Успокой моё сердце (СИ) - "АlshBetta" (версия книг txt) 📗
Кофейная комната все та же. И шкаф, и кровать, и кресла и даже дверь на балкон. Но она – не моя. Не теплая, не домашняя, не уютная. Детская – моя. «Обитель Дракулы» - моя. В обеих этих спальнях комфорт и умиротворение зашкаливают. Приходить сюда только для того, чтобы переодеться – подходящий расклад. Но спать в огромной кровати в одиночестве, надеюсь, мне больше не придется. Это уже невозможно.
Я поспешно открываю шкаф, отыскивая глазами третью полку. Не сложно. Она и вправду не заполнена до конца по сравнению с другими, в буквальном смысле забитыми блузками, кофтами, брюками и футболками.
Укладываю вещи поверх других, тоже недавно постиранных, судя по запаху, когда глаза цепляют бумагу. Точно такую же, на какой рисует Джером. Из его альбома. Краешек листа хорошо заметен на розовой поверхности одной из маек.
Глаза сами собой распахиваются, когда на белой поверхности обнаруживается незнакомый мелкий почерк. Размашистый, крупный Эдварда отличается от него по всем статьям. Я никак не могла их спутать.
В содержание короткого послания вникнуть додумываюсь немного позже. Сознание все ещё отказывается отпускать предыдущие мысли. Буквы пляшут перед глазами, мешая прочтению.
«Изабелла, мне жаль.
Но поверьте, так будет лучше. Для всех. И, к тому же, терять уже нечего…
В любом случае, что бы ни произошло, будьте уверены, и вы, и Джером, всегда можете рассчитывать на мою помощь. Мои координаты в Италии написаны ниже – обращайтесь сразу же, как что-либо будет нужно.
Большое спасибо за все.
Марлена»
Если сказать, что подобный текст удивляет, лучше не говорить ничего. Он вводит в ступор, не меньше. Маленькие черные буковки превращают семь невинных строчек на итальянском в древнее заклинание. По-настоящему пугающее. А уж их смысл… она извиняется за то, что уезжает? Передо мной? Кому нечего терять? И что за «мне жаль», вызывающее табун мурашек на спине?
Боже, за этот день у меня возникает больше вопросов, чем когда-либо!
Думаю, стоит…
Ход мыслей нарушает громкий хлопок широко распахнувшейся двери. С грохотом ударяясь о стену, она чудом не оставляет в ней вмятину. Вздрагиваю, машинально отбросив бумажку обратно к одежде, будто обжегшись.
Не успеваю даже и подумать о том, кто может быть на пороге, как ответ находится сам собой.
Крепко впившиеся в ногу маленькие пальчики – самое красноречивое его подтверждение. Джером.
- Эй? – присаживаюсь перед малышом, заглядывая в огромные, широко распахнутые, до ужаса напуганные малахитовые глаза, те самые, что надеялась больше никогда не увидеть, - солнышко, что случилось?
Не давая никакого ответа, громко всхлипнув, мальчик прижимается ко мне, судорожно вздыхая. Его бьет крупная дрожь, а соленые слезы уверено прокладывают дорогу по бледным щечкам.
Пугаюсь больше прежнего.
- Джерри, - ласкаю детскую спинку, попутно чмокая белокурые волосы, - маленький мой, не бойся. Ничего не бойся, я здесь, видишь? Скажи мне, в чем дело?
- Моя! – неожиданно громко вскрикивает малыш, больно дернув мои волосы в ответ на прозвучавшую просьбу. Заходится слезами сильнее. Неудержимыми водопадами они стремятся вниз, пропитывая собой кофту ребенка.
- Твоя, - растерянно киваю, обнимая его крепче, - конечно твоя, мой дорогой.
Малыш не отвечает. Кажется, уверение не срабатывает.
Открываю рот, чтобы добавить ещё что-то – хоть что-то, что может утешить ещё двадцать минут назад полностью безмятежного мальчика - как меня перебивают.
- Джером? – голос Каллена из того самого места, откуда мгновенье назад прибежал ко мне малыш, появляется неожиданно.
Мальчик, заслышав его, тут же давится воздухом, с трудом скопившимся в легких, сжимает меня ладошками с невероятной для него силой. Почти душит.
- Моя! – ядовито выкрикивает он, отчаянно цепляясь за это слово, - моя!.. Моя!..
Рыдания лишь усиливаются, но голос затихает. Будто бы специально уменьшили громкость.
- Моя… - придушенно стонет он, ежесекундно всхлипывая.
- Джерри, - Эдвард обеспокоенно глядит на сына, походя ближе к нам, останавливается в полуметре отдаления, напуганный невероятно громкими рыданиями.
С силой зажмуриваясь, белокурое создание прячется на моей груди, не позволяя даже как следует обнять себя, сжавшись в комочек, насколько позволяют мои руки.
Я думала, что в таком виде моего мальчика точно больше не увижу. Как же горько ошибалась…
- Что произошло? – одними губами спрашиваю у моего похитителя, с болью оглядывающего дрожащее детское тельце.
Заметив мой вопрос, он морщится, качая головой: не время.
Что же, с этим соглашусь. Самое главное – успокоить Джерри.
- Солнышко, - поворачиваюсь к ушку белокурого создания, предпринимая очередную попытку помочь унять такие горькие слезы, - мой маленький, я очень сильно тебя люблю. И папа очень-очень тебя любит. Чтобы не случилось, ты все можешь нам рассказать. Я обещаю, что ничего страшного больше не случится. Мы все тебе поможем.
Джером судорожно вздыхает. Морщится.
- Папа… - едва слышно бормочет он, а затем отстраняется, заглядывая мне в глаза, - папа…
Эдвард наблюдает за происходящим со своего места с каменным выражением лица. Боится подойти ближе, дабы не вызвать истерику сына снова, но вместе с тем хочет этого так отчаянно, что подобное нетерпение густо заполняет комнату.
- Да, милый, папа, - подбадриваю я, кивая, - с папой все хорошо. Он здесь, видишь?
- Папа… - снова повторяет мальчик, низко опуская голову, сглатывает. Я не поняла. Он хочет сказать другое.
- Джером? - мужчина приседает, стремясь поймать взгляд сына. Зовет его тихим и нежным голосом.
Взволнованно глядя на малыша, не сразу подмечаю немой ответ. Изгибаясь, едва розоватые губки произносят уже знакомое слово. По слогам.
«Ма-ма».
Мама…
- Мама?
Эдвард настораживается, хмурясь. Джером кивает.
- Пло-хая, - проговаривает, съежившись. Вздергивает голову, заглядывая внутрь моих глаз быстро наполняющимися новыми слезами «драгоценными камушками». Надеется, что повторять заново не придется.
Плохая – я? Или Ирина? Эдвард поговорил с ним о ней, обо мне?
Черт!
- Солнышко, я буду хорошей, - обещаю, пожимая бледные ладошки, - если я тебя обидела, прости, пожалуйста.
Малахиты распахиваются сильнее прежнего. Со свистом втянув воздух, мальчик прижимается ко мне, целуя, как и папу утром, в щеки.
- Моя… - шепчет и гладит по коже, - моя…
- Хорошо, - не могу скрыть некоторого успокоения, что поселяется внутри при обнаружении, что прежнее слово предназначено не мне, - хорошо, мой маленький. Я твоя. Полностью твоя. Не бойся.
«Мама», «нет».
- Не мама, нет, Белла, - соглашаюсь с немой фразой, целуя его, - я твоя Белла. И я тебя люблю.
По-прежнему подрагивая, мальчик устало кивает, устраиваясь на моем плече. Продолжает плакать, но уже гораздо тише. Слезы кончаются.
Глажу детскую спинку, смотря на Каллена-старшего, по-прежнему сидящего на полу. Беспомощность явно прорезается на выбеленном лице. Происходящим он напуган ничуть не меньше маленького ангела.
Разговор был несвоевременным. Я оказалась права.
Одними губами зову его подойти ближе. Не хочу видеть там.
Сначала Эдвард отказывается, но затем, устав сдерживаться, дает свое согласие, поднимаясь с пола.
Нагибается к белокурым волосам сына, оказываясь рядом с нами, зарывается в них.
- Прости, мой маленький, - раскаявшись, шепчет он, готовый в любой момент отойти, если Джером не примет извинений, - мамы больше здесь не будет. Я тебе обещаю.
Выждав не более десяти секунд, Джером, тихонько всхлипнув, высвобождает одну из рук, обвивая ею папу. Прижимается к нам обоим.
Верит.
…К вечеру у Джерри поднимается температура. Горячая, почти обжигающая детская кожа сводит с ума нас с Эдвардом обоих. Дрожа и хмурясь, белокурое создание лежит посередине кровати, укрытое двумя, как после побега, одеялами, не отпуская ни меня, ни папу, от себя ни на шаг. Изредка малыш что-то едва слышно бормочет, крепче стискивая мою руку. Действие таблетки, принесенной Джаспером, начинается на десять минут позже заявленного времени, и лишь тогда, когда мальчик засыпает, у Эдварда появляется возможность позвонить Флинну.
