Дело было в Педженте - Внутренний Предиктор СССР (ВП СССР) Предиктор (библиотека книг бесплатно без регистрации txt) 📗
Возвращаясь к зарождению сионизма, важно отметить, что тезис раввина-ортодокса Калишера, вымостивший дорогу ортодоксии к сионизму, оказал также решающее влияние на раввина-коммуниста Моисея Гесса, поглощенного в те годы задачей подготовки пролетарской коммунистической революции. Гесс полностью разделял требование ортодокса Калишера о возврате Палестины еврейскому народу. В своей книге “Рим и Иерусалим” он подверг критике всех тех раввинов, как ортодоксов, так и реформистов, кто пожертвовал национальной еврейской идеей и выдвинул мысль о созыве Еврейского Конгресса с целью немедленной колонизации Палестины. Гесс признавал, что на его про-Палестинскую позицию оказал серьезное влияние и неомессианец Граец (Graetz). Здесь мы ясно видим, как на заре сионистского движения шли рука об руку руководители еврейской ортодоксии, неомессианства и коммунизма. Коммунист Моисей Гесс умер в 1875 г., — в то время уже были преодолены те теологические предубеждения, которые препятствовали зарождению и повсеместному развитию сионистского движения. Недоставало только лидера, и таковым явился Теодор Герцль (Teodoro Herzl), чей израильский фанатизм, подобно еврейским основателям современного коммунизма Марксу и Энгельсу, также проявился в ношении ими традиционной иудейской бороды — по рекомендации Торы.”
Приведенные выдержки из книги Мориса Пинау “Заговор против церкви” доказывает лишь одно: “хорошая и добрая мама, которую все уважают” у марксизма и еврейства одна — это библейская концепция управления.
Библейский идеалистический атеизм христианских вероучений России успешно скрывал истинное предназначение еврейства, т.к. исторически сложившееся христианство вне зависимости от конфессиональной принадлежности ? был всего лишь экспортной модификацией иудаизма. Поэтому до появления Рахимова лица женщин, и Гюльчатай в том числе, мог видеть только Абдулла. Марксизм, же созданный внуком двух раввинов, был действительно “не какой-нибудь” ветхозаветный или новозаветный, а современный, светский, предназначенный для окончательного порабощения сознания народов мира через специально созданную для этих целей из диких кочевников особую общность, пропущенную через процесс рассеяния среди других народов мира. Вот и получилось, что из “черты оседлости” евреи сразу попали в государственные структуры вследствие “правильного” — интернацистского понимания ими в их большинстве “интернационализма”.
«В верхнем проеме показалась голова Сухова.
— Отставить!… Я тебе дам личико! — гаркнул он. К стенке поставлю за нарушение революционной дисциплины!
Женщина выскочила из колодца.
— Стой! — остановил её Сухов. — Объяви барышням подъем… Стой! И вот что: с сегодняшнего дня назначаю тебя старшей по общежитию. Будешь отвечать за порядок. Вопросы есть?
— Нет. — Гюльчатай припустилась ко дворцу.
— Господин назначил меня любимой женой! — разнесся по двору музея её ликующий крик».
Если строго следовать символике киноповести “Белое солнце пустыни”, то большевизм был против того, чтобы “личико” еврейства открылось русскому марксизму. Почему? Союз большевиков с троцкистами, меньшевиками, ликвидаторами и отзовистами вынудил их “назначить” (под давлением складывающихся в стране обстоятельств) вечно молодое еврейство “старшим” во вновь складывающемся общежитии народов бывшей империи. Эти обстоятельства определялись, с одной стороны, саботажем старого кадрового корпуса управленцев и недоверием к новой власти национальных “элит”, а с другой — более высокой грамотностью еврейства по сравнению с другими народами России. Возомнив себя “любимой женой” большевизма, еврейство забралось во “дворец” (в фильме — символ высшей государственной власти). Порядок же еврейство понимало только в рамках библейской концепции управления и потому сразу принялось создавать концлагеря, по типу тех, через которые само было пропущено в “синайском турпоходе” [72].
Но назначение Гюльчатай “старшей женой” в новом “общежитии” могло преследовать также и другую, (возможно не осознаваемую большевиками, но доступную Высшему Промыслу) цель: управление по библейской концепции из бесструктурного режима выходило на структурный, что при наличии альтернативной концепции переводило всю систему в состояния концептуальной неопределенности.
Еврейство — носитель библейской концепции концентрации производительных сил в обществе. Несмотря на пресловутую “черту оседлости” через финансы, т.е. бесструктурно оно практически контролировало внутреннюю и внешнюю политику империи. Подогревая революционные настроения в среде интеллигенции (практически все газеты царской России принадлежали еврейским кланам), оно в глазах простонародья выглядело защитником его интересов. Раскрыть двойную игру “любимой жены” можно было только допустив её до структурного управления, после чего созданный ею репрессивный аппарат сам сделает свое дело. Русские марксисты были атеистами материалистического толка, а потому цели Высшего Промысла если и были доступны им, то только на уровне подсознания. Отсюда, по мнению сталинизма, им ничего другого не оставалось, как “держать кувшин с водой” и стоять по стойке «смирно», до тех пор, пока толпа не дозреет до народа. Но затем Сухов требует от Петрухи, чтобы тот “тащил воду” на себе.
«Петруха, держа кувшин, стоял по стойке „смирно“.
— Я же серьезно! — испуганно сказал он. — Я на ней жениться хочу. Личико бы только увидеть. А то вдруг крокодил какой-нибудь попадётся, потом казнись всю жизнь.
— Давай, давай, тащи воду, — мягче сказал Сухов и пошел в “общежитие”».
Но марксизм оказался к этому (нести обществу «Концепцию общественной безопасности») не готов даже в конце ХХ столетия, поскольку всегда интересовался больше внешней стороной концепции управления, а не её содержанием. И потому ни у кого не вызвал удивления фрагмент заседания Государственной Думы, показанный на всю страну по телевидению в октябре 1999 года, в котором один из последних представителей марксизма депутат Харитонов, пытаясь выяснить суть экономических взглядов правительства, бессознательно увязал свое любопытство с “домогательствами” Петрухи: «Я, как тот незадачливый солдатик из “Белого солнца пустыни”, хочу спросить нашего премьера: “Гюльчатай, личико-то открой!”»
Все программы ТВ, словно желая закрепить в подсознании телезрителей ассоциации такого рода, неоднократно повторили этот эпизод, вставив в него кадр с Абдуллой, открывающим свое лицо из-под паранджи только что убитой им Гюльчатай, как некий курьез.
«Как только Сухов миновал дверь „общежития“, раздались крики и в него полетели подушки. Жены Абдуллы, все как одна, задрали подолы платьев и закрыли ими свои лица.
Сухов, вытаращив глаза, обалдело смотрел на оголенные животы женщин и на их длинные, до щиколоток, полупрозрачные шальвары.
Первая взглянула из-под подола Гюльчатай.
— Не бойтесь, это наш господин! — крикнула она, и женщины тотчас же открыли свои лица Сухову.
Они были разные, но все смотрели на Сухова преданно и призывно. Три из них были очень хороши. Сухов зажмурил на мгновенье глаза.
— Господин, — сказала Гюльчатай, — никто не должен видеть наши лица. Только ты! Ты ведь наш новый муж. Скажи своему человеку, чтобы он не входил сюда.
Сухов сглотнул слюну и, не глядя на гарем, походил немного по комнате.
— Товарищи женщины!… — вдруг вдохновенно заорал он. — Революция освободила вас. Вы должны навсегда забыть свое проклятое прошлое — как в семейной жизни, так и в труде. У вас нет теперь хозяина. И называйте меня просто товарищ Сухов. Вы будете свободно трудиться, и у каждой будет собственный супруг.
Женщины внимательно слушали его».
Россия вошла в революцию не пролетарской, а крестьянской и почти поголовно безграмотной страной. Но один “малый народ” имел в этом отношении преимущество перед остальными народами: еврейство, несмотря на черту оседлости (запрет селиться в крупных городах и некоторых регионах империи), в целом было более грамотным. Положение же еврейской бедноты из черты оседлости имело даже некоторые преимущества перед другими малоимущими слоями общества, так как евреи не знали тяжелого промышленного труда. Что касается ограничений прав еврейства, о котором так много писали в России до революции, то в монархической России права у низших сословий были повсеместно ограничены независимо от национальной принадлежности. Как писал Достоевский в “Записках из мертвого дома”: «Евреи требовали свободы передвижения, когда в России этими свободами ещё никто не пользовался». “Свободно передвигавшихся” вылавливали как “безпачпортных бродяг” и высылали в родную деревню или водворяли в тюрьму.
