Кошки в доме - Тови Дорин (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Обычно, разумеется, все происходило точно наоборот: предварительную разведку производила Шеба, а Соломон следовал по ее стопам и нарывался на неприятности. Взять хотя бы отверстие для электропроводки, соединявшее новую половину коттеджа со старой. Чарльз заклеил его листком бумаги и закрасил для камуфляжа, пока не выберется свободная минута заделать дыру основательно. Так именно Шеба обнаружила щелку внизу бумаги, откуда тянуло интригующим сквозняком. Но если она удовлетворилась тем, что попыталась заглянуть туда, именно Соломон, преисполнясь буйной доблести, немедленно просунул лапу сквозь бумагу, требуя, чтобы затаившиеся там немедленно выходили, не то он сам до них доберется!
Более того: это героическое представление так его увлекло, что с этого дня всякий раз, когда дыру снова заклеивали, он снова рвал бумагу, и всякий раз, когда я провожала гостей наверх, мне приходилось объяснять, что это за дыра, а вдобавок и почему крупный, дурашливого вида сиам выкрикивает в нее угрозы, как обычно бывало в этих случаях.
Когда мы в кухне установили стенку до потолка, именно Шеба первой забралась на выступ и любопытной лапкой открыла ближайшую дверцу. Но именно Соломон, едва она выяснила, что там нет ничего опасного для маленьких кошек, принялся ежедневно открывать их со смачным стуком. Когда мы брали их на прогулку вдоль пшеничного поля, именно Шеба первая придумала веселое развлечение и залезала иногда на встречный столб, умоляя затем Чарльза снять ее оттуда. Но именно Соломон завел привычку с воплями залезать на все подряд, словно цирковой клоун, и в конце концов, вне себя от возбуждения, спрыгнул не в ту сторону и заблудился в пшенице.
Что бы ни намечалось, Соломон считал себя самым главным и средоточием общего внимания — кроме случаев, когда ему должны были прочистить уши или расчесать шерсть. Тогда невозможно было бы отыскать кота, с такой охотой готового уступить первое место Шебе. Пока мы возились с ней, он сидел рядом, проявляя жгучий интерес к происходящему — обнюхивал вату и блюдечко с растительным маслом, с видом знатока заглядывал к ней в уши, заверяя нас, что они жутко грязные и она, конечно, их полгода не мыла. Но едва подходил его черед, Соломон испарялся. Вопя, что мы глубоко заблуждаемся, что он вовсе не наш кот, он в исступлении прыгал с чехла на чехол, вцеплялся когтями в спинки кресел и края ковров. А пока злодеяние совершалось (легкий поворот в ухе скрученной ваткой и несколько осторожных движений расческой по шерсти), вопли достигали такого крещендо, что, по словам старика Адамса, казалось, будто мы отпиливаем ноги целому стаду слонов. А потом Соломон часами скорбно расхаживал, печально опустив уши, и смотрел на нас из-под них с такой укоризной, что мы проникались ненавистью к себе.
Когда наступила зима, Шеба осторожно прошлась по первому в их жизни снегу, именно Соломон каждую ночь скребся в дверь, требуя чтобы его выпустили, и эффектно прыгал по снежному покрову глубиной в фут, держа хвост торчком, точно перископ, а она чинно обследовала дорожку и чопорно усаживалась на крыльце, облизывая лапки. Затем Шеба сказала, что зима — отличное время для охоты на птиц, потому что мы их подкармливаем, и завела привычку каждое утро сидеть под сиренью, устремив глаза — те сапфировые луны — на сезонную птичью кормушку. Но Соломон оптимистично забирался в кормушку. И все портил, жаловалась Шеба, когда мы забирали их в дом, чтобы птицы могли клевать корм спокойно, как ни уверял Соломон, что просто изображал хлебные крошки.
Но кое в чем они были единодушны. Например, не шли домой, когда мы их звали. И дружно не желали, чтобы у нас поселился кто-то еще. Был момент, когда они серьезно этого опасались. Дальше по дороге жила прелестная короткошерстая голубая сиамочка с янтарными глазами по имени Сюзи, чьим единственным недостатком было любвеобилие. Она любила собак, она любила людей, она любила других кошек — даже любила тощего, в боевых шрамах, кота с фермы, о чем свидетельствовал тот факт, что из множества котят, которых Сюзи приносила каждый год, девять десятых были круглоголовыми и черно-белыми. И вдруг, к дикому ужасу, она забрала котенка в угольный сарай и проспала там всю ночь на бумажном мешке. Нет, у нее был дом. Просто, промурлыкала она весело, ведя в семь утра своего отпрыска через заднюю дверь к миске, просто она обожает Солли и нашу стряпню, а потому решила переселиться к нам.
День мы провели в осаде, накрепко заперев заднюю дверь от назойливых гостей, а наша парочка кричала им изо всех окон по очереди, чтобы они шли домой. Потом полил дождь, и, к нашему несказанному облегчению, они отправились восвояси — хотя нас и мучили угрызения совести, пока мы наблюдали, как узкий голубой зад и квадратный черно-белый задик грустно удаляются по дороге.
Полчаса спустя, хотя дождь продолжал лить, из-за задней двери донеслось попискивание. Мы ошарашенно переглянулись.
— Она опять привела котенка, — сказал Чарльз. — Он утонет под таким дождем!
«Вот и хорошо, — сказал Соломон, распростерся на брюхе и попытался заглянуть под дверь. — Так ему и надо, будет знать, как таскать мою еду».
Но ведь этот малявка проспал всю ночь на мешке из-под угля, остался утром без завтрака, а теперь дрожит под ливнем — и все из-за любви Сюзи к Соломону! Нас душила жалость. Признав свое поражение, мы открыли дверь... и у нас чуть глаза не выскочили из орбит.
Под проливным дождем сидел не вчерашний черно-белый малыш, а два очаровательных голубых котенка с круглыми топазовыми глазами, и ротики их были открыты в жалобном плаче. С ними явно провели хорошую репетицию.
Мы никогда их прежде не видели, но чуть дверь приотворилась, как они задрали нахальные хвостишки и храбро вошли. В ту же секунду с подоконника, где она затаилась, спрыгнула Сюзи и устремилась за ними. Они — самое лучшее, что у нее есть, объяснила она своим пронзительным голоском. Поскольку мы явно любим только породистых кошек, можно она поселится у нас с ними, а не с тем? Мне было так трудно ответить ей: «Нет, нельзя» — и захлопнуть перед ними нашу дверь.
Глава шестнадцатая
ТРЕВОЛНЕНИЯ ТРЕХ ЛЕТ
Вот уже три года, как Соломон и Шеба вошли в нашу жизнь. Иногда кажется — это симптом, общий для всех владельцев сиамских кошек, — что прошли все тридцать лет. За это время у нас в доме произошли кое-какие изменения. Например, Шорти уже нет с нами. Он внезапно умер год назад. Нас замучила совесть — а вдруг причина его смерти в том, что Соломон и Шеба то и дело опрокидывали его клетку? Хотя и казалось, что, очутившись в надежных объятиях кресла и смачно обругивая кошек справа и слева от себя, он получает от этого немалое удовольствие. Но мы все-таки отправили его в министерство сельского хозяйства для вскрытия.
Когда нам прислали результаты, у нас гора спала с плеч. Шорти — хотя непонятно, как он умудрился довести себя до такого состояния на семенах и воде, — скончался от ожирения сердца и увеличения печени. Мы никем его не заменили. С кошками в доме это было бы не честно, да и в любом случае, едва мы с грустью водворили опустевшую клетку в сарай, как Соломон до истечения недели, любознательно обследуя завал всякого хлама, свалился на нее и привел ее в такое состояние, что — как он сам сказал, когда осмотрел повреждения, — поселить в ней птичку было бы бессердечно.
Рыбки у нас остались — хотя и в их жизни не все шло гладко. В прошлую зиму голова и жабры самой крупной были поражены грибком. Две недели, пока все героически питались покупными лепешками, она тоскливо плавала в миске для замешивания теста, наполненной антигрибковым раствором. По истечении этого срока грибок продолжал распространяться, и создавалось впечатление, что с тем же успехом мы могли бы послушаться Шебы — она усердно навещала рыбку каждый день, а убедившись, что миска по-прежнему накрыта сеткой и до нее не добраться, настоятельно рекомендовала нам стукнуть ее по голове и спустить в унитаз. От отчаяния я прибегла к средству, которое вычитала в справочнике: поместить рыбку в раствор обычной поваренной соли (одна чайная ложка соли на кварту воды) и продержать в нем четыре дня, каждый день добавляя по ложке.
