Затерянные в солнце (СИ) - "ВолкСафо" (читать книги без регистрации .txt) 📗
Роща Великой Мани
Метель разгулялась ни на шутку, добавившись к туману и обеспечив настолько плохую видимость, насколько это вообще было возможно. Теперь Леде приходилось буквально прижиматься к обгорелым остовам деревьев и почти что ползти брюхом по толстому слою пепла, передвигаясь очень медленно, чтобы проклятущие твари не увидели ее и не набросились гурьбой.
Сражение за долину длилось уже достаточно долго для того, чтобы дермаки окончательно прекратили паниковать и метаться по долине, а Псари сумели организовать оборону. Теперь темные ходили небольшими отрядами по паре десятков тварей, издавая при этом совсем немного шума, и заметить их издали Леде удавалось лишь в самый последний момент. Естественно, что в одиночку справиться с отрядом в два десятка и более дермаков она не могла, а потому в последний час от нее ничего не зависело. И это раздражало ее больше всего.
Сейчас от нее здесь не было ровно никакого толку, скорее наоборот. Фактически, теперь она подвергала свою жизнь очень большой опасности, не совсем понимая, за что. Если бы можно было прибиться к сальвагам и охотиться вместе с ними… Только вот волки предпочитали охотиться поодиночке, потому что двигались они при этом гораздо незаметнее и тише. В связи с этим и у Леды не было возможности примкнуть к кому-нибудь, чтобы и ее действия тоже были хоть сколько-нибудь результативными. И теперь она лишь угрюмо пробиралась между обгорелых остовов деревьев, стараясь сохранить собственную жизнь.
Рана в плече затянулась и больше не кровоточила, как и остальные царапины и синяки, полученные ею от дермаков. Поначалу Леда еще изумлялась этому, а потом поняла, что все дело в волчьей крови, которая теперь текла в ее жилах. Ая упоминала, что эта кровь сделает ее сильнее и выносливее, но Леда не думала, что эти изменения будут столь кардинальными. Впрочем, тем лучше для нее.
Она внимательно огляделась из-за дерева, за которым только что укрылась от переливающихся серых валов тумана, дыма и метели. Не заметив вокруг никакого движения, Леда осторожно сделала шаг вперед, и сразу же вздрогнула, когда высокий, разрывающий уши звук насквозь пронзил ее голову. Звук этот все не стихал и не стихал, похожий на визг тысяч искривленных в ужасе глоток, парализующий и лишающий возможности двигаться. Он поднимался, становясь выше, и внутри этой гулкой вибрации звучал настойчивый призыв, которого Леда не понимала. В тот миг, когда ее барабанные перепонки должны были лопнуть от напряжения, звук, наконец, прервался, и она разогнулась, с трудом отнимая ладони от ушей. И сразу же спряталась за дерево.
Мимо нее сквозь темноту побежали дермаки. Сначала один за другим прошли два отряда общей численностью около пятидесяти голов, потом, буквально через две минуты, еще отряд, за ним еще и еще. Леде оставалось лишь вжиматься всем телом в горелый ствол и придерживать дыхание, стараясь не выдать себя ни единым движением, потому что дермаки бежали буквально в нескольких десятках метров от нее, и раз она могла их видеть, значит и они могли углядеть ее силуэт. Впрочем, им до нее никакого дела не было. Все они спешили в одну сторону, повинуясь пронзительной ноте рога, все они бежали сквозь туманные валы, глядя только вперед, только вот Леда из-за низкой видимости никак не могла определить направление их движения.
В груди что-то болезненно заскреблось. Она ведь на самом деле прекрасно знала, куда они все бегут, и ей не нужно было подтверждение. Однако, что-то внутри все еще не желало верить, а потому Леда, скрепя сердце, позвала Сейтара.
Мысленный контакт установился сразу же: дрожащее марево, серебристое и холодное, словно окружающие их горы, спокойный интерес и навостренные уши.
«Что ты хотела, маленькая сестра?»
«Только что Псарь протрубил перестроение. Куда уходят дермаки?» Леде было еще очень сложно формулировать свои вопросы в такой форме, но на этот раз она справилась достаточно быстро и сносно, чтобы Сейтар понял ее однозначно. В ответ пришла картинка, которая ей совершенно не понравилась.
На немыслимой высоте, на плато возле самого водопада, прижавшись к скале, отчаянно сражалась Торн. Она была уже в теле анай, обнаженная и окровавленная, однако сальважья сила сквозила в каждом движении ее рук, в каждой проступившей под кожей мышце, в каждом рыке, срывавшемся с изменившегося рта, из которого поблескивали длинные клыки. Меч сверкал в ее руках серебристой вспышкой так быстро, что Леда не могла уследить за его движениями. Со всех сторон Торн обступали Псари; их там было, кажется, трое. Холодный пот побежал по позвоночнику Леды, когда Торн с рычанием перехватила на руку обжигающий прикосновениями хлыст, не обращая внимания на плавящуюся под его жгутами кожу, притянула к себе Псаря и, сверкнув оскаленными клыками, перегрызла ему глотку.
Видение кончилось, и Леда помотала головой, приходя в себя. На Торн здорово насели, и с этим нужно было что-то делать.
«Сейтар, вы сможете отправить туда сальвагов? Чтобы они хоть как-то ей помогли?»
«Сверху подойти мы не сможем, слишком круто. Снизу же Псари собрали свои войска, туда бегут дермаки. Мы будем жать их там».
Следом за этим от Сейтара пришло ощущение сосредоточенности и стремления, словно извинение, что он больше не может поддерживать диалог. А потом он исчез из разума Леды, и та услышала его отдаленный хриплый вой, отзывающийся на прозвучавший до этого рог Псаря. Теперь она уже могла отделить голос Сейтара ото всех остальных и прочитать в его зове призыв. И знала, что сейчас он зовет всех сальвагов к лестнице и водопаду, чтобы сражаться с дермаками и Псарями там. Однако самой Леде было в другую сторону.
Перед глазами промелькнули воспоминания о том, как погибла Амала, о том, как они сражались плечом к плечу с Магарой против Псарей, о том, насколько тяжело биться с ними. Леда решительно отогнала все это прочь. Это не имело значения. Значение имело лишь одно: Торн там наверху стояла насмерть, и ей нужна была помощь, а здесь, внизу, Леде делать было абсолютно нечего. Сжав зубы, она открыла крылья и ударила ими по воздуху, взметая тучи пепла и дыма.
Источник Рождения
Найрин плела, и нити энергии под ее пальцами казались ей живыми. Она чувствовала их, жила ими изнути самой себя. Она плела живое полотно мира, и это больше не казалось ей чем-то удивительным, странным, необычным. Она просто была этим полотном.
Пески времени несли золотые песчинки, и Найрин, раскинув руки, плыла в их потоке, и те просачивались сквозь ее пальцы, ее волосы, сквозь каждую пору ее тела. Крохотные маленькие солнышки, бесчисленные вселенные, что казались песчинками, песчинки, что включали в себя целые вселенные, текли сквозь нее, без конца, а может, она текла сквозь них.
Ее пальцы наугад вытягивали нить, и та, касаясь кожи, посылала внутрь Найрин ответ. Голубые нити воды становились морями, чьи невероятные глубины давали дом молчаливым рыбам и крохотным пузырькам воды, что поднимались вверх от самой черной глубины, к поверхности, поднимались к солнцу, к пронизанной лучезарными золотыми лучами голубавото-зеленой толще, что сама казалась расплавленным светом, дрожащим маревом, а потом поднимались под уверенными и веселыми пальцами ветра, взметались все выше и выше, превращаясь в гигантские валы, которые на бесконечном просторе стремились к самому горизонту, где море сливалось с небом, и Найрин была белой пеной на их гребнях. Под раскаленными пальцами солнца капельки воды выпаривались и в толще теплого, мокрого, прозрачного воздуха поднимались по воле все тех же ветров к самому небу. Там было холодно, и капельки сжимались, становясь крохотными резервуарами, каждый из которых хранил в себе целый мир. Эти резервуары сбивались в стайки, соединялись друг с другом, образуя темные тучи, и ветер гнал и гнал громады облаков туда, где длинные песчаные отмели вгрызались в бесконечную ширь океана, и волны облизывали песок, шипя и волоча за собой мелкую пыль ракушек, камешков, крохотные частички остовов молчаливых рыб. Облака стремились дальше, над золотистой россыпью песков, над зелеными купами деревьев, выше и выше, царапаясь об острые верхушки гор, проползая над квадратами засаженных полей, над зелеными морями трав и горячим дыханием пустынь, все дальше и дальше, и следом за ними менялось время. А потом наступало что-то: немыслимый миг напряжения, когда ветра становились растревоженными и нетерпеливыми, и их кусачие тумаки начинали сгущать тучи, бросать их из стороны в сторону, тревожить. И с каждой секундой им становилось все невыносимее, все тяжелее. Они не могли больше подниматься к небесам, не могли ползти к горам, они сталкивались и сражались друг с другом, они рычали и смешивались, и в их грохоте рождались ослепительные вспышки и шум, сотрясающий их глухое нутро. Когда напряжение становилось нестерпимым, когда все, что удерживало их вместе, рушилось, капли падали. Найрин чувствовала это ощущение полета, немыслимого медленного полета из небесной вышины вниз, и глухой удар о сухую землю. Она чуяла, как крохотные брызги, мельчайшие осколки каждой капельки просачивается сквозь неуступчивую, темную, твердую землю, как они пропитывают ее, смешиваются с ней, обнимают ее. Как со всех сторон они окружают крохотное семечко, уснувшее в ее толще, укрывшееся в чаше ее заботливых бережных ладоней до весны. И как это семечко вдруг решает, тугое, тупое семечко, в котором разума не больше, чем в камне или ветре, как это семечко вдруг совершенно твердо решает, что пришло его время. И оно начинает впитывать эту воду, и эту землю, оно стремится вверх, что-то происходит в нем, все быстрее и быстрее бегут по его жилам соки, все сильнее один единственный приказ, который нельзя нарушить, которому нельзя противостоять. И семечко проклевывается, а крохотный золотой листок, преодолевая немыслимое сопротивление, тянется к солнцу. Он задыхается в толще земли, он не может терпеть ее тяжелую упругую грудь, ему недостаточно больше того, что она может ему дать. Ему нужно солнце, огненное солнце мира, живительное тепло, которое подарит ему жизнь, настоящую истинную жизнь, а не тупое прозябание в инертной и твердой почве, в которой все происходит так медленно и никогда не меняется. И вместе с первым крохотным зеленым ростком, прорывающим, наконец, твердую грудь земли, Найрин раскидывала свои руки к солнцу, и это было немыслимо.
