Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума - Лазарчук Андрей Геннадьевич (полная версия книги TXT) 📗

— Слушай, Степаныч, — зашептал Гаврилов, — Мой Ермолай сегодня меня опять за водкой погнал. Без нее камлать не может. А я не выспался, идти неохота, холод собачий, ну и говорю: чего, говорю, вы так много пьете? А он и отвечает: скорого, мол, из нижнего мира выйдут чудовища и всех пожрут. Так что же, насухую помирать, что ли?..

— Придется насухую, — сказал я, — потому что в буфет мы уже не успеваем.

— Так у меня с собой, — сказал Гаврилов. — Два «Тройных» и «Ландыш».

Аннушка оглянулась.

— Хорошо, что люди не слышат.

— Моя прекрасная леди, — сказал Гаврилов, — в этой компании употребление «Тройного», а также чифиря или политуры человека не роняет. Его роняет другое.

Мы не стали развивать тему, потому что прозвенел звонок.

Певица переоделась. Теперь на ней было черное бархатное платье с серебряной отделкой.

— Я хочу представить вам поэтов, чьи судьбы сложились трагически. Осип Мандельштамм…

И она пела их, чьи судьбы сложились трагически: Осипа, Марину, раннего Владимира (хотя у раннего-то с судьбой все было в порядке; это поздний расплатился:), Сашу Черного. И вдруг: я замер. — Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка, Не проси об этом счастье, отравляющем миры. Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка…

Я на миг перестал понимать, где я нахожусь. Всего этого просто не могло быть: но было. :Что такое темный ужас начинателя игры.

Наверное, все в этом зале знали, чьи это стихи. И запой она «Боже, Царя храни:» — не было бы такой реакции. Нет, ничего не произошло. Никто не вскочил, не закричал, не предался рукоплесканию. Просто мы все оказались в совершенно другом мире. Пусть на минуту. Пусть огороженные стенами…

Я развернул букет, и мы с Аннушкой поднялись на сцену. Волнение я испытывал чрезвычайное.

— Спасибо вам: — и наклонился, чтобы поцеловать руку.

— У вас лицо Гумилева, — тихо сказала певица.

— Меня даже зовут так же, — ответил я.

— А вы знаете, за что на самом деле его убили? — вдруг сказала она. — Среди чекистов было множество фанатичных поклонников Блока… «Двенадцать», «Скифы»… и они принесли Гумилева в жертву на его могиле…

Я почувствовал, как пальцы Аннушки впиваются в мой локоть. Так что делиться своими сображениями я не стал.

12

Он ушел сразу, без обычной процедуры, и сразу увидел барона. Барон стоял на палубе небольшого катера. Небо было синее, но солнце еще не поднялось.

Холодный ветер бил ему в лицо, раздувал полы длинного кожаного пальто, забирался под воротник. По серой реке навстречу плыли рыхлые серые льдины.

Темные щетинистые берега: И вдали, совершенно ни к селу ни к городу — белая светящаяся башня с зубчатым венцом, похожая на шахматную ладью. Все было утрировано, повышенно четко, будто каждый предмет рассматривался через толстую лупу, которая не только увеличивает, но и искажает, искривляет, выпячивает: И башни, конечно, видно не было, но барон знал, что она там, и представлял ее себе именно так. В действительности же башня стояла посреди заросшей больным тонким подлеском пустоши, где раскиданы были какие-то ржавые бочки, железные рамы, фермы подъемных кранов, где утонули в крапиве рельсовые колеи, где только бетонную дорогу недавно обновили, набросав свежие плиты поверх раздавленных: Сама башня была железобетонным цилиндром с решетчатыми галереями в два яруса, железными лестницами меж ними, и больше всего походила на недостроенную дымовую трубу исполинской электростанции. К ней примыкало плоское приземистое здание промышленного вида без окон, с фонарями на крыше; к нему и подходила бетонка. Два не совсем обычных человека охраняли все это, но в чем состояла необычность стражей, Николай Степанович решил не выяснять…

Он вернулся и долго сидел молча. Потом увидел, что руки его сжаты в кулаки, и заставил себя чуть расслабиться. Мысли барона были, конечно, недоступны, но настроение улавливалось. Оно было красно-черным, мрачно-торжественным, решительным, победным. Почти физически ощущалось, что он задумал и что хотел исполнить. А зачем: но этот вопрос барон не любил.

Успеть перехватить. Как?

Ближайший рум — в полутора тысячах верст…

Рука сама скользнула в карман. Карточка Коломийца. Охранное-розыскное агентство «Джин».

— Евгена Тодосовича: Пусть позвонит по номеру: Да, немедленно.

Звонок.

— Коломиец, это я. Ты можешь организовать чартер в Нижневартовск? Человек на шесть. Разумеется. Прямо сейчас. Хорошо, жду: Через полтора часа?

Устроит.

Тигран, Брюс, Илья, Василий. Гусар. В одну машину. Василий за рулем. Водитель от Бога. На поворотах не тормозит. Коломиец уже на углу, огромный.

Потеснимся: Опять светает. Невнятные сумерки. Дождь.

Внуково.

Не сюда: Ага.

Коломиец расплачивается, расписывается. Посадка в маленький «мистраль».

И ты с нами, Тодосович? Да.

Пилоты не удивлены, стюардессы тоже. В Нижневартовск: богатый край, край богатых: могли бы просто купить самолет…

Короткий разбег, взлет. Дождь ритмично вспыхивает рубином. Мгла набрякших облаков.

Очень круто вверх.

Все: синий войлок внизу и над ним прозрачнейшее небо тех цветов, которым нет незатасканных имен. Солнце будет навстречу.

Круг замыкался: опять вертолет, хотя теперь тесно в салоне, тесно и жарко.

Опять тайга внизу, но не заиндевелая, и даже темный снег лишь по обратным скатам. Чешуйчатый блеск реки — наискось — дорога, выскобленная борозда.

Долго над дорогой, невозможно долго…

Вот это? — показывает пилот.

Николай Степанович смотрит.

Да.

Темно-зеленый крытый грузовик скрывается в распахнутых воротах приземистого здания…

12

Знай, я, стоящий перед тобой, был удавлен,

расстрелян, утоплен, зарезан, даже погребен и

вздернут на виселицу…

Это противоестественно, невероятно! Многое

еще остается непонятным под взирающими на нас

планетами. Я — не живой, не мертвый; в нашем

мире есть существа с обличием человека, однако

не принадлежащие к человечеству.

Мишель де Гельдерод

Они опоздали на минуту. Может быть, на несколько минут.

Вертолет завис над плоской битумной крышей круглой башни, и все выпрыгнули, кроме Ильи — не стоило предоставлять пилотов самим себе. Крыша была захламлена какими-то разбитыми ящиками.

Лужи стояли, подернутые ночным ледком.

Лестница вниз, обычная пожарка, правда, в этакой сетчатой трубе. Неимоверно ржавая. Почему-то от запаха ржавчины тошнит.

Выстрелы снизу, пули щербят бетон совсем рядом. С крыши отвечает Тигран.

Вопль. Больше не стреляют.

Галерея.

Какая дурь: лестница вниз едва ли не на противоположной стороне башни.

Бегом, громыхая по железному настилу. Коломиец впереди…

Вот она, лестница.

Еще вниз…

До следующей галереи.

Вот по этой ходили. Часто. Металл зачищен до блеска.

Лестница. Земля.

Стометровка с препятствиями.

Ворота. Очень темно.

Женя, стой! Яков Ви!..

Поздно. От тьмы отделяется сгусток. У него две короткие толстые ноги, две руки ниже колен, он очень сутул, голова опущена к груди. Похоже, он отлит из чугуна, отлит очень грубо, приблизительно: Коломиец в прыжке бьет его ногой и попадает под взмах длинной руки, и отлетает далеко в сторону, а монстр разворачивается, и тут все начинает происходить очень медленно. Брюс пробует творить инкантаментум, но колени его подламываются, и он медленно клонится вперед. Гусар тормозит свой бег, упав на задницу и упираясь передними лапами.