Книга откровений - Томсон Руперт (мир бесплатных книг TXT) 📗
- С вами все в порядке? - спросила она. Я тупо взглянул на нее.
- А что?
- Вы разговариваете сами с собой.
- Правда? - я уставился в пространство. Вроде бы за мной такой привычки не водилось. - Что же я говорил?
- Не знаю. Просто отдельные слова. Как люди, которые разговаривают во сне.
Я снова посмотрел на девушку и увидел, что она красива. Ее брови изящно изгибались над овальным лицом и темно-коричневыми глазами. У нее были мягкие полные губы и прямые волосы цвета лакрицы, завязанные в короткий хвостик, свисающий над воротом плаща. Ее красота заставила меня выплеснуть правду.
- Моя близкая знакомая умирает. Я только что был у нее.
- Мне очень жаль, - сказала девушка, опустив глаза на книгу, лежавшую у нее на коленях. У нее были длинные изящные пальцы с темно-розовыми ногтями.- Она вам очень дорога?
- Никого дороже, пожалуй, нет.
Я повернулся к окну. Совсем стемнело, но еще можно было видеть простиравшееся за окном пространство суши, отвоеванной у воды. Почему-то я от этого разозлился, но так же быстро остыл.
- Она позаботилась обо мне несколько лет тому назад, когда мне было плохо.
- Таких друзей бывает не много, - сказала девушка. -Да.
- Что с ней случилось? -Рак.
- Ах, простите.
В радиодинамике что-то щелкнуло, и мы услышали монотонный, безжизненный голос кондуктора: «Амстердам. Центральный вокзал…» Девушка кивнула мне на прощание и закрыла книгу.
- Как вас зовут? - спросил я.
- Джульетта, - ответила она, - Джульетта Вурман.
Я назвал свое имя, и через проход мы пожали друг другу руки.
- Вы не удивитесь, если я попрошу у вас номер телефона? -спросил я.
Она улыбнулась.
- Нет, не удивлюсь.
Она написала на бумажке свое имя и номер телефона и протянула мне. Я взглянул на листок, чтобы убедиться, что смогу разобрать ее почерк, и засунул его поглубже в карман брюк.
- Мы могли бы как-нибудь встретиться, - предложил я. Она кивнула. Поезд подъехал к станции, замедлил ход и остановился. Мы оба поднялись.
- Спасибо, что заговорили со мной. Мне стало легче. Девушка опять улыбнулась и ничего не сказала. В здании вокзала я увидел ее еще раз, мелькнул в толпе ее темный хвостик. Потом она затерялась в толчее.
Позже, уже дома, я стоял у окна и разглядывал листок бумаги. Я был поражен четкостью и аккуратностью ее почерка. Номер телефона. Подобно сотне других номеров, которые я спрашивал за последние восемнадцать месяцев. И в то же время отличающийся ото всех…
Я смотрел вниз, на пустую улицу - уличные фонари, стоящие на одинаковом расстоянии друг от друга, а там, где они заканчиваются, начинается канал. Холодная ночь. Неподвижная. Как будто город лежит под хрустальным колпаком.
Зимой в Амстердаме бывают такие совершенно тихие ночи, что, прогуливаясь, можно услышать шуршание велосипедных шин на соседней улице, или как разговаривают в своей спальне супруги на третьем этаже дома. Эта неподвижная тишина всегда напоминала мне волшебные сказки, которые я читал в детстве.
Джульетта.
Конечно, я знал, что отличало ее от остальных женщин. Хватило бы одного взгляда, чтобы сказать, что она непричастна. У меня не было ни малейших сомнений на тот счет, что она не могла быть одной из трех женщин.
О ее непричастности свидетельствовал цвет ее кожи.
Именно цвет ее кожи.
В середине ноября, вернувшись из бара в половине второго ночи, я обнаружил на автоответчике сообщение от некой Эльзы. Она звонила сказать, что у Изабель ремиссия и что она вернулась домой в Блумендаль. Изабель просила меня навестить ее. Когда через два дня я постучал в дверь ее квартиры, мне открыла Эльза.
- Изабель в гостиной, - сказала она.
Изабель лежала на диване, обложенная со всех сторон подушками и накрытая гватемальским стеганым одеялом. На голове у нее был шелковый тюрбан янтарного цвета, а на пальцах блестели драгоценные камни (единственный блеск, который остается пожилым женщинам, сказала она однажды, с чем я, естественно, не согласился).
- Изабель, - произнес я и, подойдя, поцеловал ее в щеку. Затем сел на стул, стоявший рядом с диваном. Последние лучи заходящего солнца освещали ряды книг позади нее. - Вы намного лучше сейчас выглядите, - Изабель скорчила недоверчивую гримасу, опустив уголки рта. - Правда, - подтвердил я. - Гораздо лучше.
- Я живой труп, - возразила она. - А как у тебя дела?
Я рассказал о том, как обживаюсь в квартире, что работаю в баре, все-таки какой-то заработок. И вдруг я иссяк. Мне нечего больше было сказать. В замешательстве я опустил глаза. Изабель прикрыла своей рукой мою. Ее пальцы были невесомыми, бесплотными.
- Что ты делаешь с собой? - спросила она. Я нервно рассмеялся.
- Что вы имеете в виду? Она повторила свой вопрос:
- Что ты делаешь с собой?
- Ничего особенного, - ответил я тихо.
Изабель внимательно изучала меня несколько мгновений, потом потянулась за стаканом воды. Запив таблетку, она откинулась на подушки.
- Я знаю, что с тобой случилось что-то плохое.
Я не мог говорить. Все, что мне оставалось, так это пристально смотреть на нее.
- Я кое-что знаю об этом от того полицейского. Как там его звали? Олсен.
- Но я ничего ему не говорил…
Я старался восстановить в памяти тот разговор на дне рождения Пола Буталы Вспомнилось сочувствующее выражение на лице Олсена, когда он подносил ко рту кружку с пивом…
Изабель слегка передернула плечами.
- Ну, ты, должно быть, что-то сказал.
Книжные полки позади нее уже погрузились в тень. На улице, за террасой, солнце стояло так низко, что освещались только верхушки сосен, окрашивая хвою ярко-оранжевым цветом с палевым оттенком, почти таким же, как и тюрбан на голове у Изабель. Обернувшись к ней, я увидел, что она протянула свою худую руку к шнурку выключателя и зажгла лампу.
- Я уже говорила тебе и повторю опять. Извини, если это прозвучит резко. У меня нет ни сил, ни времени па недомолвки. Что бы ни случилось с тобой, это уже позади. Ты должен идти вперед. Положим, ты не можешь больше танцевать, но ведь можно заниматься хореографией. Ты был таким талантливым хореографом! Конечно, слишком молодым, но очень талантливым, - она лукаво улыбнулась одними уголками рта. Даже будучи слабой, она все равно поддразнивала меня. - Такой дар… - она замолчала на мгновение, подбирая слова, потом сказала: - Такой дар везде на вес золота. Ты разве не видишь?
Я кивнул и некоторое время молчал.
- Не уверен, что это осталось позади меня, - наконец сказал я. - Иногда мне кажется, что еще нет.
Мы сидели молча, каждый был погружен в собственные размышления. Мои мысли разбегались. Я представил себе Пола Буталу, как он сидит в своем кабинете, возле него на столе блестит бриллиантовыми глазами его зажигалка…
Открылась дверь, и бледное лицо Эльзы показалось из темноты.
- Изабель пора отдыхать, - сказала она.
Я поднялся, готовый распрощаться, но Изабель взяла меня за руку.
- Останься на ночь, - попросила она, - в твоей комнате. А завтра мы опять сможем поговорить.
Бывают дни, когда пейзажи Голландии очень совпадают с настроением. На следующий день, сев в поезд на Амстердам, я устроился у окна и уставился на проносившиеся мимо аккуратные равнинные сельские пейзажи, которые действовали на меня успокаивающе. В них не было ничего примечательного, разве лишь то, что они вообще тут были. Только однажды вдали появилась рощица, которая выглядела довольно естественно, как будто выросла там случайно, но когда поезд поравнялся с ней, стало очевидно, что это обман зрения - деревья посажены искусственно, росными рядами. Порядок был там с самого начала. Я невольно улыбнулся: типично голландский розыгрыш.
Тем утром Изабель говорила о моих балетах, хваля мое воображение, экспансивность, находчивость. Это было совсем не в ее духе, похоже, напоминая мне о моем прошлом, она таким образом пыталась вернуть меня самому себе. Это у нее не очень получалось. Слушая ее, я понял, как много у меня было отнято: сейчас я очень мало напоминал того человека, которого она описывала. По ее словам, через танец мне удастся выразить то, что меня тревожит. Я объяснил ей, что чувства, которые меня тревожат, делают саму идею танца невозможной.
