Великий Бисмарк. Железом и кровью - Власов Николай (читать книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Подобное положение вещей никак не устраивало Бисмарка, который потребовал, чтобы обо всех планируемых операциях ему сообщалось заранее, даже до доклада королю. Мольтке, разумеется, возмутился до глубины души и заявил кронпринцу: «Все это вообще не касается канцлера, и пока мне не прикажут, я ему ничего не буду сообщать»[384]. Конфликт расширялся, охватывая все большее число влиятельных персон: на стороне Бисмарка выступил Роон, на стороне Мольтке – кронпринц, считавший, что голод гуманнее обстрела. «Король и кронпринц очень расстроились из-за этого конфликта, однако не в их силах прекратить его», – писал Штош[385]. Бисмарк отстаивал идею примата политических соображений над военными; Мольтке же, напротив, считал, что на войне первую скрипку должен играть именно Генеральный штаб, а не политики. Примирить эти точки зрения было невозможно.
5 декабря Мольтке через парламентера проинформировал Трошю о поражении французских армий на юге, надеясь, что эта информация ускорит капитуляцию Парижа. Бисмарк немедленно обратился с жалобой к королю – Мольтке лезет в дипломатические дела, кроме того, последний лейтенант располагает большей информацией, чем он, канцлер! Глава правительства вновь потребовал права присутствовать на всех военных докладах и, кроме того, быть посвященным во все планируемые операции. Вмешательство военных в политические дела возмущало канцлера: «Господа военные ужасно осложняют мне жизнь! – писал он супруге. – Они тянут одеяло на себя, все портят, а отвечать приходится мне!»[386] Он жаловался на Генеральный штаб всем, кто был готов его слушать. В беседах с ближайшими сотрудниками глава правительства заявлял о своей готовности уйти в отставку и усталости от вечной борьбы и интриг: «С каким удовольствием я бы ушел! Мне нравится сельская жизнь, лес и природа. Если бы не моя вера в Господа, я бы завтра же упаковал свои вещи, уехал в Варцин и выращивал бы овес. В таком случае я даже не признавал бы власти короля. Почему, если не исходя из божественного миропорядка, должен я подчиняться этим Гогенцоллернам? Это швабский род, который ничем не лучше моего! (…) Если бы у меня не было чудесной основы в виду религии, я бы уже давно бросил стул в лицо всему двору»[387].
В конце декабря обстрел Парижа начался. Несмотря на то что формальный повод для конфликта Бисмарк-Мольтке отпал, ссора в январе разгорелась с новой силой. Бисмарк вновь явился с королю с жалобой на Мольтке, который не только по-прежнему отказывался информировать канцлера о делах в своей епархии, но и вел сепаратные переговоры с парижскими властями! Вызванный для объяснений Мольтке, в свою очередь, заявил, что Бисмарку ничего нельзя сообщать, поскольку он слишком вольно обходится с полученной информацией – в частности, сообщает военные планы супруге и другим лицам, через которых может произойти утечка секретных сведений[388]. 8 января Мольтке заявил наследнику престола, что Бисмарк пытается определять все и в политической, и в военной сфере и при этом совершенно не учитывает мнения специалистов.
Кронпринц попытался примирить антагонистов, пригласив их 13 января на обед. Мольтке пришел вовремя, Бисмарк опоздал на полчаса и прямо с порога начал пламенные речи: необходимо как можно скорее заключать мир! Мольтке возражал, причем весьма резко и многословно, что бывало с ним очень редко: французов надо разгромить окончательно, после падения Парижа высвободившиеся силы следует бросить на юг и добиться капитуляции столь же безоговорочной, как седанская. Уничтожить Францию как великую державу – такова, ни много ни мало, была его цель. Бисмарк, однако, прекрасно понимал, что другие игроки в европейской большой политике не потерпят полного разгрома Франции и стремительного взлета Пруссии. В конечном счете Мольтке настаивал на том, что военные соображения в данный момент куда важнее, чем политические, и что не он должен получать согласие Бисмарка на операции, а канцлер – его согласие на тот или иной дипломатический маневр. Это было слишком даже для кронпринца, который заметил, что Мольтке все-таки следовало бы действовать в согласии с правительством. Однако шеф Генерального штаба подчеркнул, что он – военный советник короля и Бисмарк ему не указ. Попытка примирения провалилась, более того – враждебность двух деятелей друг к другу усилилась. Нужно учитывать, что и у Бисмарка, и у Мольтке нервы были напряжены до предела. На следующий день в разговоре со Штошем Мольтке дал выход своим эмоциям, заявив, что не собирается больше общаться с канцлером и пусть король разрешает их спор.
Тем временем предсказание Мольтке наконец-то сбылось – ситуация с продовольствием в Париже стала критической. 14 января он подал королю памятную записку, в которой предлагал обращаться с Парижем так же, как с Мецем – город должен быть занят немецкими войсками, все находящиеся в нем военнослужащие – сложить оружие и отправиться в плен. При этом Мольтке старательно делал вид, что ограничивается только военными вопросами, хотя не мог не понимать, что подобная капитуляция способна только отодвинуть конец войны. В тот же день послал памятную записку королю и Бисмарк – обращая внимание монарха на угрозу вмешательства третьих держав, он настаивал на скорейшем заключении мира. 23 января министр иностранных дел Франции Жюль Фавр вступил с Бисмарком в переговоры по вопросу о перемирии. Естественно, что к этим переговорам привлекли и Мольтке, однако на вторых ролях – главным уполномоченным с немецкой стороны был назначен Бисмарк. 28 января Бисмарк и Фавр заключили франко-германское перемирие сроком на 21 день.
Тем временем главе правительства удалось привести к завершению и процесс создания единого государства. Правда, этому предшествовала достаточно серьезная внутренняя борьба. В первую очередь речь шла об императорском титуле. Бисмарк приложил достаточно много усилий для того, чтобы инициатива коронации исходила не просто извне, а со стороны Баварии, которая обычно оказывала наибольшее сопротивление гегемонистским устремлениям Берлина. Чтобы осуществить этот сложный маневр, канцлер пустил в ход банальный подкуп: баварский король Людвиг, увлекавшийся изящными искусствами и строивший сказочные замки, получил ежегодный неофициальный пенсион в размере одного миллиона талеров за то, что отправил Вильгельму составленное Бисмарком письмо с предложением принять императорский титул.
Однако прусский король был недоволен. Опасаясь любых перемен и глубоко консервативный по своему складу мышления, он вообще с подозрением относился к идее «растворить Пруссию в Германии». «Принятие императорского титула королем, – вспоминал впоследствии Бисмарк, – при расширении Северо-Германского союза было политической потребностью, ибо титул этот в воспоминаниях из времен, когда юридически он значил больше, фактически – меньше, нежели теперь, составлял элемент, взывавший к единству и централизации; я был убежден, что скрепляющее давление на наши правовые институты должно быть тем более длительным, чем сильнее прусский носитель этого давления избегал бы опасного, но присущего германскому прошлому стремления подчеркивать на глазах у других династий превосходство своей собственной. Королю Вильгельму не чужда была подобная склонность, и его сопротивление принятию титула императора стояло в некоторой связи с потребностью добиться признания превосходства именно своей родовой прусской короны в большей мере, нежели императорского титула»[389]. Споры одновременно и с королем, и с генералами отнимали у Бисмарка остатки сил и душевного равновесия. Иногда он терял контроль над собой – как рассказывал граф Лендорф, придя однажды на прием к монарху, Бисмарк встретил категорический отказ в аудиенции, поскольку у короля была мигрень. Канцлер собрался уходить, как вдруг увидел гофмаршала графа Перпоншера, входящего в покои Вильгельма. «Его впускают, а меня нет? Пусть кто хочет, тот продолжает это! Я еду домой!» – вскричал Бисмарк, отшвырнув папку с бумагами и ринувшись вниз по лестнице. Лендорф метнулся к королю, который приказал немедленно вернуть канцлера и впустить его. Адъютант догнал главу правительства, вручил ему папку и направил к монарху, однако, выйдя из покоев короля, Бисмарк не выдержал и разрыдался[390]. Возможно, в этом была и доля актерской игры, однако искренность эмоций не подлежит сомнению. Вероятно, только то, что «железный канцлер» время от времени давал им выход, уберегло его от серьезного нервного срыва с далеко идущими последствиями в решающие дни своей политической карьеры.
