Буржуазный век - Фриче Владимир Максимович (читать книгу онлайн бесплатно полностью без регистрации TXT) 📗
Последнее требование сексуальной педагогики заключается в систематическом воспитании во имя искусства любви. Необходимо не только знать и понимать, не только проникнуться чувством ответственности, надо уметь в то же время превращать физическое наслаждение в настоящее художественное произведение. Эта особая задача в последнее время все чаще входит в программу полового воспитания. В статье “Эстетика полового инстинкта” (в сборнике “Geschlecht und Gesellschaft” – “Пол и общество.” – Ред.) д-р Ломер замечает:
"Правда, возродить вакхические празднества древних, почитавших в культе Фаллоса, Приапа или Мелитты неисчерпаемо щедрое лоно матери-природы, мы не сможем и не захотим. Мир постарел, чувство стыдливости утончилось, чувство любви одухотворилось. Если мы снова приблизимся – а это можно утверждать на основании некоторых данных – к состоянию большей обнаженности, то она не будет похожа на "грубую" до известной степени наготу наших предков, она будет скорее свободным, порожденным слишком долголетним гнетом костюма решением здоровых людей, не боящихся ни солнца, ни воздуха, так как они поняли, где коренятся основы их лучших сил".
Должно в этом же направлении измениться и отношение к половому акту. Свободные от предрассудков знатоки жизни знают, что между актом и актом может быть огромная разница и что осуждаемый до сих пор фантастическими аскетами культ тела, высочайшим выражением которого становится половой акт, способен бесконечно развиваться по пути все большего его облагораживания.
Для этой облагороженной формы полового акта лучшее определение – "искусство любви". От мужчины, а в такой же мере, быть может, и от женщины зависит превратить грубую борьбу полов в грациозную любовную игру...
Воспитание человека для искусства любви по существу, конечно, старая проблема. Ее ставит уже "Ars amandi" ("Наука любви". – Ред.) Овидия. И все-таки это только кажущееся совпадение, так как по отношению к прошлому имеется несомненное и существенное отличие. В пору античной древности и вплоть до последних лет искусство любви было исключительно искусством прелюбодеяния, воспитанием, способным создать наиболее удачливого прелюбодея; теперь оно, напротив, должно подготовить людей к высочайшему счастью в браке, к высочайшему осуществлению идеи брака. Это искусство должно стать высшим и истинным мастерством любовного искусства. Проблема "как скажу я об этом жене?" или "как скажу я об этом мужу?" – ныне считается не менее важной, чем проблема "как скажу я об этом моим детям?" А то, о чем считают нужным сказать, заключается в желательности привить себе и другому способность сделать и в браке эротическое наслаждение все более привлекательным для обеих сторон.
В своей книге "Пол и общество" X. Эллис говорит совершенно правильно: "В большинстве браков счастье или несчастье супругов зависит от того, насколько они сведущи в искусстве любви". Это искусство имеет своим назначением предотвратить столь опасное для брака пресыщение обоих супругов, равнодушное отношение их к половому общению, рано или поздно обычно наступающее. Другими словами: как избежать, чтобы в браке наступил момент, или как сделать так, чтобы возможно позже наступил момент, когда супруги уже не испытывают взаимной любознательности, так как им нечего сказать друг другу нового в половом отношении.
Предлагавшийся до сих пор рецепт во избежание такого печального финала не имеет, однако, ничего импонирующего. Он состоит в том, чтобы сделать жену кокоткой, правда, такой, которая только с мужем кокотка, сделать ее, если так можно выразиться, "кокоткой для себя". Женщинам также дается совет всячески идти навстречу такому воспитанию и вести себя по отношению к мужу, в особенности на брачном ложе, как проститутка, так как проститутки избаловали мужа и он легко может найти радости супружеской жизни пустыми и скучными. Подобные советы давались женщинам даже духовниками. В своем дневнике Гонкуры сообщают о следующем совете, данном священником женщине, которая жаловалась, что муж ее становится холоднее и в эротическом отношении равнодушнее: "Дорогое дитя, даже самая почтенная жена должна немного походить на женщину полусвета".
Эту теорию выставлял уже сорок лет тому назад Золя, причем он поступил так умно, что вложил эту теорию в уста проститутки, а именно в уста Нана. Она читает своему любовнику-графу, с которым обманывает его жену, следующую лекцию:
"Что ты сказала? – спросил граф, восхищенный доверчивым поведением Нана. Она же снова впала в свой прежний грубый тон и уже не стеснялась. "Ах, да, я говорила о продавце фруктов и его жене... Так вот, мой милый, они никогда не познали друг друга. Она, разумеется, была в бешенстве, он же оставался неловким и не знал, как приступиться. Решив, что она деревяшка, он вступил на другой путь и сошелся с проститутками, у которых прошел хорошую школу, а она утешилась с молодыми людьми которые были ловчее мужа. И так бывает всегда, когда супруги не столкуются".
Мюффа побледнел и, поняв, наконец, намек, хотел Нана заставить замолчать. Но она только что вошла во вкус. "Не прерывай меня! Если бы вы, мужчины, не были так глупы, вы должны были бы вести себя с вашими женами, как с нами, а если бы ваши жены не были такими тщеславными, они также стремились бы приковать вас к себе, как мы стараемся привлечь вас к себе. Все зависит от манер. Вот что я хотела тебе сказать. Запомни это себе!" – "Не говори о порядочных женщинах! – возразил он резко. – Вы не знаете их!"
Нана вдруг поднялась с пола. "Я не знаю их! – воскликнула она. – Они даже грязны, ваши порядочные женщины. Да, грязны. Держу пари, ни одна не отважится показаться в таком виде, в каком теперь я! Оставь пожалуйста! Не смеши своими порядочными дамами!"
Решением этого деликатного вопроса был занят и Марсель Прево. Такую простую формулировку этого рецепта он нашел, однако, опасной. Он боялся, что тот, кто превращает жену в кокотку, только по-видимому делает из нее кокотку для себя одного. Рано или поздно она станет кокоткой и для других. Муж, следовательно, слишком рискует. Прево воображал, что нашел очень хитроумный выход, давая следующий совет: "Можно обращаться с женой, как с метрессой, но говорить об этом с ней не следует". Совет такой же жалкий, как и вышеупомянутый рецепт. Или, вернее, такой же плохой. В сущности, здесь также сказывается логика пресыщенности, для которой любовь всегда была и есть не более как развлечение.
Нет, искусство любви должно принципиально отличаться от того, которому мужчина научился в обществе кокоток. Супруги должны, как уже было упомянуто, постичь тонкое искусство все снова подносить друг другу свою любовь как дар, как дивное чудо. Только при таких условиях не настанет пресыщение, тогда как перец вызывает потребность все в новых возбуждающих средствах и имеет своим итогом не только охлаждение, но и обоюдное отвращение.
Подобный рецепт, правда, предполагает величие и глубину чувства. А так как такие качества совместимы только с браком по любви, покоящимся на душевном общении, а не с браком условным, то для него остается в самом деле один только исход – прибегать к перцу. А это для него не спасение, а только наркоз.
И конец всего – в лучшем случае! – в том, что Толстой облек в "Крейцеровой сонате" в слова:
"И живут себе дальше, как свиньи".
Имущие всегда во все времена имели меньше детей, чем бедняки. Это безусловно достоверный факт. Отсюда следует, что искусственное сокращение потомства всюду сопутствует благосостоянию. Связь между этими двумя явлениями ясна до очевидности.
В первую голову здесь действуют заботы о сохранении состояния, стремление обеспечить за своей семьей блестящее положение. Этой цели можно с успехом достигнуть только возможно большим сокращением потомства. В прежние эпохи эта тенденция сохранить фамильное наследство в нетронутом виде приводила, как было выяснено в двух первых томах нашей "Истории нравов", к тому, что наследником имущества часто становился только старший сын, тогда как остальные дети лишались наследства. В католических странах вторые сыновья делали духовную карьеру, а дочери, если не выходили замуж, отдавались в институты. Еще и ныне в католических странах второй сын часто надевает рясу, в особенности в деревенских округах, чтобы избежать раздела хутора, раздела земельной собственности.
