Корнет из нашего времени. Часть первая (СИ) - Мелик Валерий (серии книг читать бесплатно .txt) 📗

— Наверное, ты прав, отец. Но и быть в стороне и делать вид, что тебя это не касается…, - я помолчал, и вздохнув, продолжил, — я просто не желаю, чтобы страна развалилась в результате действий кучки так называемых "радетелей за благо народа", которых никто не прижмет к ногтю. Вот и надо здесь применить эту власть, что бы в зародыше подавить эти поползновения, а не доводить все до бунта. Власть не успевает за жизнью, привыкли думать, что забитому крестьянину показал кнут, а потом поп прочел проповедь в церкви, вот и все решение проблемы. Нет! ХХ век — это век развития промышленности, которой нужны ресурсы, и человеческие и природные. Россия богата этим, но как так получилось, что промышленность страны более чем на половину принадлежит иностранцам, а наши, русские нувориши здесь только умножают свои капиталы.

Я сделал паузу, вспоминая курс истории начала ХХ века.

— Вот, например, страна выращивает хлеб в достаточном количестве, но почему его нет, в стране голод, нижние чины в полку рассказывают, в деревнях кору толкут. А мы все за границу везем. Рабочие на заводах по 14 часов работают, живут, как рабы. Все эти "передовые граждане" заинтересованы только выкачивать эти ресурсы из страны, а еще и оплачивают разных социалистов-бомбистов. Им не нужна сильная Россия, им нужна разруха в стране, постоянное брожение, что бы легче было наживаться, как можно меньше вкладывая при этом.

Как все это напоминает 90-е годы века нынешнего. Или правильнее та обстановка напоминает эту.

— Вот в Америке, откуда ты приехал, — продолжил я, — разве так живет простой народ? А заводчики там зачастую те же, что и здесь. Почему там они обеспечивают достойную жизнь своим рабочим, а здесь доводят народ до крайностей. Почему они дают деньги здешним революционерам, бомбистам, которые безнаказанно убивают. Террор же стал модным, и что самое странное, бомбисты эти из вполне благополучных семей, в большинстве своем — дворяне. Наказание за их преступления — ничтожные, абсолютно не соответствующие тяжести их злодеяний, а какой вой поднимается, когда они предстают перед судом. Безнаказанность — вот что является источником их активности. Уверен, если серьезно дать им по рукам, а общественное мнение убедить, что это враги нашей страны, они сразу образумятся.

Отец молча смотрел на меня, широко раскрыв глаза. Я явно стал заговариваться, выходя из образа корнета, большую часть жизни проведшего в кадетском, потом в Николаевском училищах, и который не должен был разбираться в перипетиях политической жизни.

— Сын, откуда это у тебя, когда ты стал таким? Я не узнаю тебя…

— Потому, что я знаю, к чему все это приведет, не хочу, что бы Россия утопла в крови, чтобы великая империя погибла.

— Что ты говоришь, Саша? Империя сильна. Да, мы испытываем определенные трудности из-за этой войны, но и запас прочности у страны огромен.

— Да нет никакого запаса, отец, — с обречённостью вздохнул я, — страна через десять с небольшим лет погрузится в хаос, а потом полностью прекратит свое существование. И я хочу все сделать, чтобы изменить это.

— Откуда у тебя эта уверенность, ты что, увлекся мистицизмом, этими прорицателями? И ты воспринимаешь все это серьезно?

Да, опять не сдержался, как говорится, "Остапа понесло".

— Нет, отец, это не прорицание, все так и будет, поверь мне, — и это было сказано таким тоном, что отец даже несколько растерялся.

— Но с чего ты это взял. Этого просто не может быть. С чего такие мрачные мысли. Москва — третий Рим. Помнишь заповедную формулу из послания старца Филофея "два Рима пали, а третий стоит, четвёртому же не бывать". И это не зыблемо, по-другому и быть не может.

— Эх, отец, если бы все было так, как пишут пророки наши и старцы, — я немного помолчал, потом, решившись, продолжил.

— А что ты скажешь на то, что войну эту с японцами мы позорно проиграем, бунт будет тлеть еще два года, потом утихнет, в 1914 году мир ввергнется в кровавую бойню, воевать между собой будут все государства так называемого цивилизованного мира. И три крупнейшие империи падут в результате этой войны. Только в России погибло больше двух миллионов человек, потом начнется гражданская война, где за шесть лет погибнет еще почти десять миллионов.

— Нет, этого просто не может быть, — он широкими глазами уставился на меня, — что за ужасы ты говоришь? Откуда у тебя такая уверенность? Это страшно, это очень страшно, — отец вскочил и стал вышагивать по комнате, — откуда все эти твои пророчества, ты говоришь все это так уверенно, что я, извини, но поневоле начинаю беспокоиться о твоем душевном здоровье. Это все, — сказал он уверенным тоном. — последствия твоего ранения. Считаю, что тебе надо выходить в отставку и срочно ехать в Европу на лечение. Я просто настаиваю на этом! И не спорь, сынок. Ты — единственное, что у меня есть, и я не позволю, что бы ты так пренебрегал своим здоровьем.

У меня запершило в горле. Я вдруг понял, что за тридцать с лишним лет моей прошлой жизни впервые у меня есть родной человек, который болеет за меня, беспокоится обо мне, которому я дорог. Не знаю, что на меня нашло, вдруг захотелось рассказать ему все. По всякому я не смогу держать вечно в себе мою тайну, а кому еще можно открыться, если не единственно родному человеку. Я прикрыл глаза и задумался, собираясь мыслями. А, была — не была, нырнул, как в омут! Я верю этому человеку, верю не только как отцу корнета Александра Белогорьева, но как это не парадоксально, единственно близкому и Александру Белогорьеву ХХI века.

— Отец, я должен сказать тебе что то важное, — обратился к нему я, — присядь и выслушай меня. И как бы ни фантастично выглядели бы мои слова, прошу серьезно отнестись к ним, — я замолчал на несколько минут, собрался с духом, и продолжил — я родился в 1986 году. В это время попал из две тысячи семнадцатого года. Ты мне, конечно, можешь не верить, но это так.

Если сказать, что он был ошарашен, то ничего не сказать.

— Саша, что с тобой, что говоришь ты? — только и смог вымолвить он.

— Я твой сын. Я не могу в двух словах объяснить тебе это. В этом теле как бы слились два человека, Александр Белогорьев ХХI века и Александр Белогорьев века нынешнего. Это одна личность. Все знания, опыт, привычки одного являются знаниями, опытом, привычками другого. Ты мне можешь не верить, но я знаю, что я твой сын, но я так же знаю, что я человек ХХI века.

— Это невероятно, этого не может быть! Извини, но я вправе сомневаться в твоем душевном здоровье.

— Ты вправе так думать, отец. Но как тогда можно объяснить мои новые умения, новые знания. Новые, для человека начала ХХ века, но не для века ХХI, — взволновано начал я, — как объяснить знания о тех событиях, которые произойдут и в ближайшее время, и в далекой перспективе, — я на мгновение замолчал, потом продолжил, — хочешь, скажу, что будет в ближайшие год, два, пять, десять лет наконец? Хочешь, скажу, когда рухнет империя, когда расстреляют царя и всю его семью? Я немного интересовался историей, во всяком случае, общие даты и события смогу назвать.

Немного задумался, припоминая основные даты и события. Он смотрел на меня как на умалишенного.

— Ну, например: Через несколько дней начнется самое крупное сражение в этой войне у города Мукден в Китае. К середине марта мы оставим этот город, где только убитыми потеряем около девяти тысяч, ранеными — свыше пятидесяти тысяч, пленными — больше двадцати тысяч. В мае, — продолжил я, — в сражении в Цусимском проливе будет полностью разгромлена русская эскадра под командованием адмирала Рожественского, из 30 с лишним кораблей в сражении, если не ошибаюсь, — больше 20 потоплено, 7 захвачено противником.

— Этого не может быть. В это невозможно поверить. Эти цифры…

— Нет, напротив, это все легко проверить, — заверил его я, — стоит подождать несколько дней, возразил я ему.

Отец сидел, не шелохнувшись. Сгорбился, как то сжался, лицо стало серым. Это продолжалось несколько минут.