КГБ сегодня. Невидимые щупальца. - Бэррон Джон (читать книги онлайн полные версии txt) 📗
Документы, переснимаемые ими, зачастую относились к важнейшим военно-политическим областям — таким, как ядерная стратегия, баланс вооруженных сил, политические разногласия между государствами — членами НАТО, расходы на создание перспективных систем вооружения и предполагаемые военно-тактические возможности этих систем, космическое оружие, оценка последствий военного столкновения между Востоком и Западом. Оценка советских возможностей и намерений, внутренних конфликтов и неурядиц в СССР, странах Варшавского договора и западных странах, экономические последствия внедрения новой техники на десять и двадцать лет вперед.
В общем, почти не было таких жизненно важных для Запада вопросов, которые не освещались или, по крайней мере, не затрагивались бы в сотнях документов, переправленных Гэмблтоном из штаб-квартиры НАТО в гебистский фургон на протяжении 1958 и 1959 годов.
Все это была информация, так сказать, из первых рук. Документы, вне всякого сомнения, были подлинными. По ним Советы могли судить, что Запад считает (основательно или неосновательно, это уже другой вопрос) правильным и полезным для себя, и нередко также — как он намерен поступать в том или ином случае. На основе этих документов Советы получали возможность проверять, дополнять или корректировать информацию, добытую из других источников. Ничего удивительного, что Алексей делился с Гэмблтоном такими советскими оценками этих документов: «Чистое золото!» «Исключительно ценная информация…» «Было доложено членам Политбюро!»
Чем ценнее становилась разведывательная информация, тем усерднее «центр» стремился сохранить Гэмблтона в качестве ее постоянного источника. Его неоднократный отказ получать от КГБ деньги, хотя бы просто в качестве возмещения расходов, давно уже дал «центру» основание считать, что они имеют дело то ли с убежденным марксистом, то ли с горячим поклонником Советского Союза. Кроме того, КГБ прекрасно знал, как, впрочем, и сам Гэмблтон, — что в самом крайнем случае этого шпиона можно удержать на крючке, прибегнув к шантажу.
С другой стороны, отказ от денег и интеллигентская независимость, с какой держался Гэмблтон, заставляли советских считать, что с ним надо обращаться более или менее деликатно, если не изысканно. Свидания Гэмблтона с Алексеем хоть и были короткими и тщательно продуманными, все же означали немалый риск, и со временем этот риск все увеличивался. Поскольку Гэмблтон был женат, КГБ не счел целесообразным снабдить его приемопередаточным устройством для связи: едва ли он смог бы постоянно принимать инструкции по радио так, чтобы об этом не узнала его жена.
Но в 1958 году супруги разошлись, и Алексей тут же начал настаивать, чтобы Гэмблтон взял отпуск и потихоньку потренировался в приеме и передаче шифрованных сообщений, изучил в ускоренном порядке азбуку Морзе. Гэмблтон уклонился: шифры, которые он представлял себе чем-то вроде кроссвордов, еще могут его заинтересовать, но морзянка с ее скучными комбинациями точек и тире — нет уж, избавьте. Гебистам пришлось искать иные варианты связи.
Весной 1960 года Алексей пригласил Гэмблтона принять участие в воскресном пикнике в одном из парижских парков. «Там крутом будут наши друзья, и они сразу почувствуют, если возникнет какая-нибудь опасность. Если все будет в порядке, я, увидев вас, встану. Если я останусь сидеть, вы просто пройдете мимо, как будто мы незнакомы».
Все было в полном порядке, и Гэмблтону оставалось только удивляться, какая масса друзей оказалась у КГБ в Париже и вот теперь принимала участие в воскресном пикнике. Алексей познакомил его с новой процедурой секретной связи, которой он отныне должен будет пользоваться. Специалисты из КГБ сконструировали для него радиоприемник, в который встроен магнитофон, чтобы записывать на магнитную ленту краткие сообщения. Снаружи это устройство — точная копия приемника французской марки, который можно купить в любом парижском магазине радиотоваров. Так что ни у кого при взгляде на эту аппаратуру не возникнет ни малейшего подозрения. Все, что придется делать Гэмблтону, — это настроить приемник в назначенное время на определенную волну, а затем вынуть бобину с лентой и втереть в нее специальный черный порошок. На ленте проступят ряды цифр. Эту запись легко расшифровать, пользуясь шифровальным блокнотом, который Гэмблтон получит одновременно с приемником и порошком.
Кроме того, КГБ решил, что отныне по соображениям наибольшей безопасности Гэмблтон должен брать документы на ночь к себе домой, переснимать их и оставлять пленку в тайниках, условно обозначаемых распространенными английскими именами.
Получение инструкций по радио он должен каждый раз подтверждать, — а заодно и сообщать о возможности или невозможности их выполнения, — посылая по почте специальные открытки в Женеву, на адрес, полученный от КГБ.
Личные встречи с гебистами должны быть сведены к минимуму — две-три встречи в год, притом они будут происходить по возможности за пределами Франции. В случае крайней необходимости Гэмблтон может набрать такой-то телефонный номер и попросить «мсье Фонтена», и через два часа Алексей или другой сотрудник встретится с ним в известном ему месте, около кладбища Пер-Лашез.
Гэмблтон получил ключи от двух секций автоматической багажной камеры на одном из парижских вокзалов. В этих секциях он найдет аппаратуру и принадлежности, о которых шла речь.
— Мы все это делаем исключительно в ваших интересах, — говорил ему Алексей. — Вы для нас чрезвычайно ценный человек, и приходится очень дорожить тем местом, которое вы занимаете. Мы надеемся, вся ваша дальнейшая карьера тоже будет связана с НАТО. Как вы думаете, это у вас получится?
— Полагаю, что да, — отвечал Гэмблтон.
Между тем в эти дни он уже подумывал, как бы ему улизнуть от КГБ.
Он находил некое болезненное удовольствие в этой игре, в этом захватывающем приключении, именуемом шпионажем. Ощущал себя актером на всемирной сцене, инструментом в руках самой Истории. В то же время он искренне считал НАТО конструктивной силой, помогающей поддерживать равновесие противостоящих друг другу военных блоков. Он испытывал чувство определенной лояльности по отношению к этой организации, считал себя многим обязанным ей, с симпатией относился к коллегам и начальству, и они платили ему тем же.
Чисто технические действия, знакомые каждому шпиону, усугубляли этот внутренний конфликт. Расшифровывая радиосообщения, тайно переснимая документы и пряча потом пленку под какой-нибудь камень или в древесное дупло, он уже не мог убедить себя, что по-прежнему участвует в увлекательной абстрактной игре. Приходилось признать, что его первоначальный флирт с советскими выродился в нечто иное, чему могло быть только одно название: измена. Сейчас, в 1961 году, когда отношения между Востоком и Западом сделались напряженными до крайности, Гэмблтон вполне осознавал, что его преступление объективно выглядит все более и более тяжким.
Может быть, именно ввиду возникновения такой напряженности в международных отношениях КГБ начал предъявлять к Гэмблтону требования, выходящие, как он считал, за пределы разумного. Не исключено, что это явилось просто следствием некомпетентности сотрудников, отвечавших за этот участок разведывательной деятельности. Но, так или иначе, КГБ потерял всякую меру в своих домогательствах. За предыдущие годы Гэмблтон доставил гебистам несколько сот документов, насчитывавших в общей сложности тысячи и тысячи страниц. Теперь они требовали, чтобы он поставлял информацию неукоснительно раз в неделю. Но особенно не понравилось ему исходящее из Москвы распоряжение добыть особую, сверхсекретную документацию — ему прямо продиктовали натовские шифры этих документов.
Когда к уже терзавшим Гэмблтона сомнениям добавился этот бесцеремонный нажим со стороны гебистов, он окончательно решил, что порвет с ними, и в мае 1961 года, позвонив, договорился о срочной встрече. С кладбища Пер-Лашез они с Алексеем бежали, стремясь укрыться от внезапно хлынувшего дождя, и нашли убежище в каком-то кафе.
