Еврипид: Полное собрание трагедий в одном томе - "Еврипид" (читать книги онлайн бесплатно полностью без .TXT) 📗
составитель, руководствуясь сложившимися читательскими симпатиями и нуждами
школы, отобрал из трагедий великих афинских драматургов по семь произведений
Эсхила и Софокла и десять - Еврипида ("Алькеста", "Медея", "Ипполит",
"Андромаха", "Гекуба", "Троянки", "Финикиянки", "Орест", "Вакханки" и
"Рее"). К этому изданию восходят четыре средневековые рукописи XII - XIII
вв., в то время как две рукописи XIV в. содержат, кроме перечисленных выше,
еще девять пьес Еврипида. Так как их названия начинаются со следующих в
греческом алфавите друг за другом букв Е, Н, I, К (эпсилон, эта, йота,
каппа), а в античных изданиях трагиков драмы следовали друг за другом как
раз в алфавитном порядке названий, то не вызывает сомнений история
возникновения подобного свода трагедий Еврипида: какому-то издателю случайно
попали в руки два папирусных тома из полного собрания произведений Еврипида,
которые он и присоединил к уже имевшему широкое хождение сборнику из десяти
пьес. Кем и когда было составлено это более обширное издание, не известно;
судя по находимым до сих пор папирусным отрывкам, Еврипида читали в
греческих городах Египта вплоть до V-VI вв. н. э. Как показывают рукописи,
обнаруженные совсем недавно в Хирбет-Мирде (район Мертвого моря), трагедии
Еврипида попали на рубеже раннего Средневековья в иудейские поселения
Палестины или даже к населявшим их позже арабам. Во всяком случае, до нового
времени дошло девятнадцать произведений Еврипида, в том числе сравнительно
большая группа трагедий последних лет его жизни (от "Электры" до "Ифигении в
Авлиде") и единственная целиком сохранившаяся сатировская драма "Киклоп".
Принадлежность Еврипиду дошедших произведений бесспорна, кроме трагедии
"Рес", в подлинности которой возникли сомнения уже в древности. Недостатки в
драматическом построении и ряд стилистических особенностей приводят
большинство современных исследователей к мысли, что "Рес" написан в IV в. -
может быть, не без влияния одноименной трагедии Еврипида, впоследствии
утраченной. В настоящем издании она помещена в приложении ко II тому.
Первые переводы Еврипида на русский язык стали появляться в начале XIX
в.: еще А. Мерзляков перевел отрывки из "Алькестиды", "Гекубы" и "Ифигении в
Тавриде". До сих пор сохраняют художественное значение переводы В. И.
Водовозова ("Ифигения в Авлиде", 1888), В. Г. Аппельрота ("Гераклиды",
1890), Д. С. Мережковского ("Медея", "Ипполит", 1895, 1902 и ряд
переизданий), А. В. Артюшкова ("Ион", "Киклоп", в его сб. "Котурн и маски",
1912), А. И. Пиотровского ("Ипполит", в его сб. "Древнегреческая драма",
1937; несколько неизданных переводов А. И. Пиотровского хранятся в РГАЛИ).
Но единственным поэтом, который осуществил перевод полного корпуса драм
Еврипида, оставался Иннокентий Федорович Анненский (1855 - 1909), один из
первых русских символистов. Он работал над ним около 15 лет, это стало
подвигом его жизни. Для русского читателя XX в. Еврипид воспринимается
только через призму перевода Анненского; настоящее издание - это
литературный памятник сразу двух эпох, греческой классики и русского
модернизма.
Перевод Анненского высокохудожествен, но это не значит, что он идеален.
В духе своего времени Анненский представлял себе Еврипида таким, каким
ощущал себя сам: утонченным, одиноким, непонятым - так сказать,
облагороженным и гармонизированным образом "проклятого" поэта-декадента. От
лица такого Еврипида он и писал свои русские тексты еврипидовских драм.
Современникам это было очевидно. Ф. Ф. Зелинский, его товарищ по филологии и
сам переводчик Софокла, писал в статье "Памяти И. Ф. Анненского": "То, что
нам дал И. Ф., - это не просто русский Еврипид, а именно русский Еврипид И.
Ф. Анненского, запечатленный всеми особенностями его индивидуальности. Мы
можем сколько угодно отмечать его несогласие с подлинным Еврипидом; но если
бы мы пожелали - и смогли - передать последнего по-своему, то все-таки вышел
бы именно наш Еврипид, а не Еврипид просто. Специально И. Ф. очень дорожил
индивидуальными особенностями своего перевода и сдавался только перед
очевидностью".
Читатель нашего издания не должен забывать об этом ни на минуту.
Причины "несогласия" перевода Анненского "с подлинным Еврипидом" были
разные. Вопервых, те издания греческого текста, с которых делал сто лет
назад свои переводы Анненский, уже не могут считаться достаточно
удовлетворительными: многие места в наши дни читаются и понимаются по-иному.
Во-вторых, стиль Еврипида - монументально четкий, сжатый, связный, логичный,
как и у других аттических трагиков, - не всегда вязался с его представлением
о Еврипиде, и он начинал украшать его собственными средствами -
эмоциональными эпитетами, прерывистыми интонациями, красивыми словами, порой
нарочито анахроничными (герольд, девиз, вуаль и проч.). В-третьих, Анненский
лишь условно передавал стиховую форму подлинника: в монологах и диалогах он
переводил греческий "ямбический триметр" русским (более коротким) 5-стопным
ямбом, избегал передачи маршевых анапестов (важных в трагедии), очень
свободно передавал непривычный русскому читателю ритм хоровых партий, не
всегда соблюдал симметрию строф и антистроф, изредка вводил рифму, которой
античность не знала. От этого его перевод получался гораздо многословнее
подлинника: на десять строк Еврипида у Анненского обычно приходится 12-13
строк перевода, это видно по нумерации на полях в нашем издании,
соответствующей подлиннику, а не переводу. В-четвертых, наконец, он целиком
от себя вписывал в текст Еврипида сценические ремарки, декораторские и
режиссерские, руководствуясь только вкусами и представлениями своего
времени: они должны были изображать не античную сцену, а идеальную сцену,
будто бы "предносившуюся воображению поэта" (по изысканному выражению Ф. Ф.
Зелинского).
Чтобы сквозь эту толщу стилистических деформаций читатель мог
представить себе то, что действительно видел и слышал афинский зритель
Еврипида, напомним, как выглядел греческий театр. Он располагался под
открытым небом, ряды зрительских мест шли полукругом (обычно по склону
холма), вмещая 20 - 30 тысяч человек. Представление происходило внизу, на
круглой площадке - орхестре ("плясовое место") с алтарем посредине. В
представлении участвовали хор и только три актера, так что каждому обычно
приходилось играть несколько ролей (предположительное распределение ролей
между тремя актерами Анненский размечает в списках действующих лиц цифрами
I, II, III). Позади орхестры единственной декорацией служила стена палатки
("скены") с тремя дверями, в которой переодевались актеры; к ней вело
несколько ступеней. Обычно она была расписана как фасад дворца или храма.
Если актер выходил из средней двери, это значило, что он - царь или вождь,
если из боковой - то лицо низшего ранга. Если актер входил на орхестру
слева, это значило, что он пришел из ближних мест, если справа - то с чужой
стороны. (Анненский не забывает упоминать об этом в ремарках.) Актеры играли
в больших масках и в условных пышных одеждах - для царя, для служителя, для
женщины, для человека в трауре и т. п.; это позволяло различать их издали,
но никакая мимика в масках, конечно, была невозможна. Содержание пьесы было
