Год Мамонта - Романовский Владимир Дмитриевич "Техасец" (читать полные книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
Тревога в городе сменилась возбуждением и возмущением. Люди Фалкона, маскируясь под булочников, фермеров, и кузнецов, распространяли слухи и формировали мнение. Особое возмущение вызывало почему-то именно предательство Великой Вдовствующей. За все девятнадцать лет жизни в столице она не привлекла к себе столько внимания, сколько сейчас за один день. Поговаривали, конечно, о ее романах с женщинами, посмеивались, комики острили на Форуме и в гостиных — но теперь о Фрике говорил весь город, и называли ее не иначе как «эта блядь из Беркли», «полуславская потаскуха», «продажная шлюха» и «подстилка для предателей».
Шила сидела в «Дикости Какой» одна, столики вокруг были свободны, на Шилу недобро поглядывали артистические персонажи, еще вчера пившие и евшие за ее счет и изощренно проклинавшие Фалкона. Теперь Фалкона никто не проклинал. Соммерз, проникшийся патриотическим духом и занятый созданием величественного полотна, изображающего Великого Жигмонда в бою со славами, делал вид, что незнаком со вчерашней своей любовницей. Роквел за два часа намалевал упрощенную увеличенную копию своего же шедевра — портрета Фрики — но на этот раз изобразил ее голой, костлявой, со свисающими тряпичными грудями и грязной улыбкой, хотя она была вовсе не такая, и ему, опытному художнику, это было известно. Портрет носили по улицам и толпа хохотала. Народу вообще нравится, когда находят виноватых, во-первых потому, что есть над кем поглумиться и на кого излить накопившуюся злобу и, во-вторых, нахождение виноватых подтверждает, что сам-то народ как раз ни в чем и не виноват, а во всем виноваты виноватые и еще другие народы, типа там славы или артанцы, или продажные кронинцы, недостойные называться ниверийцами.
— Да мы этих образованных тварей так припечатаем, пыли не останется! — уверял какой-то очень толстый горожанин непризывного возраста. — Да пусть только попробуют к нам сунуться!
— Да, — соглашался тощий маленький актер, — какие падали и мерзавцы!
— Эту блядь из Беркли я бы собственноручно на кол бы посадила! — уверяла чья-то модель, жеманно передвигая упавшую на левый глаз прядь волос.
Брант вошел в «Дикость Какую» злой и сумрачный и, ни на кого не глядя, направился в пустое пространство вокруг застывшей как статуя Шилы. Он сел возле, расстегнул пряжку плаща, и стукнул кулаком по столику.
— Хозяин! — позвал он. — Две кружки вашего пойла сюда! — Не глядя на Шилу, он тихо спросил, — Как давно вы здесь сидите?
— Четверть часа, — тихо сказала Шила.
— До сих пор не обслужили, — заключил Брант.
Шила промолчала.
Когда хозяин нехотя принес и поставил на стол два кубка с разбавленной журбой, Брант взял его за ворот и наклонил к себе.
— Слушай внимательно, тараканья упряжь, — сказал он. — Я — главный зодчий этого города, и вижу Фалкона каждый день. Мы с ним советуемся и сплетничаем напару. Ну так вот. Когда эта вот барышня входит в твое мерзкое заведение, беги к ней галопом, отодвигай ей стул, малейший ее каприз исполняй тут же. Если я узнаю, что ты действуешь не в соответствии с этим моим пожеланием, к тебе придет некто Хок. Тебя посадят в Сейскую Темницу, в самый глубокий подвал, и каждый день будут тебя пытать, выведывая секреты. Поскольку никаких секретов, кроме недоплаты налога, у тебя нет, пытать тебя будут, пока не сдохнешь. Я понятно объясняю? А?
— Да, — сказал хозяин.
— Вот и замечательно, — сказал Брант.
Униженная еще больше, Шила смотрела не мигая на кружку.
— Вам нельзя появляться на людях, — сказал Брант.
— Вот уж нет, — с ненавистью сказала Шила. — Вот уж это я вас прошу оставить. Чтобы и про меня все тоже самое говорили? Нет уж.
— Слушай, девочка, — сказал Брант. — Они говорят то, что им велено говорить. Если завтра им велят говорить, что твоя мать — богиня жирных глендисов и муза славской философии одновременно, они именно это и будут говорить, и даже думать. Ни к твоей матери, ни к тебе это не относится. Просто быдлу разрешили почесать языками. А спрятать тебя надо, чтобы не подвергать господина моего Фалкона искушению великому.
— Где же вы меня спрячете?
— Есть место, — сказал Брант, слегка улыбнувшись. — Есть в этом городе надежный человек, и есть место.
— И как долго мне следует в этом месте находиться?
— До совершеннолетия, — сказал Брант и засмеялся.
Шила вскочила и рванулась к выходу. Брант поймал ее за рукав охотничьей куртки. Две женщины в этом городе постоянно носили охотничий костюм — Шила и его мать. Он рывком усадил ее опять на стул.
— Простите меня, умоляю, — сказал он тихо. — Я не сдержался. Я бестактный дурак. Простите. Пожалуйста. Я не думаю, что прятаться вам придется долго. Обстановка так накалилась, что скоро снег в лесах растает. Что-то где-то должно в ближайшие дни рухнуть. Если до этого я успею вызволить вашу матушку, вас я тоже заберу. Если не успею — вызволю и заберу после того, как что-то рухнет и, думаю, тогда это будет намного проще. А пока что пойдемте со мной.
Он бросил на стол монету, встал, и поднял одну из кружек. Шила помедлила, глядя на эфес его меча. Сквозь отверстие в поммеле продета была зеленая шелковая лента. Щеголь. На пути к выходу им пришлось пройти мимо столика, за которым располагались толстый, худой, и жеманная. Брант вылил кружку на голову худому. Толстый зашевелился, и Брант, пожалев его, бросил кружку и просто въехал ему в жирную скулу кулаком. Толстый качнулся, и Брант ногой опрокинул его вместе с креслом, а сверху завалил на него стол. Жеманная взвизгнула, но Брант на нее хмуро посмотрел, и она замолчала. Увидев тревожное лицо хозяина за стойкой, Брант через все помещение швырнул ему золотой, и хозяин золотой этот поймал.
На Променаде Шилу видели редко, и в лицо знали только вхожие в княжеский дворец, а таких было здесь немного. На аллее, как и во всем городе, обсуждали предательство Фрики. Шила взяла Бранта под руку, и он прижимал время от времени ее запястье локтем к своим ребрам, приказывая ей таким образом молчать и не прятать глаза.
Прихожан в Храме Доброго Сердца было на этот раз человек триста. Реальная опасность осады и взятия столицы навела некоторых ее обитателей на определенного типа мысли, и у загруженных заботами вдруг появилось время, чтобы послушать проповедь и даже принесть после нее молитву Создателю — вдруг, если Он существует, поставит птичку в графу «кредит»? Брант вспомнил, что сразу после разгрома Колонии большинство оставшихся в живых твердо верили, что — да, существует.
Редо они нашли в его кабинете.
— К вам можно? — спросил Брант. — Вы не заняты?
— Занят. Можно, — лаконично ответил священник.
Брант ввел Шилу в кабинет и закрыл дверь.
— Здравствуйте, — сказал Редо. — Давно я вас не видел. Лет десять или двенадцать. Вы тогда были совсем крошка.
— Зато симпатичная, — сказал Брант. — Редо, там наверху есть несколько забавных помещений, совсем небольших. Двери запираются только изнутри, а засовы — как в крепости. Я, когда план составлял, все думал, для чего они. Но оставил их, как были, и не жалею, ибо теперь я знаю — для чего. В одном из них имеется даже туалетный смыв. Он был засорен, но мои добры молодцы его пробили, почистили, и теперь он прекрасно работает, только, если нет дождя, воду нужно ведрами на крышу таскать и в водозаборник заливать.
Редо все понял.
— Пойдемте, — сказал он.
Втроем они поднялись на несколько уровней. Помещение, которое имел в виду Брант, находилось под самой крышей и напоминало келью. Из небольшого окна под потолком струился свет. Наличествовали кровать и столик. Было также некое подобие камина, к которому сразу подошел Редо и засуетился, присев на корточки. Брант кивком указал на миниатюрную дверь в углу, за которой и помещался упомянутый им туалетный смыв.
— Располагайтесь, — сказал Редо Шиле, растапливая камин. — Я сейчас принесу матрас, простыни и плед. Еду буду доставлять вам сам, три раза в день. Если мало — скажите.
