Записки мудрой стервы - Николаева Галина (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные .TXT) 📗
Так вот, тогда у нас состоялся разговор, в ходе которого он рассказал о том, что в быту от него толку мало. Что мне придется каждый день мыть пол в квартире, потому что у него болезненное восприятие любой пылинки-соринки (это достаточно распространенный «заскок», и относиться к нему следует, как к хроническому заболеванию), что он не столь однозначно, как все остальные, воспринимает действительность (повторяю, это известный поэт), что он очень вспыльчив и возбудим, что спорить с ним не стоит, это может довести его до нервного срыва… Что его проблемы с психикой – последствия стресса, пережитого в юности, когда его оставила его возлюбленная, с тех пор он никогда больше не сходился с женщинами, а упоминание о той женщине и о том периоде жизни запрещены в кругу его родственников. Кроме того, я заприметила нездоровую зависимость от родителей (и это в 47 лет!) и потом действительно убедилась, что он без их соизволения не возьмет даже кофе – так оно и было летом, когда мы ездили отдыхать в его родную деревню. Кроме того, гладя его руки, целуя глаза и повторяя: «Милый, ну это же все такие мелочи, мы ведь любим друг друга», я не обратила внимания на несколько фраз, которые потом догнали меня уже в период, когда я призналась себе в том, что желанный рай вдвоем превращается, мягко говоря, в чистилище. Например, он говорил: «Ты должна быть моей куклой, моей забавой и отдушиной», «Ты ведь так любишь меня, что готова спать на коврике возле моей постели, не так ли?». В телефонных разговорах со мной он называл себя «твой заюшка», «твое солнышко». Я не догадалась вовремя убежать от него, прихватив томик его стихов, которые я безумно люблю… Муж мой, кстати, сказал недавно: «Ты родила дочь не от мужчины, а от его стихов». Я снисходительно подумала, что бывает и на старуху проруха, и посоветовала ему немедленно возобновить работу над докторской по психоанализу, которую он забросил с тех пор, как хлопоты и заботы о дочери заняли в нашей жизни изрядное место.
Каюсь, мне казалось, что все эти драконовские выкладки моего Яши – часть изысканной сексуальной игры. Мне понравились все эти странности, так отличающиеся от моего прежнего рационализма и прагматизма. Кроме того, я искренне верила в то, во что верят бедные молодые женщины, приходящие ко мне побеседовать, – в то, что сила моей невиданной любви изменит этого человека и он откажется от своих глупых и диких выходок – так я теперь называю его «странности».
Период «любовничества» длился недолго, мужу все это надоело, он устроил мне скандал и в сердцах вернулся в Питер. Облегченно вздохнув, я впустила в квартиру за символическую плату подругу и ушла жить к любимому. И, Боже, как же я была счастлива первые дней пять!
Несколько наших ссор, в том числе самую первую, я помню очень хорошо. И вам о них сейчас подробно расскажу, потому что, как я успела установить, у слишком многих знакомых дам, ждущих от меня совета, происходит в семьях то же самое, и они приходят спросить – как с этим бороться, и есть ли смысл бороться вообще, что это – срыв плохого настроения или… срыв не очень хорошего человека? Первая наша ссора последовала… из-за запаха. Он утром сказал мне, что женщина после проведенной с мужем ночи пахнет не лучшим образом, потому он припас для меня свой дезодорант. Меня это очень покоробило и возмутило. Ни от кого еще я не слышала таких изысканных утренних «комплиментов», состоялся напряженный обмен ничего не значащими словами, после чего я выразила желание покурить на балконе ввиду крайней своей расстроенности. Да, я забыла сказать: у нас был накануне уговор о некурении в квартире. Сам он человек курящий, даже сильно курящий, но курит только на работе, по часам. Дома – нет. Мне он курить разрешил, но, опять-таки, лишь за пределами квартиры. Кроме того, у него была привычка, провожая меня до дверей вынимать из моей пачки все сигареты, за исключением трех-четырех и, глядя в глаза особенным «предсмертным» взглядом, спрашивать: «Ты ведь можешь мне поклясться моим здоровьем, что не выкуришь больше того, что здесь есть?» Он вообще был и остается помешанным на своем здоровье, с которым, как мне кажется, у него не все в порядке именно потому, что он слишком много печется о нем, творя культ из своих болезней. Так вот, ответом на мое робко высказанное намерение пойти покурить на балкон стала истерика столь бурная, что она не могла не вызвать слез с моей стороны. Это Яшу окончательно привело в ярость, мы долго ссорились, мирились, он сказал, что я сорвала его на несколько дней, теперь он не знает, как выйти из этого состояния, потому отправляет меня из квартиры ровно до четырех часов вечера, но вернуться я должна ни минутой позже, ни минутой раньше. Я удалилась в слезах, грызя холодный и сочный киви. Скажете – садо-мазо, скажете – надо было не киви давиться, а рюкзак побыстрее собирать? Да, наверное. Но, во-первых, как женщина с очень высокой самооценкой и до сих пор достаточно успешная, я не могла на шестой день совместного проживания признать, что этот крепкий орешек оказался мне не по зубам. И потом, я так долго встречалась с этим человеком и так гордилось тем, что мне удалось невозможное – затеять личную жизнь с подчеркнуто монашески существующей «трагической фигурой современности»… Ну не могла я вот так мигом взять и отменить свой «брэнд». И потом – у меня не было бы сейчас моей очаровательной Маргариты, которую я назвала так в честь своего обожаемого свихнувшегося Мастера. И я молча шла по улице, хлюпала носом (взрослая тетка!) и жевала киви.
Правда, Яша, сам того не ведая, сделал мне доброе дело, которое оказалось, опять же, миной замедленного действия для него самого. Я шла по улице, понимая, что сейчас мне впервые самой впору обратиться к психологу. Ну где я могла найти другого психолога, как не своего бывшего мужа (на тот момент бывшего, потому что со скоростью бешеной идиотки я умудрилась с ним развестись в течение трех недель)! Я приехала к себе домой. Подруга еще не вселилась, муж еще не уехал, он паковал вещи, готовясь к переезду в Питер. Конечно, он сразу понял, что я «вся в слезах и в губной помаде», но в подробности я вдаваться не стала. Мы поговорили. Он рассказывал, что уже договорился о новом месте работы, снова втолковывал мне, что я совершаю не самую прибыльную в своей жизни сделку, и, главное, сказал мне, что меня очень любит, и попросил, чтобы я не забыла вовремя предупредить его о том, что уже надумала вернуться к нему. Также он сказал мне, что я не настолько занята, чтобы не навещать его в Питере (он – ненавистник поездок, это его личная, фирменная фобия), что мы сможем там чудно проводить время. Я кивала и хлюпала носом. Я уже кивала… Потом приехал наш друг, они сели в машину и уехали. А я поехала к новому мужу. И все-таки я даже не помышляла о том, чтобы пресечь это все немедленно. Наверное, потому, что я все-таки стерва.
Мы прожили вместе еще долгое время. Были праздники, были обиды… но все это уже было нехорошо. У нас были ссоры, о которых даже и подругам рассказывать было как-то экзотично, они этого просто не понимали. Ну, например, прихожу я с работы и начинаю готовить ужин. Со вчерашнего дня в холодильнике лежит одинокая замерзшая котлетка, которую я машинально отправляю себе в рот, благо на сковородке вот-вот зарумянятся сочные бифштексы. Но… Яша устраивает грандиозный скандал из-за этой котлетки. Оказывается, все что есть у нас, мы должны делить пополам. Он призывает меня представить, что эта котлетка могла бы быть последней в период блокады и голода, и его совсем не отрезвляет моя шутка о том, что, будь эта котлетка последней, я бы уступила ее ему и не покусилась ни на крошечку. Но – снова слезы (мои), снова валидол (его).
Я говорила себе, что терпение и труд все перетрут. – Я говорила себе, что человек просто одичал от своего сознательного уединения и аскетизма и что со временем он научится ценить жизнь в мире со своей «половиной». Но вот незадача, я не учла главного – он вовсе не считал меня своей «половиной», то есть человеком, самостоятельно мыслящим. Я призвана была быть его тенью, его верным псом. Он любил говорить, что тратит на меня много сил и слов, тогда как женщина, любящая его так, как я об этом говорю, должна была бы понимать его по движению бровей. И для него не представляло никакой ценности то, что является главной моей ценностью – то, что я просто дышу и хожу по земле. Наверное то, что я принимаю жизнь, откликаюсь ей и к ней тянусь, было для него во мне наиболее убийственно. Он-то сам считает, что удел поэта – страдание. Но я хотела быть не поэтом, а лишь служанкой поэта. И потом, он же сам постоянно требовал от меня, чтобы я всегда улыбалась.
