Борис Ельцин: от рассвета до заката - Коржаков Александр (читать хорошую книгу полностью txt) 📗

Ч. А в чем позор?! Президент убирает своего помощника, Это дело президента, причем личное.

К. Он очень легко назначает и очень трудно снимает. Первое, что он сказал мне про Грачева: «Да, я понимаю, Грачев у меня голоса потянет назад. Но как его снять? Ведь мы же с ним в одном доме живем…»

Ч. К сожалению, тут, кроме президента, никто решение не примет…

К. Но нельзя же, чтобы только начальник охраны говорил что этот хороший, а этот плохой. Премьер все-таки — не последнее лицо у нас в государстве, наверное, второе лицо. Вы тоже должны иметь какой-то вес.

Ч. Грачев тут на Совете безопасности недавно сказал: «О чем вы тут все говорите? Реформы в армии у нас уже закончились». Борис Николаевич удивился: «Как закончились? Мы их еще и не начинали».

Ч. Что это за страна, что это за руководители? Делают реформы, делают в стране такое и еще перетягивают друг у друга власть. Нет! Пока я премьер, я всегда Бориса Николаевича подстрахую. Его не будет, я буду. Три месяца. За три месяца все можно сделать. Но я разумный человек, зачем мне все это надо. …А с кем Борис Николаевич сейчас советуется?

К. Не имею понятия… К тому же Таня посеяла недоверие к этому предвыборному совету. Из-за некоторых людей. Например, из-за Малашенко…

Ч. Сейчас?

К. Да. Насколько быстро она им очаровалась, настолько же быстро разочаровалась.

Ч. Детство. Сколько ей лет?

К. Тридцать шесть.

Ч. Немало для женщины.

К. Для женщины немало, если женщина прожила жизнь сама, а не за папиными плечами. Жизненного опыта никакого. Опыт был небольшой, когда одна приехала в Москву. А дальше она все время была под крылом.

Ч. Сейчас, Боже упаси, эти разборки проводить.

К. Нет, никаких разборок.

Ч. А что, Малашенко в ЦК работал?

К. Да, конечно.

Ч. Сколько ему лет? Он вроде молодой.

К. Ему лет 36. Посмотри на него и особенно на руки. Вот ваши руки рабочие. А когда вы будете с Гусинским встречаться в очередной раз, вы посмотрите на его ручки. С пухлыми подушечками и обработанными пальчиками. Моя жена и теща увидели эти ручки по телевизору и говорят: «Это поганые руки для мужика». У вас нормальные руки. Хоть вы и давно молоток держали, но видно, что это рабочие руки.

Ч. Нет, я если возьму молоток в руки, я им что-то сделаю.

К. Мы договорились. А вот эти ручки никогда ничего, кроме ложки, не держали.

Ч. У телевизионщиков есть метод — снимают руки. Вот как бы ты их ни прятал, они пытаются выбрать момент и снять руки.

К. Как себя ведешь, да?

Ч. Нет, им просто надо снять руки в какой-то момент… Они по ним определяют…

К. …психологическое состояние?

Ч. И психологическое состояние, и характер человека… Цель моего сегодняшнего разговора с тобой — обсудить два вопроса. Первый — это надо бросить все силы на выборы или на их перенос. А второй… Предают даже очень близкие люди. Хотя не такие уж они мне близкие. Я, кроме Петелина, никого так близко не знаю.

К. В том-то и дело, что предают всегда самые близкие люди.

Ч. К сожалению, это так.

К. Те, которые далеко, мы их и не знаем. Предают близкие, и это самое тяжелое.

Ч. Да. Это испытание не каждый выносит.

Последний раз я разговаривал с Виктором Степановичем в день моей отставки. С тех пор мы не встречались. Хотя осенью 96-го я случайно увидел премьера на хоккейном матче. Играла сборная России со сборной Финляндии. Меня тоже пригласили, но я пришел с опозданием, когда все зрители уже расселись по местам. Окружение Черномырдина меня заметило: помощники показывали в мою сторону пальцем, чтобы Виктор Степанович побыстрее отыскал меня глазами.

Потом мне рассказали, что во время перерыва премьер ушел в комнату отдыха и выпил одну за другой четыре рюмки водки. Затем философски заметил:

— Да, мы с Сашей нехорошо обошлись, я обязательно должен его к себе вызвать и переговорить.

На трибуну он после этого так и не вышел.

* Глава седьмая. ОСЕНЬ ПАТРИАРХА *

Вопреки ожиданиям, время после отставки не остановилось, а потекло еще стремительнее. Постоянно кто-нибудь из банкиров предлагал высокооплачиваемую работу — полмиллиона долларов в год, миллион… По-прежнему я был осведомлен обо всем, что происходило в Кремле. Мне докладывали о тающем день ото дня здоровье Ельцина, о твердом намерении Чубайса посадить меня в тюрьму. Таким же будничным голосом мне сообщили, что Татьяна Дьяченко выхлопотала у папы разрешение на мой арест.

В тот период сделать это можно было без лишнего шума. На всех каналах телевидения интервью со мной находились под запретом. Журналисты печатных изданий не гарантировали, что все сказанное мной будет напечатано без купюр. Мне в открытую говорили: «Интервью с Коржаковым запрещены».

…В солнечный июльский день, оторвавшись от слежки, я с друзьями поехал на дачу, в деревню Молоково. Вскоре туда прибыла и съемочная группа одного из каналов российского телевидения. Для них это была обыкновенная «халтура» — за небольшую плату парни согласились записать подробное интервью со мной. Мне даже казалось, что оно окажется предсмертным.

Журналист спрашивал о деталях отставки, о долларах, которые выносили люди Чубайса из Белого дома, о ночном заседании в офисе Березовского, о воровстве в предвыборном штабе Ельцина… Впервые перед камерой я мог предельно откровенно рассказать обо всем том, что так старательно скрывали. Хотя знал: пленку эту никто и никогда не увидит, разве что после расправы надо мной.

Мы беседовали часа три. Сидели на берегу речки, в пляжных белых шезлонгах. Пекло солнце, я отгонял слепней и вытирал пот носовым платком. Друзья растянулись на мягкой травке неподалеку, пили деревенское молоко из бидона и проверяли способности моей овчарки Берты — бросали палку и наблюдали, кому она ее принесет. Берта подбирала палку, показывала ее мне и уносила грызть в кусты.

Потом все проголодались и попросили скорее закончить историческую исповедь. Я тоже устал «разоблачать» государственных деятелей перед ничего не ведающим человечеством… Съемки были прерваны прозаично и естественно. Будто мы закончили работу над рекламным роликом про стиральный порошок.

Оператор вручил мне шесть кассет, и телевизионная группа покинула деревню. Я успокоился — теперь рано или поздно правда выйдет наружу.

Потом была встреча в редакции еженедельника «Аргументы и факты». Там накрыли роскошный стол, и во время трапезы я отвечал на вопросы главного редактора и его заместителей, Каким-то образом текст беседы попал к Черномырдину. По Москве поползли невероятные слухи: я, дескать, рассказал про больную почку Наины Иосифовны, выболтал тайны семьи президента. Сейчас ясно, кто именно обострял ситуацию. Но в тот момент я наивно переоценивал противников: надеялся, что хотя бы после моей отставки их головы будут заняты чем-то существенным, например планами проведения реформ.

Надо отдать должное «Аргументам и фактам»: несмотря на утечку приватного редакционного разговора, они напечатали именно то интервью, которое я дал этому еженедельнику. Сохранили и ключевую фразу о том, что Анатолий Чубайс исполняет роль регента при больном президенте.

Печатная блокада хотя бы частично была прорвана. Ко мне повалили иностранные журналисты. Я часами просиживал под включенными юпитерами, наговаривал сотни метров магнитофонной пленки и удивлялся: почему совершенно разные люди задают абсолютно одинаковые вопросы?

К тому временя я уже начал работать над этой книгой. Диктовал на магнитофон по одной кассете в день и еще до конца не верил, что решусь сказанное опубликовать. Мне передавали, как плохо себя чувствует Ельцин и какие дерзкие планы вынашивают «победители», лишь бы только заставить меня молчать. Но чем настойчивее они добивались молчания, тем меньше оставалось желания держать язык за зубами. Такое поведение не имело ничего общего с банальным упрямством или местью. Я вдруг осознал, что ничьих разоблачений не боюсь.