Ход кротом (СИ) - Бобров Михаил Григорьевич (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
Рука с трубкой описала круг; черенок трубки громко стукнул в столешницу:
— Самое лучшее — судить о людях по их делам, по их работе. Были люди, которые колебались, потом отошли, отошли открыто, честно и в одних рядах с нами очень хорошо дерутся с врагами. Дрался очень хорошо Дзержинский. И наш оступившийся товарищ тоже дрался очень хорошо! И в рядах Буденного, и под Царицыном. Что же теперь, мы на весь мир объявим, что в нашем высшем органе пролетарской власти раскол и шпионство?
— Ваше предложение?
— Отстранить от всех должностей до завершения разбирательства, — сказал Сталин, возвращаясь на место. — Разбрасываться кадрами много ума не надо. А вообще, товарищи, я считаю, что в чем-то наш оступившийся товарищ прав.
— Поясните, — поднял голову Чернов, а за ним и весь Совнарком.
— Если мы примем построение Союза Советских Социалистических Республик из суверенных республик с правом выхода… Кстати, обдумывал кто-нибудь, что произойдет, если из СССР захочет выйти, скажем, Советская Россия?
Переждав невеселые смешки, товарищ Сталин усмехнулся и сам:
— Организуясь на основе национальности, рабочие замыкаются в национальные скорлупы, отгораживаясь друг от друга организационными перегородками. Подчеркивается не общее между рабочими, а то, чем они друг от друга отличаются. Здесь рабочий прежде всего — член своей нации: еврей, поляк и так далее. Неудивительно, что национальный федерализм организации воспитывает в рабочих дух национальной обособленности. Считаю, что национальный тип организации является школой узости и закоснения.
Сталин решительно двинул трубку горизонтально:
— Считаю, что построение Союза должно вести в конечном итоге к объединению всех его участников. Через семь-десять лет республики должны быть преобразованы в автономные области, чтобы страна понемногу становилась единой. В противном случае произойдет именно то, о чем не устает нас предупреждать присутствующий здесь товарищ Корабельщик. Вспышка местечковых амбиций и развал.
— Кто о чем, а Сталин о Союзе… — недовольно буркнул Чернов. — Сепаратизм, безусловно, имеет место. Но хозяйственные связи в рамках бывшей российской империи главенствуют над амбициями местных советов. К тому же, мы успешно проводим единую школьную программу, за что от имени села особая благодарность Наркомпросу, — эсер кивнул и улыбнулся Луначарскому, на что тот ответил благодарным кивком. Чернов продолжил:
— С учетом вышесказанного, я считаю, что нет разницы, как юридически будет оформлен Союз. Может быть, чтобы не дразнить соседние державы, нам следует сохранять видимость независимости сочленов Союза. Экономически мы никуда не денемся друг от друга, как бы ни надували щеки на трибунах «самостийники» всех мастей. Неужели же Советы республик не понимают, что вне нашего союза, вне защиты социалистического мира, они нужны буржуазным демократиям лишь как источник дешевой рабочей силы?
Ленин ударил молоточком в медную тарелочку:
— К порядку заседания, товарищи. Как нам поступить с единственным переметнувшимся заговорщиком? Есть еще предложения?
— Расстрелять! — решительно рубанул воздух Орджоникидзе. — В нашем деле друг наполовину всегда наполовину враг. Разве мне напоминать вам, какую судьбу заговорщики уготовили нам с вами?
— Отстранить и передать в распоряжение секретариата, — не согласился Сталин. — Наказав человека за переход в наш лагерь, мы напрочь оттолкнем всех прочих. А занятие оступившемуся товарищу мы найдем такое, где он уже не сможет вредить республике.
— Товарищ Корабельщик, ваш прогноз для каждого варианта развития событий?
И вот смотрит на меня полный состав Совнаркома. И медик Семашко, и главный учитель Луначарский, и страшный Железный Феликс, и главный юрист Курский, и та самая Коллонтай, отозванная по случаю важнейшего процесса из Норвегии, где она пребывала в ранге полномочного представителя… Здешние от Коллонтай сами не свои, а мне как-то все равно. Не мой тип.
Кровавый тиран Сталин почему-то упорно не голосует за расстрел. Нарком тяжелой промышленности Орджоникидзе, напротив, уверен: единожды предавшему верить уже нельзя.
С другой стороны, на Гражданской войне — а это именно продолжение Гражданской Войны, сомнения нет — сколько раз люди меняли стороны?
Вот сколько раз мы там, у себя, в теплом неголодном будущем, руками размахивали: зачем расстреливали тысячи? Разве нельзя было обойтись меньшей кровью? И я руками махал, и я кричал: Хрущев, солнышко, просил квоты на расстрел увеличить? В топку лысого кукурузера!
Судьба услышала и дала мне простую задачу: не тысячи, не сотни, не десятки. Вынеси приговор одному-единственному человеку. Он заговорщик, предавший уже дважды. Сперва нас, а потом и товарищей по заговору. Он тебя самого замышлял убить; мало ли, что передумал. Завтра в обратную сторону передумает.
А что, кстати, сам прогноз говорит?
Прогноз говорит четко: мочить его надо, крысу. И чего тут менжеваться, вовсе непонятно. Англию обстреливал — не дрожал. Крымский Зимний Поход помогал уничтожать, чехословацкий корпус резал, конницу Махно по видеопланшету наводил на гайдамаков — даже на миг не задумался, не колебался.
Эх, как там у Гендальфа? «Не торопись никого осуждать на смерть. Ибо даже мудрейшим не дано провидеть все.» Или вот еще Ода Нобунага: «Если я начну убивать не для дела, а от страха, то моя жизнь, может быть, станет длиннее, а может и нет. Но вот моей она точно быть перестанет».
Впрочем! Чего я дурью маюсь? Это здешние проследить не смогут. А я личную метку ему шлепну, как Пианисту. И все, никакой больше контрреволюции. Я же суперлинкор Тумана, мне палачествовать из страха перед будущим предательством совсем не обязательно!
Я поднял глаза от синего экрана и заговорил тщательно спроектированным «справочным» голосом.
— … Итак, с учетом особого мнения товарища Сталина, из уважения к его коммунистической солидарности с товарищами, наркомат информатики предлагает вам следующий вариант. Указанного гражданина передать в распоряжение Наркомата Информатики и средствами Наркомата обеспечить его абсолютную лояльность. У нас большой опыт в обеспечении лояльности «бывших» всех размеров и сортов. Пока что срывов не случалось. Таким образом Совнарком поощрит самого этого гражданина, сохранив ему жизнь. Таким образом Совнарком учтет мнение товарища Сталина, который совершенно верно заметил, что кадрами не разбрасываются. Наконец, таким образом, Совнарком застрахуется от предательства упомянутого гражданина без выноса сора из избы, не давая повода зарубежным врагам увидеть в нас раскол и слабость.
— Прошу голосовать! — Ленин поднял молоточек. — За предложение товарища Орджоникидзе, расстрел… Один. За предложение товарища Сталина… Один. За предложение товарища Корабельщика… Восемь, двенадцать… Принято!
Ленин кивнул секретарям. Поднял руку наркомвоенмор Фрунзе.
— Товарищ Фрунзе, слушаю вас.
— Выношу на обсуждение просьбу подростка, Василия Ивановича Баклакова. В награду за проявленную революционную сознательность он хотел бы допуска к экзаменам в летное училище.
— А что, у него плохие оценки? Или слаб здоровьем?
— Второе. — Фрунзе помялся. — Честно говоря, полагаю, что на экзаменах его зарубят. А мне бы этого не хотелось. Мы, в конце-то концов, для чего воевали? Чтобы такие вот Васьки с хутора близ Диканьки могли в люди выйти.
Корабельщик прошелестел «справочным» голосом:
— Товарищ Фрунзе, в данном вопросе протекция и послабления недопустимы. Пилот рискует не только собственной жизнью, но и жизнью пассажиров.
— А если самолет одноместный?
— Страна под крыльями многоместная, — вздохнул Корабельщик. — Даже одноместный истребитель, упавший, скажем, на нефтебазу…
— К порядку, не отвлекайтесь, — проворчал недовольный внезапной задержкой Ленин. — Подавайте предложения.
— К экзаменам допустить, послаблений не давать, — легко и спокойно сказал Корабельщик, и все разом подняли красные книжечки-мандаты, чтобы председателю не перетрудиться с подсчетом.
