Третья молодость - Хмелевская Иоанна (чтение книг txt) 📗
Фитиль получился, даже горел как надо, но догорал до взрывчатки, и привет. Фитиль гас, взрываться ничего не желало. Я растерялась, вернулась домой и приступила к новым опытам. Никакого толку. Изготовила потрясающую взрывчатую смесь и изо всех сил лупила по ней молотком на лестнице — никаких результатов.
— Чего ты напугал, к чертям собачьим? — с претензиями набросилась я на Марека. — Я же не собираюсь взрывать Белый дом! Я всего-навсего пишу книгу!
Он попытался взорвать смесь собственноручно и тоже пришёл в недоумение — просто-напросто нынешние спички никуда не годятся. Не на взрывы рассчитаны. Он принёс старые охотничьи спички. Сколько мы намучились, чтобы взорвать крышку от кофейной банки, это уму непостижимо. В конце концов удалось добиться хоть какого-то результата, и я успокоилась.
В Алжире мой сын с ходу взмолился:
— Мать, ради Бога, поезди с Ивоной, ей ведь детей возить, надо научиться!
Я понимала его прекрасно. В качестве инструктора попробовала поездить с невесткой.
У молодых людей железная психика и стальные нервы. Ивона водила машину спокойно, без всяких выкрутасов, но обладала одним недостатком — никак не желала принимать в расчёт педаль тормоза. Невзлюбила её, и все тут. И убедить Ивону пользоваться педалью представлялось мне прямо-таки сизифовым трудом. Вспотевшая, вся на нервах, я наконец предложила:
— Знаешь, поводи машину по кругу и постарайся подъехать к дому, а я посмотрю из окна.
Дети тогда жили в Махдии, в доме у шоссе, на третьем этаже. Подъезжали к дому следующим образом: с шоссе надо резко свернуть вправо и въехать на дополнительную параллельную полосу. Элементарное дело, ничего сложного. Ивона послушалась.
Я наблюдала её манёвры из окна. Свернуть резко вправо ей удалось запросто, но отвращение к тормозной педали привело к тому, что она упёрлась носом в забор школы. Сумела затормозить, лишь ткнувшись в него, дала задний ход, въехала на школьный двор и, сделав полный круг, подвела машину к дому. Я мягко (правда, на повышенных тонах) попросила, чтобы Ивона попыталась повернуть сразу, минуя школу. Она попыталась, опять остановилась перед забором, дала задний ход и подрулила к дому. В очередной раз, проигнорировав забор, она сразу вкатила на школьный двор…
Огорчённая, я сообщила о невесткиных успехах сыну, и принялись мы обучать Ивону сообща. Возвращались из Махдии в Тиарет, Ивона вела, мы спокойно её инструктировали.
— Впереди грузовик, а навстречу едет машина, пропусти её. Не хватит места разъехаться, тормози. Грузовик впереди, тормози. Грузовик!.. Тормози!!!
Мы заорали оба в один голос. Ивона успела тормознуть.
— В машине, на которой я училась, тормоз что надо — лишь прикоснёшься, уже остановилась, — обиделась Ивона. — А тут педаль плохо работает.
В конце концов она научилась водить, хотя до того, сворачивая в юру наискосок к рынку, устроила пробку на полгорода, а в письме ко мне позже меланхолически сообщила:
«Полицейский на рынке, прежде такой вежливый, теперь, как только я подъезжаю, сплёвывает, бросает шапку оземь и уходит с перекрёстка…»
Вообще-то манера езды в Алжире имеет свою специфику, о чем осведомлены лишь те, кому довелось там побывать. При встрече с другой машиной прежде всего проверяешь — если араб за рулём смотрит на дорогу, можно ехать невзирая на правила движения, если же он глазеет по сторонам, ехать нельзя ни в коем случае. Лица, пренебрёгшие этим правилом, потом долго ремонтировали свои средства передвижения.
Дети жили сначала в Оране, потом в Тлемсене, и я в обоих местах побывала. Не понимаю Камю. Он написал, что Оран некрасивый город. И где у этого человека были глаза? Какое там некрасивый — очаровательный красочный город! Меня, по крайней мере, он очаровал. В Тлемсене Ивона прикармливала двадцать кошек. Днём они валялись по всем диванам и стульям, но усвоили твёрдо: ночь надо проводить на улице.
В Махдии я познакомилась с Саси, молодым арабом, любившим Польшу и поляков. Он подумывал даже насчёт жены польки, но мы ему втолковали, что ни одна польская девушка никогда не привыкнет готовить обед, стоя на коленях. Телевизор у арабов стоял на половине высоты стены, а огонь разжигали обязательно на уровне пола. Мамаша Саси, дама прогрессивная, обучала меня подкрашивать глаза хной — делала она это одним лёгким движением, не глядя в зеркало, а по-французски говорила лучше меня.
Откровенно говоря, что касается языков, единственное утешение — мои дети. Ежи поехал в Алжир, более или менее ориентируясь в немецком. Французский он учил перед отъездом три месяца. На месте поднажал, ложась спать, словарь почитывал, а когда я приехала к ним, языком владел уже хорошо. Почти трехлетняя Каролина, самый послушный ребёнок, какого мне доводилось видеть, входя куда-нибудь, непонятно каким образом знала, что следует сказать, — «добрый день» или «bon jour».
Махдия расположена на плоскогорье за хребтом Атласских гор. У самой пустыни. Я вывозила ребёнка на природу, пытаясь найти какую-нибудь зелень, и однажды Каролина меня основательно изумила. Мы уже возвращались, когда я услышала, как моя внучка произносит какое-то странное слово.
— Непееехайалаба, — повторяла она над моим ухом. — Непееехайалаба…
Боже милостивый, о чем это она?! А девочка твердила своё все настойчивее. Я не могла понять, в чем дело, пока не увидела наконец араба. Он шёл в стороне, далеко от дороги, и даже при большом моем желании «переехать» его наверняка не удалось бы.
Новое арабское строительство меня потрясло. Наше по сравнению с ним — сборка швейцарских часов. Святую правду написала я об этом в «Сокровищах». Вот ещё несколько деталей. Сквозные щели вокруг оконных рам в квартире моих детей достигали четырех сантиметров, а лестницу я из любопытства обмерила: каждая ступенька была разной высоты, двух одинаковых не найти, а если такое и случалось, то не подряд. Спускаться следовало осторожно, ибо нога то глубоко проваливалась, то неожиданно оказывалась под подбородком, а перила шатались. Здание было ультрасовременное — достижение нового строя.
Мои взгляды выкристаллизовывались все чётче, набираясь новых аргументов. Можно согласиться с глупым утверждением: в разных странах нашего лагеря все похоже, ибо мы граничим друг с другом, принадлежим к одной этнической группе, одним словом, мы — братья славяне. Даже на демократических немцев оказали влияние, а зараза пошла от русских, отсюда и общий идиотизм. Но Алжир с нами не граничит, и славянской души я не углядела ни в одном арабе. Поэтому причина генерального кретинизма, по-моему, совсем иная. Проявления же совершенно знакомые и, возможно, даже более разительные.
В Алжир я попала в ноябре, то есть в осенне-зимний сезон, и оказалась над уровнем моря повыше Закопане. Моросил дождь. Где-то, очевидно, лило изрядно, потому как, добираясь до столицы, мы угодили в настоящее половодье. По шоссе бурлила река выше осей колёс, по обочинам шоссе стояли арабские дети и показывали, где кончается асфальт. Об остановке и думать не приходилось. Я присмотрелась, откуда вода. С расположенных выше бескрайних виноградников стекали потоки густой жижи темно-коричневого цвета, насыщенной глиной.
— Послушай, сын, почему же они куда-нибудь не отведут воду? — спросила я со злостью. — Обычная мелиорация, и вопрос решён!
— А зачем? — саркастически ответил сын. — Ведь такие наводнения случаются всего два раза в год, в остальное время сухо. Зачем же утомляться? А виноградники и так скоро исчезнут — пустыня наступает, песок все поглотит.
Наверное, и в самом деле поглотил. В тот раз я видела у шоссе поля проса. А когда довелось ехать той же дорогой через полтора года, никакого проса уже и в помине не было. Поля засыпал песок, длинными языками подбираясь к асфальту. Я не в курсе, как обстоят дела теперь, может, и шоссе уже засыпало.
Старые французские фермы превратились в руины, очаровательные виллы, окружённые зелёными садами, постепенно ветшали, некогда обрабатываемая земля пустовала. Да, этот строй все приводит в соответствующий вид…
