От двух до пяти - Чуковский Корней Иванович (читаем книги онлайн без регистрации .txt) 📗
Однажды я увидела, что из книги очень неумелой рукой вырвана страница, все зазубринки торчат.
- Кто это сделал? - спросила я.
- Я.
- Зачем?
- Чтобы он ее не обижал.
Не помню сейчас, кто из героев обижает там Мальвину, но вырвана была действительно та страница, где Мальвину обижали".
Александр Жаров сообщил мне такой эпизод:
Внучка Оленька попросила у бабушки:
- Расскажи сказку!
Бабушка начала:
- Дело было в лесу. Шли маленькие козлята. А навстречу им серый волк...
Оля крикнула:
- Не надо рассказывать!
- Почему?
- Козлят жалко.
Впрочем, и к волку ребенок отнесется с таким же горячим сочувствием, если только из какой-нибудь сказки узнает, что волк - невинно пострадавшая жертва коварных врагов.
Четырехлетний Алик Чернявский спокойно слушал сказку про злую лису и простодушного волка. Но когда он узнал, что хвост у волка примерз и что волк, убегая от врага, был вынужден оставить оторванный хвост в проруби, он очень огорчился его неудачен и дрожащим голосом спросил:
- Но ведь хвост потом вырос? Правда?
- Нет! - отвечали ему. - Этого никогда не бывает.
- Нет, вырос! вырос! вырос! - упрямо настаивал мальчик.
- Да нет же, у одних только ящериц хвосты отрастают опять, а у волков никогда.
Горе Алика не имело пределов. Он так разбушевался, что его долго не могли успокоить. Он рыдал навзрыд и сквозь слезы выкрикивал:
- Вырос! вырос! вырос!
Глупый мышонок в маршаковской "Песне о глупом мышонке" позвал к себе в няньки кошку, и та растерзала его. Четырехлетняя Галя Григорьева вначале и слушать не хотела об этой катастрофической смерти, но после долгого раздумья сказала:
- Наверное, мышка-мать рада, что кошка съела ее мышонка.
- Почему же?
- Да он все пищал, плакал, не давал ей спать... А теперь ей никто не мешает: спи сколько хочешь. Не надо вставать и баюкать его. Правда? Ведь ей стало лучше? Да?
Так своими собственными средствами, без посторонней помощи, дети на каждом шагу создают для себя иллюзию счастья и зорко следят, чтобы она не терпела ущерба.
В последнее время я получил великое множество писем, подтверждающих эти мои наблюдения целыми десятками примеров. Нина Соковнина (Москва) пишет мне о мальчике Саше (2 года 8 месяцев):
"Не любит плохих концовок в сказках и исправляет их. Дед укладывает его спать и поет:
Ай-дуду! ай-дуду!
Потерял мужик дугу.
Поискал и не нашел.
Он заплакал и пошел.
- Нет, не так! - возражает Саша.
- А как же?
- Запряг лошадь и пошел".
Другой малыш, Коля Черноус, трех с половиною лет, совсем избавил эту песню от горестных строк и создал такой вариант:
Ай-дуду! ай-дуду!
Потерял мужик дугу.
Поискал и нашел,
Засмеялся и пошел.
Тот же Саша слушал по радио "Колобок" и очень радовался его спасению от волка и медведя. Но потом он услышал слова: "Вот лиса "ам" - и проглотила". Саша никак не согласился с этим.
- Нет, он убежал! Вот он бежит, бежит, бежит - слышишь, бабушка?
Тут по радио зазвучала веселая музыка.
- Ну вот, я говорил, что убежал! Вот он прибежал домой: дед и баба и Колобок схватились за руки - пляшут!
И сам приплясывает и в ладоши хлопает, так что бабушке пришлось согласиться, что Колобок прибежал домой.
И снова о Колобке.
"Лет двух от роду, - сообщает Е.Тагер, - я, по словам моей матери, очень любила сказку о Колобке. Но слушала спокойно только до тех пор, покуда Колобку удавалось ускользать от опасных зверей. Когда же доходило дело до лисы, которая его "ам - и съела...", я поднимала страшный крик: "Не надо, не надо!" - и пускалась в слезы. Одно спасение от рева было продолжать сказку, заставляя ловкого героя последовательно встречаться со львом, слоном, верблюдом и т.д., причем все эти встречи должны были непременно кончаться торжеством Колобка.
- Весь зоологический сад, бывало, переберу, пока ты уснешь! жаловалась впоследствии мать".
И вот что сообщает мне из города Кропоткина Л.А.Потапова о своей внучке Леночке:
"Ей было три года, я спела ей песенку про кукушку, которая потеряла детей. При словах:
Потеряла детей,
Скучно, бедненькой, ей,
раздались громкие рыдания Леночки, и когда я через несколько дней попыталась ей спеть ту же песенку, она с ужасом зажала мне рот:
- Не надо! Не надо!
То же самое случилось, когда я рассказывала ей сказку "Теремок", которая кончается тем, что медведь раздавил всех зверей.
В дальнейшем я уже все сказки заканчивала хорошим исходом".
О таком же случае сообщает и писатель Л.Пантелеев. Когда его дочери Машеньке было без малого полтора года, он попытался прочитать ей известный стишок (переведенный с английского):
Дженни туфлю потеряла,
Долго плакала-искала,
Мельник туфельку нашел
И на мельнице смолол.
Машенька так сильно "переживала" первые три строки этого стихотворения ("Бедная девочка, ножка босая, голенькая"), что отец не решился прочитать последнюю строку - о жестокости мельника.
"И вот, - пишет он в своем дневнике, - вместо "мельницы" я бормочу нечто благополучное - что-то вроде:
Мельник туфельку нашел,
Положил ее на стол".
Эта жажда радостного исхода всех человеческих дел и поступков проявляется у ребенка с особенной силон именно во время слушания сказок.
Если ребенку читают ту сказку, где выступает добрый, неустрашимый, благородный герой, который сражается со злыми врагами, ребенок непременно отождествляет с этим героем себя.
Всей душой сопереживая с ним каждую ситуацию сказки, он чувствует себя борцом за правду и страстно жаждет, чтобы борьба, которую ведет благородный герой, завершилась победой над коварством и злобой. Здесь великое гуманизирующее значение сказки: всякую, даже временную неудачу героя ребенок всегда переживает как свою, и таким образом сказка приучает его принимать к сердцу чужие печали и радости.
VI. ДЕТИ О СМЕРТИ
Восьмилетний октябренок сказал:
- Аня, я десять раз смотрел "Чапаева", и все он утопает. Может быть, пойти с папой?
Ему хочется думать, что гибель Чапаева - киноошибка и что эту грустную киноошибку он может исправить, добившись, чтобы Чапаев остался в живых. В понимании ребенка счастье - это норма бытия, и оттого трагический конец фильма о любимом герое показался ему противоестественным.
Тем персонажам, которые милы ребенку, все на свете должно удаваться, и никоим образом нельзя допускать, чтобы они умирали, так как, повторяю, с ними он чаще всего отождествляет себя.
Замечательны в этом отношении поправки, которые в разное время внесли два трехлетних мальчугуна в рассказанную им "Красную Шапочку".
Один из них, Андрейка, тотчас же нарисовал иллюстрацию к сказке в виде какой-то бесформенной глыбы и объяснил окружающим:
- Это камень, за ним спряталась бабушка. Волк не нашел ее и не съел.
Второй мальчуган, Никита (по-домашнему - Китя), обеспечил себе такую же уверенность в полном благополучии мира, выбросив из сказки все то, что казалось ему грустным и пугающим. Правда, сказка вышла чересчур уж короткая, но зато вполне утешительная. Китя рассказал ее так:
- Жила-была девочка-шапочка и пошла и открыла дверь. Все. Я больше не знаю!
- А волк?
- А волка не надо. Я его боюсь.
"Волка не надо!" Спрашивается: может ли такой оптимист, не приемлющий ни малейших упоминаний о страхах и горестях жизни, ввести в свое сознание трагическую мысль о смерти - чьей бы то ни было, но говоря уже о собственной?
Если вы вздумаете рассказать ребенку всю правду о смерти, он, из вечного детского стремления к счастью, немедленно примет все меры, чтобы заменить эту правду соответственным мифом.
Вася Катанян, четырех лет, недоверчиво спросил свою мать:
- Мама, все люди умирают?
