Нюрнбергский эпилог - Полторак Аркадий Иосифович (книги бесплатно читать без txt) 📗

Попутно выясняется бесславный конец одного из исполнителей провокации — Реля. Он совершил какое-то уголовное преступление, был исключен из СА и лишен вознаграждения за то, что лично поливал стены рейхстага горючей жидкостью. Разгневанный этим, провокатор решил в отместку обратиться с соответствующим заявлением к имперскому суду в Лейпциге, рассматривавшему дело Димитрова. Рель был настолько неосторожен, что поделился своими намерениями со следователем уголовной полиции. Донесение об этом немедленно легло на стол Геринга, после чего поджигатель прожил только сутки.

Поплатился за свой длинный язык и обербрандмейстер Берлина Вальтер Гемп. При расследовании причин пожара он так некстати узнал и разболтал другим, что в злополучную ночь на 27 февраля 1933 года по личному приказанию Геринга помещение рейхстага было оставлено без обычной охраны и все служащие в обязательном порядке покинули его до 20 часов. Об этой болтовне Гемпа гестапо сразу же доложило Герингу, а тот в подобных случаях не признавал полумер. У обербрандмейстера моментально обнаружились какие-то «служебные нарушения». Под этим предлогом его затолкали в тюремную камеру и вскоре нашли там мертвым.

Но вернемся к ночи на 27 февраля 1933 года. Итак, Геринг, засидевшийся в министерстве внутренних дел, увидел из окна своего кабинета пламя над рейхстагом.

— Это начало коммунистического восстания! — восклицает он.

Каков провидец?!

Шеф гестапо Дилс, которому были адресованы эти слова, вспоминает, что лицо Геринга пылало от возбуждения. Геринг кричал. Казалось, он совсем терял самообладание.

Мартин Зоммерфельд — пресс-референт Геринга — получает приказание тут же на месте пожара дать официальное сообщение для газет. В тексте, подготовленном Зоммерфельдом, примерно двадцать строк. Сообщение включало в себя данные о самом факте пожара, работах пожарных и первых полицейских расследованиях. Герингу дают этот текст на утверждение.

— Дерьмо, — рычит Геринг. — Это полицейское сообщение, а не политическое коммюнике.

Зоммерфельд указывал, в частности, что вес обнаруженного горючего определен в один центнер.

— Чепуха! — возмущается Геринг. — Десять, сто центнеров!

Красным карандашом он пишет на листе бумаги толстую сотню. Затем зовет свою секретаршу и сам диктует ей новый текст сообщения:

«Этот поджог — самый чудовищный, террористический акт большевизма в Германии. После этого должны были быть подожжены все правительственные здания, замки, музеи и другие жизненно необходимые помещения. Рейхсминистр Геринг предпринял самые чрезвычайные мероприятия против этой ужасной опасности».

Под «чрезвычайными мероприятиями» следовало понимать развертывание накануне выборов самого разнузданного террора против коммунистической партии и других демократических организаций, сопротивлявшихся установлению в стране фашистского режима.

С тех пор прошло двенадцать лет. Геринг в одной из комнат нюрнбергского Дворца юстиции. Против него сидит представитель обвинения доктор Кемпнер. Идет очередной допрос.

Следователь. Как вы могли без производства расследования сказать вашему пресс-агенту спустя час после начала пожара в рейхстаге, что это сделали коммунисты?

Геринг. Разве офицер, занимающийся вопросами печати, сказал, что я это говорил?

Следователь. Да, он сказал, что вы это говорили.

Геринг. Возможно... Когда я пришел в рейхстаг, фюрер и его свита были там... Я тогда сомневался, но они считали, что поджог произведен коммунистами.

Следователь. Но ведь вы являлись в известном смысле высшим правительственным чиновником... Не было ли слишком преждевременным заявлять без расследования, что рейхстаг подожгли коммунисты?

Геринг. Да, это возможно. Но так хотел фюрер.

Конечно, фюрер так хотел. Но так хотели и Геринг и Геббельс, авторы и режиссеры этой чудовищной провокации.

Уже во время процесса адвокат доктор Штамер сообщил своему подзащитному, что разыскан важный для него свидетель — единственный сохранившийся из лиц, участвовавших в тушении подожженного рейхстага. Но Геринг вовсе не обрадовался этому сообщению. Наоборот, он даже как-то обмяк сразу и просил Штамера быть осторожнее в выборе свидетелей, не слишком полагаться на их показания, когда дело касается поджога рейхстага.

— В конце концов, если СА действительно подожгли рейхстаг, то отсюда вовсе не следует, что я что-нибудь знал об этом...

Вот ведь как заговорил сам Геринг через двенадцать лет после позорного лейпцигского судилища!

За поджогом рейхстага последовала длинная полоса ужасных преступлений нацистов против свободы и достоинства немецкого народа, а затем и других народов Европы. И одним из самых злых демонов этой кровавой драмы был Герман Геринг, человек действительно неуемной энергии и недюжинных организаторских способностей.

Геринг создает гестапо, широко используя его как орудие расправы с политическими противниками. Пытки в темных подвалах и расстрелы без суда становятся обычным методом борьбы с оппозицией. В стране вводится так называемое превентивное заключение — появляются концентрационные лагеря.

Уже 28 февраля 1933 года, на следующий день после пожара в рейхстаге, Геринг выступает на заседании нацистского правительства с предложением об издании чрезвычайного закона против коммунистов. Предложение это было принято. Правительство Гитлера единым махом присвоило себе законодательные права. Оно отменяет действие конституционных гарантий свободы личности, свободы выражать свое мнение, свободы печати. Запрещаются все коммунистические газеты. Рейхстаг превращается в бесправную говорильню, нацистский балаган.

Нанося главный удар по коммунистической партии, Геринг не забывает и социал-демократов. «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить». Социал-демократическая партия, которая подобно лестнице помогла Гитлеру и Герингу подняться к власти, теперь отбрасывается в сторону. Герман Геринг неспроста смеялся, читая в «Форвертсе» 10 от 31 января 1933 года, что социал-демократия «с глубоким удовлетворением» приветствует заявление министра Фрика, будто нацисты стоят «на почве легальности». Менее чем через месяц он сам популярно объяснил социал-демократам, что «на почве легальности» их партия объявляется распущенной. А через двенадцать лет на Нюрнбергском процессе подсудимый № 1 показывал: