Беспокойное соседство: Русская Православная Церковь и путинское государство - Верховский Александр

С приходом Зорина новую жизнь получила идея создания концепции государственно-религиозных отношений. В частности, на форуме «Стратегии регионального развития», проходившем в Перми 1 и 2 июля 2002 г., в поддержку этой идеи высказались Сергей Кириенко, сам Зорин, а также местные участники – муфтий Мухаммедгали Хузин (один из двух пермских муфтиев, ориентируется на Духовное управление Талгата Таджуддина), епископ Пермский и Соликамский Иринарх (Грезин) и губернатор Юрий Трутнев [37].

Позже Зорин в стенах РАГС сослался на проект Трофимчука [38], а через месяц преемница последнего на посту заведующего кафедры религиоведения РАГС Ольга Васильева сообщила, что новый вариант концепции будет готов весной 2003 года и не будет «реанимацией» предыдущего [39]. Новая концепция, конечно, требуется (сама Васильева увязала это с проблемой «религиозного экстремизма» [40]), но, возможно, для ее разработки просто нет еще должного политического согласия [41].

«Традиционные» и остальные. Пути реализации различия

Обсуждение проектов концепций Понкина-Жбанкова и Трофимчука ввиду упорной оппозиции Правительства оказалось делом бесперспективным. Уже 21 ноября 2001 г. митр. Кирилл неожиданно выступил против ревизии Закона 1997 года. Так же как и Себенцов [42], митр. Кирилл мотивировал это нежелательностью разрушения достигнутого общественного компромисса [43].

Но, разумеется, это не значило, что Патриархия отказалась от идеи приобрести особый статус законодательным путем. Вместо поправок, упирающихся в курирующего их Себенцова, показалось проще принять отдельный закон. Именно эта идея и стала центральной на конференции «Государство и религиозные объединения. Концептуальные основы взаимоотношений, на примере субъектов РФ Центрального федерального округа», прошедшей 25 января 2002 г. Митрополит Кирилл и особенно муфтий Талгат Таджуддин выступали там против иностранных проповедников, за особый статус и особую роль в государстве «традиционных религиозных организаций». Георгий Полтавченко и Виктор Зоркальцев дружно поддержали религиозных лидеров.

Пожалуй, именно в этот момент окончательно был зафиксирован важный переход от аморфных рассуждений о критериях различения «традиционных» и остальных к почти жесткому списку – Русская Православная Церковь Московского Патриархата (то есть не какие-то иные юрисдикции), ведущие объединения мусульман (в первую очередь – Духовное управление Талгата Таджуддина), буддистов и иудеев (оба главных раввина).

Учитывая известную идеологию КПРФ, не странно было услышать, как Виктор Зоркальцев развивает идеи Трофимчука:

Затем заместитель Зоркальцева Александр Чуев, политик, традиционно лоббирующий интересы Патриархии, лидер маленькой Российской христианско-демократической партии [45], сообщил о подготовленном им законопроекте о «традиционных религиозных организациях» [46]. Чуев объяснил, что он против новых ограничений для «нетрадиционных» религий, но за привилегии для «традиционных»: на доступ в школы и к социальной работе, бесплатный доступ к СМИ, освобождение от налогов (включая создаваемые при религиозных организациях предприятия!) и т.д.

Чуев тогда предлагал сложное деление «традиционных» религий на федеральные, региональные и «исторические» (к которым отнес, например, старообрядцев). Отдельно предлагал ввести понятие «представительства иностранной традиционной религиозной организации» – чтобы отделить, например, католиков от иностранных «тоталитарных сект».

«Традиционность» должна была бы определяться по сочетанию численности и длительности существования (первоначально предлагалось для общероссийской организации 80 лет или 50 лет и миллион адептов), но

Определять статусы должна была бы Федеральная комиссия, первоначально формируемая на паритетных началах Президентом, обеими палатами Федерального Собрания и организациями (не уточнялось, кстати, какими и как) «традиционных религий», уже поименованных в преамбуле к Закону 1997 года, причем место давалось не всем христианам, а только православным. Религиозные организации, которые позже получили бы «традиционный» статус, тоже пополнили бы Комиссию своими делегатами.

Таким образом, проект Чуева давал возможность уже «признанным» (хотя бы в глазах друг друга) «традиционным религиозным организациям» право реально влиять на отбор остальных. В своем кругу можно было счесть это компромиссом между принципом религиозного равноправия и сложившейся де-факто иерархией религиозных организаций.

Проект Чуева вызвал острую дискуссию [48]. Бурно возражали протестанты. А вот чиновники из Южного федерального округа, напротив, сочли, что

Сам Чуев утверждал, что Президент на личной встрече поддержал идею принятия данного законопроекта. Но известно, что впечатление поддержки остается после разговоров с Путиным очень у многих.

Впрочем, Президент так и не высказался, зато против проекта не раз высказывались Андрей Себенцов [50] и Владимир Зорин [51].

Нельзя было не заметить, что сообщение о пресс-конференции Чуева было распространено в ленте ОВЦС. А чуть позже из аппаратов митрополитов Кирилла (Гундяева) и Мефодия (Немцова), наиболее вовлеченных в проблематику отношений с государством, тоже поступила критика проекта Чуева, но с противоположной стороны. Они полагали, что законопроект недостаточно четко прописывает привилегии «традиционных конфессий» и недостаточно ясен в части оснований признания такого статуса [52] (в Патриархии явно опасаются расширительного понимания), определяет слишком малый срок для определения традиционности (так что и баптисты под него подходят) и передает чиновникам столь глобальный вопрос, как определение «традиционности» [53].