Дарю игру - Лейбовский Вадим Викторович (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
Конечно, и теперь замахиваться на многое не приходилось. Однако главный смысл новых встреч с настоящими мастерами виделся им в осмысленном обретении знаний и опыта — философия старая, взгляд на себя новый. Жалко только, что жребий опять оказался к тбилисцам беспощаден: первая встреча — с ЦДКА. Ясно было, что она станет и последней, так как проигравший должен выбывать. Однако нужно играть и учиться.
Начало встречи оказалось совершенно неожиданным. Сразу же после свистка судьи и розыгрыша вбрасывания недалеко от центра поля сцепились двое игроков — в светлой и темной шапочках. Да так, что на мгновение оба скрылись под водой.
Мшвениерадзе ринулся к месту происшествия… Ба-а! Да это же Тутов, снова забияка Тутов не поладил с противником. С Дмитриевым, кажется? Точно, с Иваном Дмитриевым. И что они могли не поделить на первой же минуте? Да еще вдали от центра событий, от мяча.
Так размышлял Мшвениерадзе, плывя к драчунам под истошный свист судьи. Недоумевали и игроки обеих команд.
Но что такое? Две головы в светлой и темной шапочках, вновь появившись над водой, вдруг крепко поцеловались и поплыли в разные стороны. Тем не менее игра была приостановлена, а Тутова и Дмитриева пригласили к бортику бассейна для установления состава преступления. Через минуту судья безудержно и громко хохотал, а вместе с ним и все игроки. Как выяснилось, встретились два старых товарища. Оба до войны учились в Ленинграде, играли там в водное поло. Война разбросала их, друг о друге они ничего не знали. Оба воевали. Тутов был в плену, совершил четыре побега…
Проиграли динамовцы тот матч. Шесть мячей пропустили, а сами так ни одного и не забили. И снова Како был недоволен собой, хотя товарищи по команде и уверяли, что он играл уже намного лучше, чем в московском матче с торпедовцами. Но он ожидал от себя большего, во всяком случае большей раскованности, непринужденности. Не боялся он армейцев, но от груза авторитета классной команды, видно, так и не сумел избавиться.
В общем, настроение было неважное.
У всех, кроме Тутова. Играл он неизменно яростно, выкладывался весь, но к поражениям относился легко — такой был человек.
— А ты, Како, уже готов был Дмитриева стукнуть, чтоб наших не обижал, да?
— Я тебя был готов стукнуть, чтобы ты других не обижал. Слава богу, ошибся.
У него были все основания так говорить. Володя Тутов, несмотря на свой маленький рост, «преклонный» возраст (до двадцати семи уже дожил человек) и отсутствие кавказских кровей, был горяч не только в игре.
— Почему ты такой беспокойный, Володя? — увещевал его юный Како. — Хочешь подраться, иди в боксерский зал, там груша висит. Скажи ей все, что о ней думаешь, и стукни. И раз, и два. Сколько хочешь, столько и стукни.
— С грушей неинтересно, — смеялся Тутов, — она не ответит.
— Как не ответит? Еще как ответит! Стукни и подставь голову, получишь удовольствие. Очень полезно, честное слово.
Однажды после тренировки Тутов торопился на свидание и потому ушел. из раздевалки раньше всех. Он так спешил, что, подойдя к троллейбусной остановке, не мог позволить себе выстоять длинную очередь и, расталкивая законных претендентов на посадку, напрямую ринулся в дверь. Однако был незамедлительно остановлен крепкого сложения парнем, причем с помощью не самого корректного жеста и не самого изысканного словоизлияния. Этого Тутову оказалось достаточно для того, чтобы начисто забыть о предстоящем свидании.
— А ну отойдем, я с тобой разберусь! — свирепо пообещал он.
У парня оказалось двое приятелей, что Тутова, однако, нимало не смутило. Ему в таких случаях был совершенно безразличен численный состав неприятельского войска. Душа его рвалась и пела от предвкушения грядущего сражения. В его позе и выражении лица читались праведный гнев и неукротимая решимость. Еще секунда — и полетят перья.
И в этот самый момент наш рыцарь вдруг обнаружил себя болтающимся в воздухе. Чьи-то большие и сильные руки подхватили Тутова и понесли прочь с поля боя. Не понимая еще, в чем дело, он кричал и извивался, будучи уверенным, что число врагов увеличилось до четырех. Скосив, однако, глаза, он увидел, что поднят в воздух своим другом Како.
— Ты что делаешь, Како? Мне надо с ними разобраться!
— Побей лучше меня, Володя, — спокойно ответил Како.
— Эй, тебе что надо, дядя? — толкали его в спину те трое. — Ну-ка отпусти его.
— Отпущу, ребята, отпущу, — не сбавляя шага, отвечал Како. — Вот только отнесу его домой, покормлю и принесу вам обратно. А когда покормлю, он станет уже болышим-болышим. Как я. Кто хочет меня поколотить? Ты, дорогой?
При этом он остановился и, положив руку на плечо одного из парней, слегка надавил. Тот так и осел.
— Нехорошо драться, ребята, совсем нехорошо. Да еще втроем против одного! И такого маленького! Приходите лучше к нам в бассейн, научим в водное поло играть. Знаете, как Володя в водное поло играет? Лучше всех в Тбилиси. А вы такого парня хотели поколотить. Хотя, правда, колотить его иногда нужно.
В общем, расстались друзьями.
В том же 1946 году сильнейшим грузинским пловцам и ватерполистам пришлось еще раз приехать в Баку — на Спартакиаду Закавказских республик. Программа соревнований была широкая, комплексная — легкая атлетика, плавание, прыжки в воду, баскетбол, футбол, стрельба. Каждый состязался в своем виде спорта. Однако один вид соревнований был обязательным для всех участников — военизированный кросс. Здесь не определялись индивидуальные чемпионы, здесь побеждали командой. Причем по условиям соревнований никто из участников не имел права сойти с дистанции. Результат даже последнего из финишировавших мог существенно повлиять на итоги командной борьбы. Длина дистанции — 8 километров у мужчин и 5 километров у женщин. Бежали при полной военной выкладке — в сапогах, с винтовкой, противогазом, гранатами, скаткой. Была сильная жара.
Такие соревнования проводятся сейчас разве только в армейских коллективах. А тогда в них еще ощущалось дыхание недавней войны, в которой советский человек доказал, что он может сделать невозможное. Военизированный кросс был данью памяти павшим, выражением морального долга перед ними, перед народом, возрождавшим страну из руин. Вот в чем была главная суть этой жесткой формулы: «финишировать должны все». И никто не роптал.
Особенно тяжело на трассе пришлось тем, у кого профиль спортивной подготовки был далек от бега на длинные дистанции. Спортсмены останавливались, переходили, пошатываясь, на шаг, а то и садились в изнеможении на землю.
Их поднимали товарищи, подхватывали под руки. И снова продолжался этот трудный бег.
Так получилось, что на дистанции кросса суждено было познакомиться тогда уже великому футболисту Борису Пайчадзе и еще мало кому известному пловцу-ватерполисту Петру Мшвениерадзе. Долгое время они бежали рядом, Пайчадзе немного впереди. Несколько раз он оглянулся на высокого, широкоплечего юношу, заметив, что тот явно выбивается из сил. Стараясь не нарушить ритм и дыхание, Пайчадзе спросил:
— Может, помочь?.. Давай возьму у тебя что-нибудь.
— Нет, не нужно… все отлично, Борис Соломонович… Лучше я у вас возьму что-нибудь.
— Молодец, парень… Мне не нужно помогать, я сам… давай лучше вот этому… видишь, он уже ничего не соображает… побежал в сторону… Эй! Куда ты?
Они приблизились к товарищу по команде.
— Что? — прошептал Како. — Плохо тебе?.. Давай сюда винтовку и скатку… вот так… совсем немного осталось… давай не посрамим нашу команду… сам Пайчадзе с нами…
После финиша, скинув с себя тяжелый груз, они еще долго стояли, поддерживая друг друга, — два человека, оставивших неизгладимый след в истории спорта.
Спустя много лет писатель Мартын Мержанов напишет: «Борис Пайчадзе вошел в советский футбол как один из самых талантливых нападающих со своим самобытным почерком, своим пониманием игры, своими взглядами на тактические эволюции. Он решительно ломал все старое, косное, мешавшее развитию игры, а потому почти всегда был в какой-то скрытой, а иногда выходившей наружу оппозиции к тем тренерам, которые ограничивали его возможности и слишком уж придерживались «тактических законов», слепо копируя другие команды.
