Одиссей покидает Итаку - Звягинцев Василий Дмитриевич (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
Пожалуй, пора штаб фронта из Минска выводить. Не трусость, а осознанная необходимость. Переместиться восточнее Борисова, прикрыть Минское шоссе курсантами, туда же оттянуть Ямщикова. Даст бог – обойдется.
И еще был у Берестина последний, так сказать, подкожный резерв, который он ни в каких схемах не учитывал, а только в глубине подсознания держал, чтобы не поддаться настроению момента, – три сводных полка пограничников, на самый распоследний случай. И при них сто гранатометов. Андрей прав – Тимошенко было гораздо хуже, когда он принимал фронт после ареста Павлова.
Берестин снял трубку телефона…
Знания, талант, воля даже такого полководца, как Марков, – это еще не все на войне. Есть и другие факторы. При всем героизме войск никак нельзя забывать, что армия-то была все же армией сорок первого, а не сорок четвертого года. То есть не имеющей серьезного боевого опыта, не располагающей кадрами командиров, способных решать возникающие поминутно и сложные даже для подготовленных военачальников проблемы. Не случайно ведь только на третьем году войны Советская армия научилась проводить операции с решительными результатами.
И если сегодня в обороне войсками еще удавалось стоять насмерть, то маневренные действия получались гораздо хуже.
Если бы Маркову удалось сохранить сплошной фронт, его войска, медленно отходя с рубежа на рубеж, выиграли бы еще несколько дней, но так не получилось. К исходу дня прорыв расширился до тридцати километров по фронту и почти на сорок в глубину.
Берестин отдал приказ начать общий отход к Днепру.
Глава 2
Воронцов шел на восток, немного уклоняясь к северу и избегая дорог. Положение, в котором он оказался, сильно отличалось от запланированного. Один, без оружия, если не считать пистолета «ТТ» с двумя обоймами, без броневика и даже без карты. И не сутки-двое предстоит здесь провести, а неизвестно сколько. Если Антон не вытащит.
Но непонятным образом Дмитрий предчувствовал, что нет, не вытащит, придется самому выбираться из окружения, разыскивать штаб фронта и решать все остальные задачи. Какой в происходящем заключается высший смысл, он пока не понимал, просто подтвердилась открытая им закономерность повторяемости событий. Тут же он вспомнил слова Антона, что опыт поведения Воронцова в окружении может еще пригодиться. Выходит, продолжается поставленный над ним эксперимент?
Впрочем, предполагать, что Антону и его соотечественникам просто нравится развлекаться, устраивая нечто вроде гладиаторских игр, вряд ли правомерно. Разумнее будет исходить из идеи о неких капитальных свойствах времени, параллельных миров, из независимости от воли даже самого могущественного разума. По крайней мере, Воронцову казалось достойнее осознавать себя объектом игры законов природы, нежели каких угодно пришельцев.
Продолжая идти по пустынному, пронизанному серебристо-серым светом лесу, Воронцов от мировоззренческих и философских проблем незаметно перешел к практическим, имеющим непосредственное отношение к текущему моменту.
Судя по далеким звукам артиллерийской стрельбы, прорыв немцам удался. Минск либо оставляется без боя, либо наступающие войска обходят его южнее, не желая терять время на лобовые атаки. Это плохо. Танковый клин может углубиться километров на сто, если не больше, отрезая Воронцова от Берестина с его штабом. Они словно оказались сейчас на разных берегах прорвавшего плотину бушующего потока. Переправиться через него – затея безнадежная. Хуже того, клин неминуемо будет расширяться, отжимая Воронцова (разумеется, вместе со всеми корпусами и дивизиями левого фланга фронтов) все дальше к югу.
Надо спешить. Лучше всего – разжиться транспортом и постараться обогнать передовые отряды второй танковой группы.
Воронцов проверил свои запасы. Еды никакой, но пока терпимо. Папирос две полные пачки, компас, пистолет, верный «спринг-найф». Пятьсот рублей денег, документы и вмонтированный в часы прибор, с помощью которого он должен осуществить возвращение личностей Берестина и Новикова на предназначенное им природой место.
Докурив, Дмитрий сказал, глядя в пространство перед собой: «Ничего, ребята, капитана Воронцова без хрена не съешь!» Если Наталья и остальные наблюдают сейчас за ним, пусть знают, что он, как всегда, в порядке.
Оружие он нашел даже быстрее, чем рассчитывал. На берегу заболоченного ручья, возле недавно прогоревшего кострища, где валялись пустые банки из-под тушенки, махорочные окурки и обрывки красноармейских книжек, он увидел брошенные винтовки. Три трехлинейки с примкнутыми штыками и «СВТ» без штыка. Понятное дело, ножевой штык от самозарядки такая вещь, что и дезертирам сгодится.
Но ориентируются ребята быстро, без естественной на его месте злости подумал Воронцов. «Когда страна быть прикажет героем», таковым становится далеко не «любой». И удивляться тут нечему. Если уж весьма высокопоставленные и проверенные люди оказывались отнюдь не на высоте в эти дни, чего уж ждать от рядовых, может, всего месяц назад призванных по мобилизации из мест, только второй год как ставших советскими.
Хорошо еще, если просто по домам двинули, когда представилась возможность, а то и в полицаи пойдут, если немцы здесь задержатся надолго.
Но зрелище брошенных винтовок все равно производило не то чтобы неприятное, а слегка нереальное впечатление. Привыкшему к строгостям своего времени Воронцову бесхозное и доступное оружие все еще казалось такой же невозможной вещью, как, допустим, сторублевки, рассыпанные по улице Горького. При том, что прошлый раз он уже немного познакомился с реальностями войны.
Он поднял одну трехлинейку. Сжал в руках грубовато выстроганную, но удобную шейку приклада, ощутил исходящую от оружия надежность.
Да, конечно, много чего напридумывали люди для уничтожения себе подобных за следующие за данным моментом десятилетия, а все же… Если разобраться, как эти четыре килограмма дерева и стали, обработанные и скомпонованные определенным образом, куда эффективнее многомиллионной стоимости самонаводящих ракет, лазерных устройств и прочих суперсложных изделий. В том смысле, что в конце XX века стоимость уничтожения одного вражеского солдата составляет более ста тысяч долларов (по иностранным источникам), а в те годы, когда капитан Мосин создавал свой шедевр, названная сумма никак не превышала полусотни золотых рублей. Остальное каждый может посчитать сам. Вот еще один довод против милитаризованного мышления.
За десятую долю денег, что Англия потратила в Фолклендском конфликте, можно просто купить не только острова, но и пол-Аргентины.
Усмехнувшись этим неожиданным здесь и сейчас мыслям, Воронцов выщелкнул на ладонь тяжелые – с медными, а не латунными, как в наше время, гильзами – патроны, размахнувшись, забросил винтовку в ручей. За ней – остальные. Себе он оставил «СВТ». Пусть и охаяли ее авторы повестей и романов про войну, а все же при грамотном обращении, тем более летом – оружие вполне подходящее. Десятизарядная, автоматическая, с мощным боем. Хорошая вещь.
Забросив винтовку за плечо, Воронцов размеренным пехотным шагом двинулся дальше.
Тучи рассеялись, выглянуло солнце. Воронцов шел, посвистывая, и, поскольку делать было нечего, продолжал размышлять на общие темы.
Почему, например, ему совсем не страшно и даже спокойно на душе? Казалось бы, война, окружение, одиночество, угроза смерти – такой букет отрицательных факторов, а ему хоть бы что… Загадка психики, недомыслие, вера в своевременную помощь?
Не то. Суть, скорее всего, в том, что он не отсюда. Только для современника его время самое сложное. Со стороны страхи и трагедии прошлого выглядят иначе.
Нет слов, Вторая мировая была ужасным бедствием. Но для кого? Для тех, кто не знал худшего. А как воспринимает ее он, проживший жизнь после Хиросимы, после вьетнамской и всех других войн? В которых людей убивали столь изощренно, с применением таких технических усовершенствований и достижений химии, физики, биологии и психологии, что ныне происходящая война способна вызвать даже ощущение несерьезности грозящих опасностей.
