащил захлебывающегося в ледяной воде моряка — и моряки вытащили с пляжа его, неспособного не только двигаться, но и даже просто соображать. Сколько их всего спаслось? Десять человек? Или двенадцать? Считается, что корабль гибнет, когда теряет убитыми и ранеными до трети своего экипажа. Впрочем, это условность: есть масса случаев, когда корабли тонули с минимальными потерями среди экипажа; и наоборот, когда корабль или катер приходил на базу, заваленный телами убитых. На Балтийском флоте ходила легенда о том, что в 1941-м, пока немцы еще не перекрыли море противолодочными рубежами, пройти которые было невозможно в принципе, одну из поврежденных бомбежкой подводных лодок привели в Кронштадт уцелевшие матросы — ни одного офицера на ней не осталось.
С «Кёнсан-Намдо» спаслись немногие, но это можно было и предсказать: под таким огнем, в февральском море, в полумиле от берега… Хорошо еще, что американцы, за исключением одного, не стали их добивать, когда исход их неравного боя был уже виден, как говорится, невооруженным глазом — подумал он снова. А бывает, между прочим, по-всякому. Но — оказались людьми. Военным летчикам легче понять и принять произошедшее, они каждый день ходят лицом к лицу со смертью, и большинство из них не испытывают удовольствия от «сверхплановых» проявлений войны. Хотя еще раз — «всякое бывает»…
Теперь Алексей бежал уже сам, хотя корейские ребята страховали его с двух сторон: советника все еще явственно пошатывало. Одежда промокла насквозь, поделать тут было нечего. Одна надежда — что на войне не болеют. Сзади и с боков стреляли: непонятно кто и непонятно в кого. Машинально проведя рукой по боку, Алексей с изумлением осознал, что кобура на месте, и, не поверив, посмотрел. Это движение на бегу стоило ему потери равновесия, и подпрыгнувшая рывком мерзлая земля ударила его по плечу настолько сильно, что он почти перекувырнулся. Его тут же подхватили, потащили опять — вперед и вперед, куда бы это ни было. Дико, что он не догадался выбросить пистолет тогда же, когда выбрасывал привязываемый к секретным документам бинокль, — «ТТ», пусть он даже называется как-то иначе, весит много. Он мог бы утонуть — и так бы и ушел на дно с бесполезным грузом на поясе. Там, где затонул минный заградитель, глубина была около сорока метров: ему бы хватило, как многим другим из его команды.
Появившийся рядом незнакомый кореец в одной рубахе начал что-то возбужденно выговаривать. Понять его было в любом случае невозможно, но Алексей честно попытался. Что-то об армии, если он правильно разобрал раза три прозвучавший корень «гун». Успели ли они уйти за линию фронта? Если да, то это почти хорошо, но тогда стрельба позади была бы хотя бы чуточку подальше.
— Ю! — позвал он в пространство. — Тае-ви Ю!
Они бежали, и за следующие две—три минуты звуки выстрелов вроде бы приблизились. Оттуда же, сзади. Солнца не было видно из-за туч, но горизонт над правым плечом имел нежно-вишневый цвет, как бывает на рассвете в этих краях. Значит, восток был там, и кто-то, кто вел уцелевших, стремился на север. Логика для второго класса начальной школы, но она ничем не отличалась от той, которая подошла бы для строевого офицера ВМФ. В принципе, линия фронта вполне определилась уже в 1951 году, когда начался «Четвертый этап войны», как его было принято официально именовать. С тех пор она регулярно переползала на несколько километров или даже сотен метров то в одну сторону, то в другую, но в их положении и это может оказаться решающим. Два километра — десять минут хода для их корабля. Как глупо, что их не хватило… Хотя кто знает? Окажись они этой ночью на несколько кабельтовых впереди своего фактического графика движения, и расстрелянный в скоротечной и безнадежной артиллерийской дуэли «Намдо» был бы уже записан на чей-нибудь боевой счет, а сам он, пробитый осколком насквозь, превращался бы в часть пищевой цепочки. Сейчас же он по крайней мере жив.
