Третья молодость - Хмелевская Иоанна (чтение книг txt) 📗

Я сама уже не входила в подробности — у Славека тоже полно знакомых в Служевце. Подстёгнутый состоянием любимой Фрезии он сумел-таки договориться, и лошадей перевезли на новое место. Когда я под вечер приехала в Трускавь, потная Фрезия ещё нервничала, у неё поднялась температура. Но к счастью, на следующий день все прошло. Зух (во-первых, мерин, во-вторых, старше) перенёс путешествие спокойнее.

Разумеется, уже через месяц лошади обрели хорошую форму и поправились. (Фрезия даже слишком, а в результате расхлёбывай я.)

Марек со Славеком отстраивали небольшую конюшню и сидели на крыше, невеста Славека объезжала лошадей и уехала на Зухе. Фрезия осталась в конюшне одна, а к одиночеству она совсем не привыкла и требовала общества. Не помог сахар, она даже не взглянула на свежую морковку, совсем обезумела и ржала так, что эхо разносилось по окрестным лесам. Пытаясь разнести строение, Фрезия била в стену задними ногами. Деревянный жёлоб попался ей под копыта — она разнесла его в щепки, норовя выпрыгнуть в маленькое окошко. Когда она зацепилась передней ногой за лестницу на сеновал и повисла, я помчалась за помощью — своими силами лошадь мне не поднять, а Фрезия того гляди сломает себе ногу. Вывели её во двор — продолжала буянить. Славек боялся кней подойти. Вот тогда-то энергично вмешался Марек; сумел придержать её за морду и положить руку на шею. За десять секунд дикая фурия обернулась кроткой овечкой. Эту метаморфозу я наблюдала собственными глазами.

Дальнейшая Марекова педагогическая деятельность очень пришлась мне по душе. Он решил показать Славеку, откуда берётся дешёвое сено для лошадей. Национальный парк за гроши сдавал в аренду лесные поляны — неровные, бугристые, никакая косилка не возьмёт. Их приходилось обкашивать вручную. Никто не желал этого делать. Марек взял в аренду семь гектаров, из них четыре прямо-таки дли «Крымских сонетов» [11]. На лужайке росла даже зубровка душистая. Позднюю весну, все лето и раннюю осень я провела на сельскохозяйственных работах, с упоением ворошила и сгребала сено — невесомые грабли Марек сделал собственноручно. Первый раз в жизни у меня в распоряжении оказался луг, по которому можно ходить сколько душе угодно. Мареку мои хождения не мешали. Вот я и ходила и срезала по стебельку самые красивые травы. Большая часть декораций на трубах у меня в квартире происходит из Трускавя.

Результаты этого педагогического замысла оказались многочисленны и неожиданны.

Лето выдалось по большей части дождливое. А сохнущее сено предпочитает солнце, иные атмосферные условия ему не на пользу. Однако Марек решил настоять на своём. К тому времени первое увлечение им у меня уже миновало, и, полная критицизма, я тем не менее отдавала ему должное. Мало того, что косой он махал без всякой устали, так ещё и умудрялся обойти одеревеневшие стебли и щавель, выбирая траву самую сочную и ароматную. Метод просушки Марек придумал гениальный — сделал навесы из полиэтиленовой плёнки, прикреплённой к шестам. Длинные гряды сена, закрытые от дождя и хорошо продуваемые ветром, сохли как миленькие. В конце концов он сметал семь стогов, из них один огромный — всю живность Трускавя можно бы сеном прокормить. Это-то неожиданно и заприметило окрестное население.

Ещё в начале сенокоса к нам подходили двое крестьян, молодых здоровяков. Присмотрелись подозрительно, удостоверились, что Марек и в самом деле намеревается выкосить лужайки, покачали головой.

— Я и за семьдесят злотых в день за это не возьмусь, — презрительно показал один на косу.

Марек заметил, он-де орудует косой даром. Из вежливости мужики не стали пояснять прямо, что считают его придурком, а лишь пожали плечами и удалились. Когда стога уже стояли и благоухали зубровкой душистой и мятой, все окрестные крестьяне приходили их торговать. Предлагали самую высокую цену, Марек мог бы на сене неплохо разбогатеть, но не продал. Только попенял крестьянам — и сами могли бы взять в аренду, никто не мешал. Поучительный пример возымел действие, правда, не там, куда был направлен. В Славеке почему-то ничто не дрогнуло, зато местные крестьяне на следующий год взяли в аренду все лужайки, и декоративные травы мне пришлось с трудом выискивать в лесу.

Постепенно я делала и другие наблюдения.

Стога, разумеется, следовало перевезти к конюшне. Расстояние — два с половиной километра. Мы попросили помочь крестьянина, жившего тут же, около шоссе, сразу за баром. Телега для перевозки сена стояла на дворе, в конюшне две лошади, крестьянин сидел на завалинке и смотрел в голубую даль. Выслушав предложение, он даже не поинтересовался, сколько, откуда и куда, какая плата. Сразу заявил: ему невыгодно. Безразлично, что и за сколько, — невыгодно, и вся недолга. Не помню уже, как мы перевезли сено, кажется, трактором с двумя прицепами, но меня заинтересовал этот решительный мужик.

С начала июня и до сентября я приезжала в Трускавь почти ежедневно в разное время и всегда видела его сидящим на завалинке перед домом. В восемь утра, в десять, в двенадцать, в четыре пополудни, в семь вечера и даже в половине девятого. Позже этого часа не видела. Он проводил всю жизнь на завалинке, и ему невыгодно было запрячь лошадей и за деньги проехаться два раза по пять километров…

Я заинтересовалась проблемой детальнее. Ездила в Трускавь и автобусом, бабы везли из города покупки: яйца, говядину, капусту, лук, морковь и другие подобные же продукты. Я специально проверяла, где они сойдут — вдруг живут в городских условиях? Ничего подобного, сельские женщины выходили среди хлебных полей и шли в дома с огородами, тянущимися до самого леса. Обычные деревенские хозяйства, только не с избой, а с элегантным коттеджем. Верно, им тоже было невыгодно сажать овощи, разводить кур.

Ещё из той же оперы. Хозяин арендованной конюшни жаловался на горестную свою судьбу: нигде не достать кокса! Мы показали ему: прямо под стеной лежали две тонны прекрасного угля, разве что замусоренного. Пожал плечами:

— Стану я ещё в мусоре копаться!

Вот тогда-то я обосновала свои выводы и начала утверждать, что господствующий строй развалится, ибо ничто столь идиотское не может существовать долго. Марек решительно возражал, называя меня идиоткой от политики… То есть, избави Бог, он никогда не употреблял столь вульгарных и однозначных определений. Мой идиотизм он доказывал методом изысканно научным, вынуждая сделать нелестные на свой счёт выводы. Я сделала выводы прямо противоположные. Другие знакомые, вздыхая, напоминали: на восток от нас неодолимая сила, но я знала, что ответить.

Ещё раз вернусь к лошадям: все штучки, приписанные Флоренции, вытворяла самолично Фрезия. Я не осмелилась бы нечто этакое выдумать. Прыгучая она была исключительно, к избранной преграде сворачивала неожиданно, и наездники сваливались с неё широким полукружьем направо и налево. Силы Фрезия имела неисчерпаемые и великолепно прошла бы и Большие Пардубицкие состязания, но все её возможности Славек прошляпил. Не тренировал её из опасения: как бы не устала, готов был чуть ли не на спине её таскать. Кажется, до сих пор эта кобыла вытворяет, что хочет, никем и ни к чему не понуждаемая.

Одно событие в Трускаве, весьма забавное, не имело отношения к сельскому хозяйству. Надо же такому случиться, что каменщик, во время ремонта у меня бросавший раствор на улицу, а после проложивший сетку, жил именно здесь. Его брат владел хорошим домом. У самого каменщика рядом тоже был участок, и он решил строиться. Однако пока что семейство запланировало свадьбу каменщиковой племянницы. Строительство отложили, и он отдал свой участок под большой танцевальный зал. Сделали навес, вбили в грунт столбы, уложили доски для настила, свадьбу справили огневую и громогласную, после чего каменщик навес разобрал и начал копать землю под фундамент.

И с ходу наткнулся на орудийный снаряд со стеклянным взрывателем. Я не разбираюсь в снарядах, особенно крупного калибра, но мне так объяснили. Орудийный ли снаряд, не ручаюсь, но вот стеклянный взрыватель фигурировал наверняка. Каменщик выкопал один снаряд, за ним второй. Дальше уже подоспели сапёры. Местное население эвакуировали в лес, а сапёры повыкапывали снарядов штук сто. Все вполне исправные, в прекрасном состоянии, со стеклянными взрывателями. Тогда-то каменщик и его брат вспомнили: третий брат во время восстания принял парашютный сброс. Их обоих в то время не было дома. А сбросили как раз снаряды; третий брат вскоре погиб. Никто даже не проведал, куда он спрятал принятое сокровище. Снарядов тогда так и не нашли, и тайна открылась лишь теперь.