Завоевание империи инков. Проклятие исчезнувшей цивилизации - Хемминг Джон (полные книги .txt) 📗
Ответы Гаски регентам были почти все обнадеживающими. Он послал подарки, подходящие по возрасту мальчику-Инке и его более старшим наставникам; но его послания с изъявлением доброй воли содержали и угрозу применения насилия. «Я послал одежду из шелка разных цветов — рубашки и плащи, — а Сайри-Тупаку я послал два бочонка джема; его наставнику и регенту Пуми-Сопе я послал два кувшина вина. С гонцами я отправил одного индейца по имени Дон Мартин, который глубоко перенял испанский образ жизни, для того, чтобы он убедил их выйти из своего укрытия для своей же пользы и чтобы он также объяснил им, что, если они этого не сделают по-хорошему, их заставят сделать это силой».
Этот Дон Мартин был исключительной фигурой в постконкистском обществе. Он появился у Писарро во время его второго плавания в 1528 году и был отвезен в Испанию. Он стал одним из очень немногих индейцев, которые научились бегло говорить по-испански. Писарро полюбил мальчика и подарил ему коня: он воевал как кавалерист во время конкисты и во время войн со сторонниками Альмагро. Дон Мартин был единственным индейцем, который получил свою долю из выкупа Атауальпы. Он был единственным индейцем, не считая Паулью, который получил от Писарро земельное владение: богатую усадьбу недалеко от Лимы. Он был также первым индейцем, женившимся на испанке, Луисе де Медина, и получившим наивысшие символы успеха: рыцарское звание и герб. Он был христианином, носил испанское платье и жил на широкую ногу в своем большом доме в Лиме. Он был верным приверженцем братьев Писарро и оставался с Гонсало Писарро до самого конца. Его верность подвела его. По возвращении из Вилькабамбы земельное владение Дона Мартина было без промедления конфисковано Гаской; этот «испанизированный индеец» умер в Испании, когда отправился со своим протестом к королю.
В середине августа индеец Дон Мартин возвратился из Вилькабамбы вместе со второй группой посланцев от Инки. Регенты определили условия, на которых Сайри-Тупак сдастся. Он должен получить земли, которые он на тот момент занимал в Вилькабамбе, вместе с прилегающим к ним треугольником территории, образованным слиянием рек Апуримак и Абанкай и королевской дорогой. Он также хотел получить «некоторые дома, которые принадлежали его деду в Куско, а также усадьбу и земельный надел с домами удовольствий, которые имелись у его деда в Хакихауане». Гаска согласился на территорию между реками Апуримак и Абанкай и на дома, так что посланцы вернулись явно довольные его предложением. Гаска объяснил Совету по делам Вест-Индии, что на земле между двумя реками «проживают всего пять или шесть сотен индейцев, которые принадлежат двум владельцам, и один из них — Эрнандо Писарро», находившийся все еще в тюремном заключении в Испании, чье имя было запятнано его братом Гонсало Писарро, поднявшим мятеж. Гаска не согласился на то, чтобы Сайри-Тупаку досталась сама провинция Вилькабамба по очевидной причине: «Если они останутся правителями этой цитадели, они смогут восстать, когда захотят».
Дон Мартин доложил, что юный Инка и его наставник, как ему показалось, очень хотели бы вернуться в Куско на разумных условиях, так как они и их приверженцы страдают от жаркого, влажного климата и от сравнительно небольшой высоты над уровнем моря, на которой была расположена Вилькабамба. Испанцы воодушевились еще больше, когда Инка послал одного из своих придворных вступить во владение домами в самом Куско и его окрестностях, украсить их и посадить кукурузу, которая успела бы созреть к его приезду. Пуми-Сопа также написал Гаске ободряющее письмо. В 1549 году приготовления к приезду Инки еще продолжались. В мае того же года Гаска написал из Лимы, хвастаясь теми выгодами, которые появятся с прибытием Инки, «так как, пока индейцы знают, что он мятежник, они не перестанут убегать к нему». Гаска дошел даже до того, что велел некоему Хуану Пересу де Геваре разместить обязательный испанский гарнизон в Вилькабамбе. Паулью также тщательно готовился к тому, чтобы лично сопровождать своего племянника в дороге из его убежища в горах. Он покинул Куско с большой свитой из знатных придворных, миновал Лиматамбо и достиг Уайнакапако на центральной высокогорной дороге, ведущей в Вилькабамбу. Но внезапно все приготовления к встрече рухнули. Сам Паулью заболел и был вынужден вернуться в Куско. Там он и умер спустя несколько дней, будучи всего на несколько лет старше своего убитого брата. И, к ужасу Гаски, регенты испугались, и Сайри-Тупак остался в Вилькабамбе.
Паулью оплакивали и испанцы, и индейцы. Он был последним из сыновей Уайна-Капака, который правил в Куско, и его происхождение и военные подвиги давали ему возможность занимать главенствующее положение в колониальном обществе города. «Он умер христианином, — писал Кристобаль де Молина, — и было приказано построить часовню на том месте, где его похоронили с пышностью. Испанцы отслужили по нему заупокойную мессу… Когда местные жители узнали о его кончине, все индейские воины, жившие в Куско, пришли ко дворцу этого Инки Паулью со всем своим оружием: стрелами, копьями и булавами — у каждого было то оружие, которым он пользовался в бою. Они окружили дворец со всех сторон, находясь на всех окрестных холмах и наверху стен, и заняли его, издавая громкие крики и стеная. Все жители Куско также скорбели и плакали. Но воины выделялись больше всех: они оставались там, охраняя дворец Инки Паулью, пока его не похоронили. Когда их спросили, почему все эти воины собрались там в это время — а их было 400 или 500 человек, — они объяснили, что в Куско был обычай: когда умирал их господин, им полагалось собираться там, чтобы никакой тиран не мог занять дворец правителя и захватить или убить его жену и сыновей и узурпировать власть в городе и в королевстве… Весь город, как христиане, так и индейцы, рыдал на похоронах этого вождя».
Горе некоторых испанцев длилось недолго. Вскоре к Гаске обратились авантюристы с просьбой выделить им часть поместий усопшего Инки. «Но, — как писал президент в Совет по делам Индий, — я оставил все поместья Дону Карлосу, старшему сыну Дона Паулью, вместе с плантациями коки и прочей собственностью его отца, потому что он сам был признан его величеством законным сыном, и его отец сочетался браком с его матерью за два дня до своей смерти; а также потому, что (хотя это, возможно, к делу и не относится) мне показалось крайне негуманным отнимать у него поместье, так как он внук правителя этих провинций. Это чрезвычайно огорчило бы местное население и, возможно, даже отпугнуло бы Сайри-Тупака от желания подчиниться власти его величества, но до настоящего момента это желание у него, похоже, не пропало. Но такие доводы едва ли воспринимаются [испанскими] жителями этого края. Некоторые считают, что я поступаю несправедливо по отношению к ним, не отнимая у Дона Карлоса этих индейцев и не отдавая их им».
В этом же самом письме президент Гаска писал, что он опасался, что смерть Паулью могла заставить Сайри-Тупака и его приверженцев изменить свое решение выйти из своего укрытия в горах, «так как им сейчас не хватает тени Дона Паулью, к которому Сайри-Тупак относился как к своему отцу». Его опасения оправдались. Юный Инка остался в Вилькабамбе. Молодой сын Паулью Карлос стал во главе индейской общины в Куско, хотя Кайо Топа и Титу Атаучи были старшими по возрасту представителями королевского дома Инков. Кайо Топа обзавелся покровителем-испанцем, отдал своих сыновей учиться в монастырь, а сам крестился и стал Доном Диего Кайо. В это время Сьеса де Леон достиг Куско и с нетерпением разыскал Кайо Топу и «других орехонов, которые причисляли себя к знати. Через самых лучших переводчиков, каких удалось найти, я спросил этих инки, что они за люди и к какому народу принадлежат». Титу Атаучи был девятнадцатилетним внуком Уайна-Капака; он крестился и при крещении получил имя Дон Алонсо. Впоследствии он получил много разных милостей от короля.
Гаска хотел также уладить дела с другими отпрысками Инков, различными детьми-полукровками, оставшимися после братьев Писарро. Он очень жалел сына маркиза Писарро Франсиско, «ребенка девяти или десяти лет от роду, у которого, кажется, неплохие наклонности». Гаска хотел отдать мальчику земельные владения его отца в долине Юкай, а также плантации коки в Ависке. Он рекомендовал, чтобы, как в свое время и его сестра, он был признан законным сыном. Его можно было оставить на попечение его матери Анхелины, которая теперь стала женой Хуана де Бетансоса. Король согласился лишь на то, чтобы мальчик получал доход от этих владений, которые должны быть возвращены королю. Дочь Хуана Писарро Исабель и дочь Гонсало Инес должны были получать по 6 тысяч дукатов каждая от доходов их двоюродного брата Франсиско и были отправлены в Испанию. Гаска отозвался о сыне Гонсало Писарро Франсискито как о «мальчике с дурными наклонностями; а его отец несколько раз говорил, что после его смерти этот мальчик заменит его». Никто не хотел еще одного восстания, подобного мятежу под предводительством Диего де Альмагро-младшего. Поэтому король приказал, чтобы Франсискито выслали в Испанию вместе с его сестрой Инес и кузиной Исабель. В начале 1549 года дети в обстановке строгой секретности были отправлены надлежащим образом на корабле из Лимы. Затем их сопроводили до Трухильо-де-Эстремадуры, места, где родились их отцы; там они получили первую часть средств на свое содержание.
