«Варяг» - победитель - Дойников Глеб Борисович (читаем книги txt) 📗
Похожая картина была и на «России». Хотя броня и была не по зубам японским снарядам, повреждений от осколков и огня было достаточно. Верхний средний каземат шестидюймового орудия в одно мгновение превратился в гибрид печи высокого давления и крематория, в котором заживо сгорели шесть членов расчета орудия. Виновник — крошечный раскаленный осколок снаряда, который даже не попал в крейсер, воспламенивший беседку с гильзами для шестидюймового орудия.
Крейсер получил уже с десяток попаданий, однако тревожных сообщений пока не было. Докладывали в основном о пожарах. Пожары пока тушились, хотя и с переменным успехом. Особенно долго возились с первым, с непривычки. Правда, так до конца его погасить не удавалось. Вроде бы уже погасший огонь периодически вспыхивал снова, но никого уже не пугал. Дым от пожара мешал наблюдать за кормовым сектором, чем Небогатов был недоволен.
— Да что там они с пожаром справиться не могут? Сгорим ведь, господа.
Через некоторое время после особенно сильного взрыва прибежал посыльный от командира плутонга шестидюймовок правого борта, молодой вольноопределяющийся. Он долго не мог внятно доложить командиру крейсера, и капитану первого ранга Андрееву пришлось на него прикрикнуть, и даже немного встряхнуть.
— Т-там, среднем к-каземате взрыв, — дрожа докладывал посыльный, — расчет весь… все…
— Что там!? — опять прикрикнул командир.
— Сгорели… все… заживо, — почти прошептал посыльный и получив разрешение уйти почти вывалился из рубки. С мостика послышались характерные звуки выворачиваемого наизнанку желудка. Очевидно что посыльный в упомянутом каземате побывал лично.
Андреев смущенно прокашлялся и доложил Небогатову:
— Два шестидюймовых орудия мы уже потеряли. И один расчет полностью. В остальных много раненых, есть и убитые.
Восьмидюймовки каким-то чудом были пока целы, хотя их расчеты постоянно приходилось пополнять. Будучи головной «Россия» особенно активно обстреливалась японцами, и даже от близких разрывов прилетали осколки. Но экипаж был уже в таком состоянии, что обращал внимания на осколки не больше, чем на брызги воды от близких разрывов снарядов, отмахиваясь от них как от мух, а иногда и просто не замечая легких ранений.
Крейсер держался уверенно, и активно вел бой. «Идзумо» вышел уже на траверз «России», однако пока японцы шли параллельным курсом в маневрировании не было нужды. В какой-то момент адмирал расслабился и привалился к броне рубки. Буквально через пару минут японский шестидюймовый снаряд ударил в мостик практически в основание рубки. Почти всех в рубке сбило с ног. Адмирала отшвырнуло и ударило о противоположную стенку рубки. Он сел и некоторое время ошарашено осматривался по сторонам, пока не понял что его оглушило и пропавшие звуки боя не означают, что бой кончился. В результате вторую половину боя адмирал только наблюдал за японцами и был не в курсе происходящего на корабле. Хотя к концу боя он уже различал разрывы снарядов и громкие голоса. К моменту окончания боя он пришел в себя почти полностью, но еще пару дней слышал не очень хорошо, а потому и сам говорил громче обычного.
В соседнем со взорванным каземате, осветившимся отблесками пламени и наполнившимся через щели в перегородке пороховыми газами, за наводчика сидел кондуктор Васильев. Среди подносчиков снарядов к орудию был и матрос второй статьи Зыкин. Более непохожей парочки было трудно представить. Если Васильев был на хорошем счету, и регулярно получал поощрения, повышения и дополнительные чарки, то Зыкина иначе как «баковым пугалом» или «балластом» никто из офицеров не называл. Было такое наказание в те годы на русском флоте, провинившегося матроса ставили «проветрится» на баке под ружье с полной выкладкой, чтоб подумал наверное о своей судьбинушке. Неоднократные попытки командира плутонга лейтенанта Молоса, хоть немного научить большого и грузного сибирского крестьянина основам наведения орудия на цель, на случай выхода из строя остальных членов расчета, раз за разом заканчивались фиаско и очередным «проветриванием» Зыкина. Казалось, что безразличие и абсолютная тупость этого матроса были абсолютно непробиваемы. В момент взрыва в соседнем каземате, Васильев сидел на своем законном месте в кресле наводчика. Молос и раньше, во время выходов к берегам Японии замечал, что при встрече с неприятелем его лучший наводчик становится дерганым и нервным. Но на душеспасительные беседы все не было времени, и лейтенант списал поведение Васильева на боевой задор и избыток адреналина. Но сейчас, в заполненном дымом и криками каземате кондуктор неподвижно замер в кресле, намертво вцепившись в рукоятки маховиков наводки орудия. После того, как он в третий раз проигнорировал команду «огонь», все решили что он ранен, тем более что в полумраке каземата стало видно, что под ним быстро расплывется лужа. Но когда его попытались аккуратно извлечь из кресла, стало ясно что у Васильева просто сдали нервы. По запаху стало ясно, что к крови лужа под орудием не имеет никакого отношения. Попытки оторвать руки комендора от маховиков не увенчались успехом, и орудий молчало уже полторы минуты. Вдруг, подскочивший к орудия Зыкин одним движением левой руки выдернул Васильева из кресла, и отшвырнул того в сторону. После этого, он, к удивлению членов расчета и добравшегося наконец до каземата Молоса, одним движением без приказа и спроса сам втиснулся за рукоятки наводки. Он видел свежеустановленный оптический прицел всего один раз. Тогда, за неделю до выходя в боевой поход, на тренировке для всех членов расчета по наведению орудий, он перепутал направление вращения маховиков. Вместо наведения «вправо — вверх», он умудрился загнать ствол в крайнее «левое — нижнее» положение. Потом, он долго моргая смотрел на распекающего его Молоса, пока того в очередной раз не вывел из себя невинный взгляд светло голубых «телячьих» глаз матроса. Первое знакомство с обновленным прицелом закончилось для Зыкина часом на баке и синяком на левой скуле. Сейчас, с непонятно откуда взявшейся ловкостью профессионала, которая так не походила на его же неуклюжие движения на тренировках, он за десять секунд навел орудие на цель и выпалил. Не отрывая взгляда от прицела и продолжая удерживать в перекрестии случайно подвернувшийся «Адзумо», он заорал на остальных членов расчета — «Подавайте, сукины дети, мне что вас до вечера ждать?». Подбежавший к орудию Молос, хотел было заменить его на месте наводчика на кого-нибудь другого, но машинально проследив за падением снаряда увидел, как у борта не обстреливаемый никем «Адзумы» вздыбился одинокий столб воды. После того, как следующая пара выстрелов тоже легла очень прилично, Молос ограничился ободряющим похлопыванием по плечу и приказом перенести огонь на головной. Однако, к его удивлению всегда молчавший Зыкин подал голос, причем от прицела от так и не отвернулся и говорил с лейтенантом не глядя на него.
— Товарищ лейтенант, там от всплесков черт ногу сломит, а второго я через пару выстрелов достану.
— Как ты его достанешь, олух царя небесного, — начал закипать имеющий короткий фитиль Молос, — для нормальной пристрелки надо не мене трех орудий в залпе, сам ты дистанцию не уточнишь, если говорят тебе по головному — бей по…
Очередной выстрел прервал речь лейтенанта, и через примерно двадцать секунд на борту «Адзумы» расцвел цветок разрыва.
— Как, как… Охотник я. И отец мой был охотник и дед, — отозвался по звериному оскалившийся матрос, по прежнему не смотря ни на что кроме цели, — тут конечно не дробовик и не «бердан», но прочувствоватьтоже можно. Не волнуйтесь, ваше… товарищ лейтенант. Теперь от меня он никуда не денется.
— А чего же ты, черт эдакий, полтора года ваньку мне валял, пушку не в ту сторону ворочал? — оторопело проговорил Молос, откровенно любуясь действиями комендора, — ведь мог бы за наводчика стать еще год назад? Неужели самому было охота снаряды кидать?
— А зачем? — откровенно не понял Зыкин, — наводчиков у нас было в достатке, а что пушку не туда повернул… Ну я это «право», «лево», вращать «по часовой, против часовой»… тут пробовать надо, а так на словах я не очень, извиняемся.
