Тревожные облака - Борщаговский Александр Михайлович (читать книги онлайн регистрации txt) 📗
Матч, сыгранный в Киеве в июне 1942 года, являет собой классический образец слияния – на вершине трагического – героя и толпы. Такое слияние – постоянное искомое футбола. Незачем строить грандиозные амфитеатры современности, если им суждено пустовать или заполняться толпой случайной, принужденной, безразличной к тому, что происходит на футбольном поле. Трибуны заполняют люди небезразличные – до пристрастности взволнованные и эмоциональные. Каким унынием веет от оголенных, сиротских трибун; как должно быть тяжело играть и футболистам; лучше бы уж их и вовсе не было, вздымающихся вверх громад со всех четырех сторон зеленого поля.
Но все развивается, изменился вместе с жизнью и футбольный болельщик, завсегдатай стадионов. Московский зритель, которого я знаю с первых послевоенных лет, всегда отличался завидной объективностью. Привязанность к своему клубу – а она всегда незримо делила стадион – не ослепляла зрителей, не лишала их трезвости и справедливого взгляда на происходящее, не оборачивалась неистовством, не будила слепых и необузданных страстей. Привязанность к футболу своей страны не мешала справедливо оценивать мастерство зарубежных команд, награждать их футболистов громом аплодисментов, а не угрюмым или досадливым молчанием.
Даже и большие города с одной командой – командой – фаворитом города и республики – могли похвалиться благородством и справедливостью зрителей. Таков был и зритель моего довоенного города, зритель Киева тридцатых годов, привязанный душой к динамовцам, влюбленный в того же Николая Трусевича, Шеготского, Кузьменко, Шиловского, Клименко, Идзковского и других и нисколько не изменявший им, когда отдавал свое сердце футболистам со звучными, непривычными именами, явившимися из страны басков.
Болельщик любил, но не был фанатом. При всей привязанности к футболу, к своей команде он и представить себе не мог, что футболом можно ограничить жизненные интересы, цели и мечты.
Не по-бразильски сдержанный Теле Сантана, знающий футбол как немногие, в прошлом – один из лучших нападающих своей страны, дорожащий интересом народа к футболу, с тревогой наблюдал за тем, как менялся болельщик нового времени. «Я заметил, что игра стала для многих чем-то вроде религии, – сказал он, – но для меня она всегда останется искусством». В этих простых словах, в сопоставлении религии и искусства, заключен огромный смысл. Отношение к игре как к искусству непременно предполагает и высшую объективность и справедливость, и благородную сдержанность, и осмысленную, всепроникающую человечность; религия, слепая вера, допускает тот разгул темных страстей, ту фанатическую исступленность, которые не раз уже бывали причиной трагедий на стадионах.
Одна из таких трагедий случилась двадцать лет назад (май 1964 года) в перуанской столице Лиме, когда на последних минутах матча уругвайский судья не засчитал гол, забитый в ворота аргентинцев хозяевами поля. Это был спасительный гол, даривший перуанцам ничью, но судья Эдуардо Пасос не показал на центр, и в считанные минуты футбольным полем овладели разъяренные болельщики. В поднявшейся затем панике и давке погибло 358 человек и около 500 человек было искалечено. Святотатственной, противной человеческому разуму представляется не только сама эта драма, кровавый пароксизм футбольной «веры», но и то, что за ним последовало.
К ночи несметная толпа окружила президентский дворец в Лиме. Что собрало здесь тысячи и тысячи людей? Безысходность горя, требовавшая своеобразного плача по жертвам? Покаянные, гнавшие людей из дому чувства? Решимость потребовать от властей расследования, наказания виновных – полицейских, открывших огонь по толпе, или тех, кто оставил ворота стадиона на запоре и тогда, когда надо было их распахнуть перед" заметавшимися людьми?
Ничуть не бывало. Болельщики взывали к президенту, требуя только одного: чтобы был засчитан гол в ворота аргентинцев!
Издающийся в Гамбурге журнал «Штерн» в дни мирового футбольного чемпионата 1982 года вспомнил в этой связи другой эпизод футбольной истории – случай, который также мог окончиться большой кровью. Речь идет о матче 1923 года на только что построенном знаменитом стадионе «Уэмбли», на котором спустя 23 года, ко всеобщей нашей радости, отличились московские динамовцы. Вот как рассказал об этом футбольный обозреватель «Штерна»: «28 апреля 1923 года должен был состояться финал кубка Англии, в котором встречались «Болтон Уондерерс» и «Вест Хэм Юнайтед». На предыдущем матче годом раньше присутствовали 53 тысячи зрителей. Но в 1923 году был построен стадион «Уэмбли», рассчитанный уже на 127 тысяч мест. Устроители матча гордились новым спортивным сооружением. Никому и в голову не приходило, что всем желающим может не хватить места. И по меньшей мере полмиллиона человек устремились на стадион.
Когда 250 тысяч болельщиков заполнили трибуны до отказа, служители заперли ворота. Но толпа пошла на штурм, сломала створки ворот. Люди перелезали через ограду. В конце концов, зеленое поле было сплошь заполнено зрителями. И тут произошло чудо, превратившееся затем в легенду. Констебль Спори медленно, сквозь массу людей, направился на своем Билли к середине поля. На том месте, где был установлен мяч, он пустил лошадь кругами. Констебль спокойно уговаривал людей разойтись, освободить поле, убеждал их в том, что игра все-таки должна состояться. Круги, описываемые Билли, становились все больше. Люди на трибунах молча наблюдали за происходящим. И через 40 минут матч начался. С тех пор эту игру называют «Финалом Белой Лошади».
Можно спорить о причинах столь несходных, разительных даже по финалу, двух этих ситуаций. Есть захватывающая, гипнотическая сила не только в спокойствии констебля Джорджа Спори, но в добром, завораживающем движении белой лошади по кругу, в этом образе гармонии и врожденного благородства, в этом, если угодно, искусстве, вторгшемся вдруг во взбудораженную, разгоряченную толпу. Возможен и другой аргумент, на нем сойдутся, вероятно, девять из десяти, человек; мол, можно ли сравнивать хладнокровного англичанина с темпераментным, импульсивным латиноамериканцем – разница характеров – вот и вся разгадка.
Соблазнительный, но столь же ложный ответ!
Вспомним, что хладнокровные жители Британских островов в последние два десятилетия оказались самыми анархиствующими болельщиками. Именно их, больше чем кого-либо, опасались и на стадионах Испании в дни мирового чемпионата. Их, британских болельщиков, даже наказывали запретом на посещение иного международного матча, их кумиров вынуждали играть при пустых, если не считать цепочки полицейских, трибунах. Именно они особенно рьяно, зло, изобретательно хулиганствовали на некоторых европейских стадионах; как же тогда со знаменитым, легендарным «Финалом Белой Лошади»? Не миф ли это?
Нет, не миф, но неузнаваемо изменились болельщик и время. Возросли не только достаток болельщика, технические возможности быстрых массовых перемещений, алчность «сферы обслуживания», хозяев гостиниц и ресторанов, готовых принять кого угодно, в любое время и в любых количествах, только бы это приносило барыши, – несравненно возрос и слепой фанатизм болельщиков, культовые, крайние формы исповедания футбольной веры. В 1923 году у команд не было десятков тысяч болельщиков, накалывающих на собственное тело эмблему команды, оклеивающих стены квартиры флажками с той же эмблемой, красящих волосы в цвет своей команды. Здесь мы сталкиваемся с извращением того здорового интереса, возвышающего, а не роняющего человека, того благородного чувства привязанности и верности, которые сами по себе не должны были бы порождать ни грубости, ни тупых пристрастий, ни тем более вандализма на футбольных стадионах.
Исторический матч 22 июня 1942 года в оккупированном Киеве был образцом того, как высокий накал страстей, и патриотический порыв зрителей, и ошеломляющее осознание свершающейся несправедливости сообщили самому событию величие и благородство трагедии. Зрители пережили эту трагедию, пройдя через присущее трагизму очищение, гитлеровцы не преминули исказить ее, приведя к привычному злодейству. И выстрелы их – раздались ли они в ночь после матча или позднее – в величии самого матча ничего изменить не могли.
