С человеком на борту - Галлай Марк Лазаревич (читать книги онлайн бесплатно полностью без сокращений TXT) 📗
В общем, история повторялась: космонавтика проходила через те же этапы, которые в своё время прошла авиация. Очень живучим был, в частности, предрассудок относительно приличествующей лётчику внешности («похож на лётчика — не похож на лётчика») — предрассудок, по существу, вроде бы безобидный, но тем не менее изрядно надоевший тем моим коллегам, которым, подобно мне, господь бог не отпустил необходимых атрибутов упомянутой сильно героической внешности.
Правда, уже в то время существовала и противоположная — я бы сказал, полемически полярная — точка зрения. Её выразил академик Л.Д. Ландау, познакомившийся с испытателем парашютов Героем Советского Союза Е.Н. Андреевым и сформулировавший свои впечатления от этого знакомства в безапелляционной фразе: «У героев никогда не бывает героического вида. Героический вид только у трусишек…» Не уверен, что эта обратная точка зрения подтверждается жизнью лучше, чем первая. Наверное, все-таки тут вообще закономерной связи между «видом» и внутренней сущностью человека нет: бывает и так, бывает и этак…
Если же говорить о героизме не вообще, а конкретно, применительно к личности К.П. Феоктистова, то следует вернуться от шестьдесят четвёртого года к трудному военному сорок второму. Именно тогда он, шестнадцатилетний, начал свою боевую биографию фронтовым разведчиком, связником, несколько раз ходил за линию фронта и в конце концов был схвачен гитлеровцами и — расстрелян. Поставлен на край глубокой ямы и расстрелян!.. К счастью, торопившийся фашист не убил, а только тяжело ранил его. Он остался жив… Но, скажите, много ли мы знаем людей, которые в свои шестнадцать лет смотрели в дырку пистолетного ствола, ждали пулю в лоб и, пройдя через это, сохранили бы нервную систему так называемого сильного типа? Сохранили, как поётся в одной хорошей песне, «на всю оставшуюся жизнь»… Да что там в шестнадцать лет!.. В любом возрасте! А потом, в мирные дни, не только не звонили бы об этом на всех перекрёстках (случается ведь и такое, в том числе и с людьми, имеющими настоящие, невыдуманные заслуги), но, напротив, прилагали бы все усилия, чтобы эти заслуги остались никому не известными.
Феоктистов же поступил именно так… О всех драматических обстоятельствах своей боевой деятельности он впоследствии с явной досадой заметил, что они «как-то просочились в печать», и больше никак их не комментировал.
У нас стало привычным разделение космонавтов на «военных» и «гражданских». Я думаю, если судить не по форме одежды, а по боевой биографии, трудно назвать среди космонавтов — разве что за исключением Берегового — человека более военного, чем Феоктистов.
Наше знакомство с Константином Петровичем Феоктистовым состоялось в одно из самых первых моих посещений КБ Королева, когда я ещё только готовился приступать к занятиям с будущими космонавтами. Потом я часто встречался с ним, с его ближайшим помощником — тоже будущим космонавтом — Олегом Григорьевичем Макаровым, с другими его сотрудниками. Но встречался как с инженером, конструктором, разработчиком, исследователем — каковым он, в сущности, в то время и был. Место, которое он занимал в королёвском творческом коллективе, бросалось в глаза с первого взгляда. Большую долю работы по созданию «Востока» — как и многих других аппаратов, вышедших из стен этого КБ, — вынес на своих плечах Феоктистов! Причём работы, как говорится, «авторской». Употребляя этот термин, я, разумеется, не хочу сказать, что не будь Феоктистова (или кого-то другого из ведущих сотрудников КБ Королева) — и космический корабль вообще не был бы построен. Нет, конечно, его все равно бы сделали — только на месте Феоктистова был бы кто-то другой. Но тогда это был бы уже и другой корабль! Не могу сказать, в чем именно, но в чем-то (и, наверное, достаточно существенном «чем-то») — другой!
Интересно было наблюдать Феоктистова в споре (благо споры вокруг такого, полного вынужденных компромиссов дела, как создание космической техники, происходили почти непрерывно). Тут он пускал в ход тяжёлую артиллерию своей логики, чёткости мышления, глубокого знания существа вопроса и — непробиваемого упрямства.
Или, если хотите, упорства — это ведь зависит от отношения к самой защищаемой человеком позицию когда мы считаем, что он прав, то называем это упорством, а когда считаем, что не прав, — упрямством. Впрочем, без этой, как её ни называй, черты характера никогда в жизни не прорваться бы ему в космос — через множество явных и замаскированных трудностей, включая такие, как пресловутые очки или зарубцевавшаяся полтора десятка лет назад язва желудка.
Но вот что интересно. Однажды Феоктистов сам рассказал, как хотел подбросить находящемуся на орбите экипажу (кажется, это были В. Ковалёнок и А. Иванченков на «Салюте-6») какое-то дополнительное задание. А руководитель полёта А. Елисеев против этого возражал. Сначала спорили между собой, потом «доругивались» в кабинете начальства… Так вот, рассказывая об этом, Константин Петрович закончил:
— А в общем-то очень правильно, что есть такой фильтр. Кто-то на земле должен представлять интересы экипажа. Иначе разработчики вроде меня так загрузили бы экипаж, что у него ни сил, ни времени не хватило бы все выполнить…
Вот вам и упрямец!..
И. Грекова в повести «Кафедра» с симпатией, хотя и не без иронии, говорит об умении по-настоящему интеллигентного человека встать на точку зрения оппонента («признать множественность возможных решений»). Разделяю эту симпатию. И в рассказанном случае с Феоктистовым — тоже.
…За столом Государственной экзаменационной комиссии, призванной дать оценку подготовке первой шестёрки наших космонавтов, я оказался соседом Константина Петровича. К экзаменующимся он относился не то чтобы придирчиво — нет, конечно, он никого не «топил», — но и случая вполголоса отметить каждую неточность очередного ответа не упускал. Психологически его было нетрудно понять: у него даже в сознании не укладывалось, как же это можно — не знать досконально, до последней тонкости всего, что хотя бы в малой степени связано с предстоящими нашим слушателям космическими полётами! Ну а позднее, когда я узнал о не оставлявшем его стремлении лететь в космос самому, то подумал, что было в переживаниях Константина Петровича на этом экзамене нечто от того, что делало его не только судьёй, но и немножко, скажем так, соискателем… Во всяком случае, когда один из отвечавших не сразу справился с каким-то вопросом (кажется, о ходе изменений перегрузки на активном участке полёта), мой сосед с явным трудом усидел на месте. Но оценки всем шестерым «мальчикам» выставил отличные. Впрочем, они действительно отвечали, в общем, уверенно — я уже говорил об этом. …И вот Феоктистов на космодроме в преддверии пуска «Восхода». Вообще его фигура здесь привычна; мне, например, даже как-то трудно было бы представить себе космодром, предстартовые обсуждения и совещания, вывоз ракеты, наконец, сам пуск — без Феоктистова. Но раньше он, кроме всего прочего, учил, проверял, инструктировал, натаскивал других. А сегодня — даже как-то неудобно устраивать ставшую обязательной предстартовую проверку знания инструкции и усвоения задания им, Феоктистовым, который, можно сказать, каждую букву во всех этих инструкциях и заданиях если не писал собственной рукой, то уж во всяком случае пропустил через обработку своим острым, критическим умом!
Да и не в одном «неудобстве» заключалось дело. Просто нецелесообразно это было бы — экзаменовать Феоктистова. Не говоря уж о том, что не вполне безопасно. Попробуй задай ему какой-нибудь сильно заковыристый вопрос — а он возьмёт да и посадит в лужу экзаменатора.
Вообще же, надо сказать, относились все окружающие к нему как к космонавту доброжелательно. Факт его предстоящего полёта радовал. Причина такого отношения, я думаю, заключалась не только в личности Константина Петровича (хотя и это, конечно, играло немалую роль), но и в том, что он открывал новый этап развития космонавтики — новую главу, которую можно было бы назвать «Учёный в космосе». Главу важную прежде всего не для самоутверждения космической творческой интеллигенции (в этом, насколько я мог видеть, специальной надобности не было; чувствовала себя космическая интеллигенция вполне уверенно, да и вообще времена существования пренебрежительных формулировок, вроде «перепуганные интеллигентики», давно остались позади), но главным образом из соображений чисто практических. Факт возможности существования и осуществления разумной, заранее запрограммированной деятельности человека в космосе был доказан первыми полётами. Теперь наступала пора эти раскрывшиеся возможности реализовать — начать исследовательскую работу в космосе. Технические, биологические, астрономические и многие другие исследования требовали высококвалифицированных — а значит, поскольку, как установил ещё Козьма Прутков, нельзя объять необъятное, — достаточно специализированных исполнителей.
