Полное собрание сочинений. Том 4. 1898 — апрель 1901 - Ленин (Ульянов) Владимир Ильич (хороший книги онлайн бесплатно .TXT) 📗
От вопроса о диалектике Каутский переходит к вопросу о стоимости. Бернштейн говорит, что теория Маркса не закончена, что она оставляет много проблем, «отнюдь еще не вполне разъясненных». Каутский и не думает отрицать этого: теория Маркса не последнее слово науки, говорит он. История несет с собой и новые факты и новые способы исследования, требующие дальнейшего развития теории. Если бы Бернштейн сделал попытку воспользоваться новыми фактами и новыми способами исследования для дальнейшего развития теории, все были бы ему благодарны. Но Бернштейн и не помышляет об этом, а ограничивается дешевыми нападками на учеников Маркса и совершенно неясными, чисто эклектическими замечаниями вроде того, что теория предельной полезности школы Госсена-Джевонса-Бёма не менее справедлива, чем теория трудовой стоимости Маркса. Обе теории сохраняют свое значение для разных целей, – говорит Бернштейн, – ибо Бём-Баверк имеет а priori такое же право абстрагировать от того свойства товаров, что они произведены трудом, как Маркс – абстрагировать от того их свойства, что они суть полезности. Каутский указывает, что это совершенно нелепо – считать две противоположные, исключающие друг друга теории пригодными для разных целей (причем Бернштейн не говорит, для каких целей пригодна та или другая теория). Вопрос состоит вовсе не в том, от какого свойства товаров мы вправе а priori (von Hause aus) [124] абстрагировать, а в том, как объяснить основные явления современного, основанного на обмене продуктов, общества, как объяснить стоимость товаров, функцию денег и пр. Пусть теория Маркса оставляет еще не разъясненными ряд проблем, но теория стоимости Бернштейна – проблема уже совершенно неразъясненная. Бернштейн цитирует еще Буха, который конструировал понятие «предельной плотности» труда, но Бернштейн не дает ни полного изложения взглядов Буха, ни определенного заявления своего мнения по данному вопросу. Бух же путается, видимо, в противоречиях, ставя стоимость в зависимость от заработной платы, а заработную плату – в зависимость от стоимости. Чувствуя эклектицизм своих замечаний о стоимости, Бернштейн пробует защитить эклектику вообще. Он называет ее «мятежом трезвого рассудка против присущего всякой догме стремления сжимать мысль в узкие тиски». Если Бернштейн припомнит историю мысли, – отвечает Каутский, – то он увидит, что великие мятежники против сжимания мысли в тесные тиски никогда не были эклектиками, что стремление к единству, целостности воззрений было всегда им присуще. Эклектик же слишком робок, чтобы отважиться на мятеж. Ведь, если я вежливо расшаркиваюсь перед Марксом и в то же время вежливо расшаркиваюсь перед Бём-Баверком, то отсюда еще очень далеко до мятежа! Пусть назовут мне, говорит Каутский, хоть одного эклектика в республике мысли, который был бы достоин названия мятежника!
Переходя от метода к результатам применения метода, Каутский останавливается на так называемой Zusammenbruchstheorie, теории крушения, внезапного краха западноевропейского капитализма, краха, который Маркс считал будто бы неизбежным и связывал его с громадным хозяйственным кризисом. Каутский говорит и показывает, что никогда Маркс и Энгельс не выставляли особой Zusammenbruchstheorie, не связывали Zusammenbruche непременно с хозяйственным кризисом. Это – извращение противников, которые односторонне излагают теорию Маркса, выхватывая без смысла отдельные места из отдельных сочинений, чтобы потом победоносно опровергать «односторонность» и «грубость» теории. На самом деле Маркс и Энгельс ставили преобразование западноевропейских экономических отношений в зависимость от зрелости и силы выдвинутых новейшей историей Европы классов. Бернштейн пытался утверждать, что это не теория Маркса, а толкование и расширение ее Каутским, но Каутский точными цитатами из произведений Маркса 40-х и 60-х годов, а равно и анализом основных идей марксизма, вполне опроверг эту, поистине, крючкотворскую уловку Бернштейна, который с такой бесцеремонностью обвинял учеников Маркса в «апологетизме и крючкотворстве». Это место книги Каутского особенно интересно, тем более, что некоторые русские писатели (например, г. Булгаков в журнале «Начало») поспешили повторить то извращение теории Маркса, которое преподнес Бернштейн под видом «критики» (повторяет это извращение и г. Прокопович в своей книге «Рабочее движение на Западе». СПБ. 1899).
С особенной обстоятельностью разбирает Каутский основные тенденции современного экономического развития, чтобы опровергнуть мнение Бернштейна, будто это развитие не идет в том направлении, какое охарактеризовал Маркс. Само собою разумеется, что глава «Крупное и мелкое производство», а равно и другие главы книги Каутского, посвященные политико-экономическому анализу и содержащие довольно обширный цифровой материал, не могут быть изложены здесь, и нам приходится ограничиться кратким указанием их содержания. Каутский подчеркивает, что речь идет именно о направлении развития в общем и целом, отнюдь не о частностях и поверхностных явлениях, которые не могут быть учтены во всем своем разнообразии никакой теорией. (Эту простую, но часто забываемую, истину напоминает читателю и Маркс в соответствующих главах «Капитала».) Подробным разбором данных германских промышленных переписей 1882 и 1895 годов Каутский показывает, что эти данные блестяще подтвердили теорию Маркса и поставили вне всякого сомнения процесс концентрации капитала и вытеснения мелкого производства. Бернштейн сам еще в 1896 году (когда он и сам еще принадлежал – иронизирует Каутский – к цеху апологетов и крючкотворцев) с полной решительностью признал этот факт, а теперь безмерно преувеличивает силу и значение мелкого производства. Например, число предприятий с числом рабочих менее 20 Бернштейн определяет в несколько сот тысяч, «прибавляя, очевидно, в своем пессимистическом усердии лишний нолик», ибо таких предприятий в Германии только 49 тысяч. И притом, кто только не зачисляется статистикой в мелкие предприниматели: и извозчики, и посыльные, и могильщики, и разносчики плодов, и швейки, хотя бы они работали у себя дома на капиталиста, и проч. и проч.! Отметим особенно важное в теоретическом отношении замечание Каутского, что мелкие торговые и промышленные предприятия (вроде названных выше) нередко являются в капиталистическом обществе лишь одной из форм относительного перенаселения: разоряющиеся мелкие производители, но находящие занятия рабочие превращаются (иногда на время) в мелких торговцев, разносчиков, сдатчиков квартир и углов (тоже «предприятия», регистрируемые статистикой наравне со всякого рода другими предприятиями!) и т. п. Переполнение этих профессий указывает отнюдь не на жизненность мелкого производства, а на рост нищеты в капиталистическом обществе. Но Бернштейн подчеркивает и преувеличивает значение мелких «промышленников», когда это говорит, по его мнению, за него (в вопросе о крупном и мелком производстве), умалчивая о них тогда, когда это говорит против него (в вопросе о росте нищеты).
Бернштейн повторяет давно известные и русской публике рассуждения о том, что акционерные общества «позволяют» раздроблять капитал и «делают излишним» его концентрацию, и приводит некоторые цифры (ср. № 3 «Жизни» за 1899 г.) о числе мелких акций. Каутский отвечает, что эти цифры ровно ничего не доказывают, ибо мелкие акции разных обществ могут быть собственностью крупных капиталистов (что должен признать и Бернштейн). В подтверждение того, что акционерные общества увеличивают число имущих, Бернштейн не приводит абсолютно никаких доказательств, да и не может привести их, ибо акционерные общества на самом деле служат к тому, чтобы экспроприировать доверчивую и малоимущую публику в пользу крупных капиталистов и спекулянтов. Рост числа акций указывает лишь на то, что богатство имеет тенденцию принимать форму акций, о распределении же богатства этот рост не говорит ровно ничего. Вообще, к вопросу об увеличении числа имущих, числа собственников Бернштейн отнесся удивительно легкомысленно, что не помешало его буржуазным сторонникам превознести именно эту часть книги Бернштейна и провозгласить, что она основана на «колоссальном цифровом материале». Бернштейн оказался так искусен, – иронизирует Каутский, – что поместил этот колоссальный материал на двух страничках! Он смешивает имущих и капиталистов, хотя увеличения числа последних никто и не отрицал. Он берет данные о подоходном налоге, игнорируя фискальный характер их и смешение доходов от собственности с доходом от жалованья и проч. Он сравнивает за разное время данные, полученные различными путями (например, о Пруссии) и потому несравнимые. Он доходит даже до того, что заимствует цифры о росте числа имущих в Англии (и даже печатает эти цифры жирным шрифтом, как свой главный козырь!) из фельетона какой-то уличной газетки, воспевающей юбилей королевы Виктории и обращающейся с статистикой легкомысленно до nec plus ultra [125]! Источник этих сведений неизвестен, да и нельзя получить таких сведений на основании данных об английском подоходном налоге, ибо эти данные не позволяют определить число плательщиков и весь доход каждого плательщика. Каутский берет из книги Кольба данные об английском подоходном налоге за 1812 и 1847 гг. и показывает, что они совершенно так же, как фельетонные данные Бершнтейна, показывают (будто бы) рост числа имущих – и это за период страшного роста самой ужасной нищеты народа в Англии! Подробный разбор данных Бернштейна приводит Каутского к тому выводу, что Бернштейн не привел ни одной цифры, действительно доказывающей рост числа имущих.
