Урок - Богат Евгений Михайлович (онлайн книги бесплатно полные .TXT) 📗
Андрей Снегов и Ольга Лебедева — педагоги, хотя и выглядят настолько юно, что больше похожи на студентов.
Увидев их в первый раз, я и подумал — студенты.
Они сидели передо мной — голова к голове, обе головы опущены, она с остро пылающими, как у первокурсницы, щеками, он осунувшийся, с воспаленными веками, как от бессонных ночей перед экзаменами, сидели и долго не могли начать рассказывать. И пока они молчали, я стал читать документы (по печальному поводу в редакцию редко идут без документов, потому что обращаются сюда после ряда печальных исходов, отразившихся в официальных бумагах, и, чтобы дать успокоиться посетителям, иногда стоит сосредоточиться не на них — на бумаге).
Бумага, которую я читал, была заполнена высказываниями (как выяснилось потом, высказываниями на суде, то есть, строго говоря, показаниями) о возмутительном, точнее — возмущающем поведении двух человек.
«Жукова С. А. (педагог, руководитель местного комитета): В буфете он говорил: „Ну, Оля, что мы будем кушать?“ Это слышали студенты.
Карасева А. А. (педагог): …на вечере на танцах Лебедева висела на шее у Снегова, и они целовались на виду у учащихся…»
Мои посетители — Он и Она — видимо, неотрывно, с волнением, наблюдали за мной, повторяя про себя уже заученные ими наизусть строки, потому что едва я дочитал «на виду у учащихся», как он синхронно уточнил.
— Позднее Карасева говорила на суде, что мы чуть ли не целовались. Разница существенная?..
Я согласился и читал дальше:
«Кузьмина А. М. (педагог): На вечере Восьмого марта они были переполнены друг другом, но они не целовались…»
— …не целовались, — с той же удивительной синхронностью уточнил он. Она молчала, теперь уже не с опущенной, с поднятой головой, с почти добела раскаленными щеками, молчала, точно плыла высоко над этими строками.
«…Я видела влюбленные глаза Снегова. Я была оскорбленная…» — читал я дальше высказывание педагога Л. М. Кузьминой.
Я ждал, что и сейчас он что-то уточнит. Но нет… Он молчал. Я помедлил перед тем, как перевернуть лист, чувствуя неловкость, какое-то, за десятилетия журналистской работы не преодоленное, подобие стыда, возникающее каждый раз, когда «по долгу службы» надо по-деловому, с разбегу, войти в чью-то вдруг обнажившуюся жизнь, полную боли и смуты и разных странных разностей, которые естественны лишь для двух людей в мире.
«Андреев Ю. А. (директор училища): Они встречались постоянно, демонстрируя свои отношения.
Тарханова Р. (студентка): Я слышала, как Снегов сказал Лебедевой: „Олечка, что мы будем кушать?“
Ерохина О. П. (педагог): …он поглаживал ее по спине во время танца.
Она же: Я слышала, как в буфете Снегов говорил: „Олечка, что мы будем кушать?“
Она же: Я хочу сказать, что Снегов — антиличность, это не человек».
За выписками из показании шло решение районного суда, отклоняющее иски А. В. Снегова и О. П. Лебедевой к администрации Оренбургского музыкального училища о восстановлении на работе, потом определение областного суда, оставляющее в силе решение районного, потом жалобы и ответы на них… «Вы дали основание полагать о наличии между вами близких отношений…», «Отклоняется…», «…Отклоняется…»
Я посмотрел на них — они и сейчас, сидя передо мной — опять с опущенными головами, «давали основания понять о наличии между ними…» — с той неотразимой бессознательностью, которая убеждает полнее сознательных действий: тем, например, как она не нарочно коснулась его, подняв руку, чтобы поправить волосы, и как он при этом нечаянно улыбнулся.
— Как видите, — поспешил он оправдать улыбку иронической репликой, — мы к вам с банальным делом об увольнении.
— За демонстрацию чувств, — отчужденно, мертво добавила она.
— По статье двести пятьдесят четвертой, — стер он улыбку сухой ссылкой на закон.
В данной статье речь идет об аморальном поведении педагогов, несовместимом с воспитанием молодежи.
Ольга Лебедева и Андрей Снегов, как я понял из их объяснений, когда они, переступив с явной мукой через что-то в себе, стали объяснять, излагать события, не видят в собственном поведении абсолютно ничего аморального, они твердо убеждены, что вели себя естественно и достойно, но, несмотря на это убеждение, не нашли удовлетворяющего их решения в местных судах и вот поехали в Москву в надежде, что им поможет Верховный суд РСФСР.
Мы договорились, что будем ожидать решения Верховного суда республики. Они ушли, оставив документы. Несмотря на то, что живое общение с живыми людьми для писателя должно быть дороже сосредоточенного углубления в самые оригинальные бумаги, я испытал облегчение, оказавшись с этими бумагами один на один. Читать, перечитывать их при людях, о которых они беззастенчиво повествовали, было мучительно неловко, а перечитать, сопоставить хотелось, — чтобы удостовериться в одной странности.
Странность заключалась в том, что если выстроить документы строго хронологически, то люди совершенно безупречной репутации, награждаемые, поощряемые, избираемые, вдруг становились исчадием ада, белое делалось черным без переходных состояний, без полутонов, как будто по взлету чьей-то палочки.
Кто же они, герои этой истории, до увольнения и судебных разбирательств?
И он, и она — воспитанники Оренбургского музыкального училища. Андрей Валентинович Снегов окончил затем Горьковскую консерваторию по классу фортепьяно, после чего вернулся в родной Оренбург, в родное училище, как педагог. За восемь лет работы ни одного взыскания, даже нарекания не имел; был награжден Почетной грамотой областного управления культуры за коммунистическое воспитание молодежи, был награжден знаком «Отличник культурного шефства над Вооруженными Силами СССР», имел благодарности дирекции за общественную работу и активную концертную деятельность; четыре года избирался членом райкома ВЛКСМ, три года — секретарем комсомольской организации; был членом месткома и редактировал общеучилищную стенную газету. За месяц до увольнения был отмечен как лучший в докладе заместителя начальника отдела культуры на методической конференции.
Лебедева Ольга Павловна после окончания музыкального училища осталась в нем на должности концертмейстера-преподавателя. До недавнего времени была секретарем комсомольской организации училища.
Если верить объективным данным, то перед нами люди совершенно безупречной моральной репутации, пользовавшиеся полным доверием со стороны администрации и общественности, люди, в порядочности которых сомневаться повода нет.
Это, повторяю, до увольнения и судебных разбирательств.
Затем белое становится черным. И перед нами: чуть ли не сексуальный маньяк, «любитель порнографии и нелегальных описаний эротического характера…». Это — он. Личность безнравственная, аполитичная, даже социально опасная. Не лучше выглядит и она…
Что же заставило резко изменить к ним отношение?
Однажды мать Ольги Лебедевой, Екатерина Савельевна, спросила у дочери, почему та не пишет мужу (Ольга была замужем за молодым музыкантом, воспитанником этого же училища, который находился в армии). Ольга набралась мужества и ответила, что разлюбила мужа и любит Андрея Снегова.
Через несколько дней в Оренбургское училище поступило заявление: «От Лебедева Павла Никаноровича…»
Павел Никанорович настаивал на мерах «воздействия к работникам вверенного вам училища — педагогу Снегову Андрею Валентиновичу и концертмейстеру-педагогу Лебедевой Ольге Павловне».
«…Снегов А. В., — написано в этом заявлении, — будучи намного опытнее и изощреннее Лебедевой О. П. в вопросах межполовых отношений между людьми, смог увлечь ее на путь моральной деградации. Лебедева О. П., идя на установление и поддержание интимных связей со Снеговым А. В., по объективным данным не могла не понимать аморального характера своих поступков: ей уже 22 года, более восьми лет состоит в рядах ВЛКСМ, из них пять лет — в комсомольской организации вашего училища, которую возглавляла в течение последнего года в качестве секретаря комитета ВЛКСМ училища.
Связи Снегова А. В. и Лебедевой О. П. зашли так далеко, что каждый из них поставил вопрос о расторжении первого брака, то есть о разрушении созданных ими семей…»
