Футбол оптом и в розницу - Рафалов Марк Михаилович (книги онлайн полные TXT) 📗
Слушая проникновенные слова Александра Ивановича, я тут же воспроизвел в памяти фамилии «врачей-террористов», которыми совсем недавно гордилась медицина всей страны, а сегодня их имена с садистскими подробностями обличались всеми средствами информации... Вовси, Коган, Фельдман, Этингер, Гринштейн... И еще, видимо для большей убедительности, команду «убийц» усиливали профессорами Василенко, Виноградовым, Егоровым... Путь на Голгофу им был гарантирован.
Продолжать дебатировать затронутую тему было бессмысленно. Я поблагодарил Обухова за честное и доброе ко мне отношение, подписал бумагу, извещавшую о «собственном желании», и покинул строящееся здание будущего МИДа.
Не успел я войти в трамвай, как прямо перед моим взором раскрылась полоса главной «политобразующей» газеты, которую, причмокивая, штудировал оказавшийся передо мной мужчина. Через весь газетный простор огромными буквами вопил яростный заголовок: «ПОДЛЫЕ ШПИОНЫ И УБИЙЦЫ ПОД МАСКОЙ ПРОФЕССОРОВ-ВРАЧЕЙ». Мне почудилось, что прямо в меня уперлись дулами винтовки и пистолеты. Глаза их обладателей сверкали дикой злобой и нетерпением. Они жаждали мести. Казалось, что им было неведомо, сколько крови пролилось на полях России за годы тяжелейшей, совсем еще недавно закончившейся войны. Мне стало страшно! Такого чувства я ни разу не испытал даже на фронте во время жесточайших бомбардировок, артобстрелов, штыковых атак.
Я выпрыгнул из трамвая и, обуреваемый доселе неведомыми мне чувствами усталости, безысходности, безразличия, побрел в сторону дома.
Человеческая память небезгранична. И тем не менее она зачастую поражает нас своей «дальнозоркостью». Сравнительно недавно мне в руки попала книга воспоминаний охранника Сталина. Затрагивая «дело врачей», автор признается, что наизусть выучил короткий стишок ребенка, опубликованный «Правдой» меньше чем за месяц до смерти вождя: «Позор вам, общества обломки, за ваши черные дела, а славной русской патриотке на веки вечные — хвала!»
Несмотря на череду одержанных мною моральных побед, бравурные мелодии стали навещать мою грешную голову значительно реже. В начале зимы 1952/53 года меня почти ежедневно охватывало чувство полной безысходности. Мама, выбиваясь из сил, вынуждена была тащить тяжеленный семейный воз в одиночку. Юля только-только окончила педагогический институт, и ее «клад в семейный бюджет был весьма скромен. Ну а я, вполне здоровый, многократно награжденный боевой офицер, отнюдь не по своей воле оказался тунеядцем. На работу меня вообще не принимали НИ-КУ-ДА! Даже учеником слесаря, в школу шоферов или водителей троллейбусов. А я ведь кроме десятилетки, как вы, наверное, помните, окончил с отличием еще и Челябинское танкотехническое училище!
О поступлении на учебу в институт не могло быть даже речи. Это были, наверное, самые ужасные и самые унизительные месяцы в моей биографии. Я был грубо и бесцеремонно выброшен из жизни.
Не случайно все же народная мудрость гласит, что нет худа без добра. Спасение пришло неожиданно. И опять меня выручила любовь к спорту, к футболу, занятия легкой атлетикой, участие в различных соревнованиях. Как-то в Московском городском совете студенческого общества «Буревестник» мне сказали, что зав. спортивной кафедрой Московского торфяного института Никитин (к стыду своему, не помню его имени) ищет работника на должность председателя совета физкультуры. Так я оказался в одном из переулков на Покровском бульваре. Узнав все подробности о моих мытарствах, Никитин посоветовал мне поступить на курсы по подготовке в институт, сдать на общих основаниях вступительные экзамены, и в случае успеха он обещал все уладить с моим трудоустройством. Я так и поступил. И тут... 5 марта 1953 года умер Сталин.
В одной из предыдущих глав я писал, что в этот день мы с мамой были дома и сообщение о кончине вождя, правившего страной без малого тридцать лет, услышали из черной тарелки репродуктора, которые были тогда во всех квартирах. Я признался, что мы плакали. Так вели себя очень многие люди. И было это совсем не потому, что мы сильно любили этого страшного человека. А ведь в таком ключе сегодня стараются вещать о том далеком времени Зюганов и его сподвижники. Все это либо преднамеренная ложь, либо глубокое, как выражаются юристы, добросовестное заблуждение. Мы плакали с мамой не от любви к усопшему вождю, а потому, что, будучи патриотами своей страны, были обеспокоены ее будущим. Нам, как и многим советским людям, было очень тревожно, потому что мы не представляли себе, как будет жить страна без Сталина.
Но жизнь, несмотря ни на что, продолжалась. Буквально через несколько часов после сообщения о смерти вождя ко мне домой доставили письмо, датированное 5 марта 1953 года. В нем было всего две строки: «Прошу прибыть в Управление руководящих кадров Министерства тяжелого машиностроения». И далее синим карандашом приписка: «Для переговоров». Подпись: зам. нач. Управления руководящих кадров В. Данилов».
Узнаете этого вдруг прозревшего чиновника? Это ведь он присылал мне совсем недавно свои лживые отписки с задумчивыми вердиктами: «Не представляется возможным»... Новое и, прямо сказать, весьма неожиданное послание напуганного собственным бессилием кадровика меня сильно позабавило. Не успел я еще насладиться депешей Данилова, как подоспела почтовая открытка со штампом Советского РК КПСС, где был указан адрес: Миусская площадь, дом 1/2. Текст был тоже неожиданный и тревожный: «Тов. Рафалов! Вам необходимо срочно прибыть в Советский РК КПСС к секретарю райкома партии товарищу Жарову А.Г. Телефон: Д-1-00-88». Я решил, руководствуясь рекомендациями Константина Сергеевича Станиславского, держать паузу. Прошло всего несколько дней, и 13 марта мне на дом доставили телеграмму: «Прошу позвонить Управление руководящих кадров Минтяжмаша Романову ТЧК Кадры Минтяжмаш Кочубей». И этот потомок украинского писаря, казненного Мазепой, нам хорошо знаком. Он, будучи зам. нач. руководящих кадров, совсем недавно рассказывал в ВЦСПС Кузнецовой, какой я неукротимый жалобщик. А тут вдруг я ему понадобился. На следующий день тот же Кочубей отбил мне еще одну телеграмму: «1.6 марта прошу зайти секретарю райкома Жарову Кадры Минтяжмаша Кочубей». Я мужественно следовал заветам великого режиссера. Наконец, еще через десять дней, приспела новая телеграмма Кочубея: «25—26 марта, 12—14 часов прошу зайти секретарю райкома Жарову». «Эка их понесло», — подумал весело я, наслаждаясь еще одной моральной победой и наблюдая испуг жалких пигмеев, по Недоразумению находящихся на руководящей работе с кадрами.
Они уже давно расстались с последними признаками, отличающими настоящих мужчин. Своим низкопоклонством, карьеризмом и раболепием они даже злости у меня не вызывали. Только жалость и презрение. Но, признаюсь, смотрел я на их перекошенные от страха физиономии глазами пушкинского Сильвио из повести «Выстрел». Отказавшись от ответного выстрела на дуэли с графом, который в бешенстве вопрошал: «Будете ли вы стрелять или нет?» — Сильвио с поразительным самообладанием и достоинством отвечал: «Не буду... я видел твое смятение, твою робость... с меня довольно... Предаю тебя твоей совести».
Нынешних бяковых, кочубеев, доляковых даже на дуэль не вызовешь. У них ведь нет ни шпаги, ни отваги, ни совести. В лучшем случае они смогут прислать к месту дуэли секретаршу с запиской: «Начинайте без меня». В худшем направят к вам киллера, после чего кто-либо из особ, приближенных к императору, с пафосом произнесет: «Это дело беру под личный контроль!»
Через многие годы, вспоминая о моих приключениях, я сравниваю травивших меня мерзопакостных людей со многими членами ГКЧП образца 1991 года. Особенно противно было видеть лицо спившегося Янаева и его дрожащие перед камерой руки. 40 лет назад мои инквизиторы смотрелись так же. Их ничего не интересовало, кроме своей карьеры, и они были напуганы своей же мерзостью.
А к Жарову я все же пошел. Он когда-то работал в Управлении кадров нашего министерства, и мы были с ним хорошо знакомы. В отличие от своих бывших сослуживцев он не вызывал у меня приступов аллергии. Был он остроумным, смешливым и умным человеком, любившим спорт и футбол. Напомню, что во время мартовской «бомбардировки» письмами и телеграммами, я уже заканчивал подготовительные курсы в институте и начал готовиться к вступительным экзаменам. Обо всем этом я рассказал секретарю райкома, а главное — заверил его, что устраивать вендетту и восстанавливаться в Минтяжмаше не намерен. Это, наверное, окончательно растопило моего собеседника: он открыл сейф, извлек из него бутылку армянского коньяка, и мы выпили за наши дальнейшие успехи. На целых пять лет я отвлекся от Минтяжмаша. Но оказалось, что впереди меня еще ждут долгие годы общения с этим ведомством.
