Сталин. По ту сторону добра и зла - Ушаков Александр Геннадьевич (книги бесплатно без онлайн TXT) 📗
По официальным данным, США и Великобритания поставили 18 700 самолетов, 9600 орудий и 10 800 танков. Что и говорить, цифры впечатляющие! И тем не менее подавляющая часть вооружения была сконструирована и произведена в Советском Союзе. Однако и немцы благодаря поголовному призыву в армию тоже располагали весьма значительной живой силой, ненамного уступавшей Красной Армии.
Перед Новым годом войска 1-го Украинского фронта под командованием Ватутина перешли в наступление и освободили Житомир. А в середине января произошло давно ожидаемое событие: войска Ленинградского и Волховского фронтов очистили от противника железнодорожную линию Москва — Ленинград и таким образом положили конец блокаде города на Неве, которая длилась 900 дней.
После того как было покончено с сопротивлением немцев на Корсунском выступе на Днепре, Ставка ввела в бой все шесть новых танковых армий. В течение марта они форсировали Днестр и вышли на румынскую границу. Так была проложена дорога в Бессарабию, Буковину и Молдавию. Тем временем Малиновский освободил Одессу и побережье Черного моря.
С потерей Украины был проложен конец идее Гитлера о создании новой Германской империи на Востоке. Что же касается Сталина, то он готовился к летней кампании 1944 года, которая должна была поставить все точки над «i». Направлением главного удара были выбраны Белоруссия и Западная Украина, поскольку именно оттуда можно проще всего попасть в Германию. И к середине мая разработка плана Белорусской операции — знаменитого «Багратиона» — была закончена.
Но когда командующий армией Рокоссовский предложил прорывать оборону на Бобруйском направлении двумя ударными группировками, Сталин недовольно спросил:
— А зачем надо атаковать двумя отдельными группировками? Не лучше ли соединить все силы в одну?
Рокоссовский объяснил. Однако Сталин снова заметил, что лучше нанести один удар. Рокоссовский не согласился. Внимательно посмотрев на него, Сталин сказал:
— Ну если вы так уверены в своем предложении, выйдите в другую комнату и еще раз все как следует обдумайте.
Рокоссовский думал недолго и продолжал настаивать на своем.
— Но почему? — уже с раздражением спросил Сталин. — Ведь вы же распыляете силы?
— Да, — ответил генерал, — распыляю! Но именно на этом и строится мой план, поскольку в условиях той местности по-иному действовать нельзя...
Сталин снова отправил его «подумать». На этот раз вместе с ним в другую комнату отправились Молотов и Маленков. Ничего не смыслившие в военном деле, они попытались образумить генерала. Но тот стоял на своем. Тогда Молотов привел последний довод.
— Вы понимаете, с кем вы спорите? — спросил он, многозначительно глядя ему в глаза. В отличие от него и Маленкова, Рокоссовский понимал и продолжал настаивать на своем.
— Если вы считаете, что я ошибаюсь, — закончил он свои доводы, — то прошу вас освободить меня от командования...
В зале установилась тяжелая тишина. И вот тогда-то произошло то, чего не мог ожидать никто. Сталин, тот самый грозный Сталин, с которым уже давно, за исключением Жукова, никто не осмеливался разговаривать в таком тоне, вполне миролюбиво сказал:
— Мне нравятся генералы, которые не только знают свое дело, но и умеют отстаивать свою точку зрения... Ну что же, — подвел он итог дискуссии, — настойчивость командующего фронтом лишний раз доказывает, что организация наступления тщательно продумана. Ваше решение утверждается, товарищ Рокоссовский...
Что и говорить, все течет, все меняется! Да разве в начале войны хоть кто-нибудь мог предположить, что все знающий Сталин оставит безнаказанным столь дерзкое поведение любого генерала? И тем не менее... Впрочем, это говорит не только о том, что за годы войны изменился сам Сталин. Изменились и работавшие под его началом люди. И уже однажды побывавший за решеткой Рокоссовский не только бесстрашно спорил со Сталиным, но и взваливал на себя огромную ответственность. Случись что в Белоруссии не так, и ему не сносить головы...
Лишний раз упомянутый случай доказывает и то, насколько бездумны были в своем слепом поклонении вождю те же Молотов и Маленков. На первом месте для них стояло не порученное им дело, а то, как смотрел на это дело сам Сталин. И как это ни печально, подобных беликовых со своим убогим лозунгом «как бы чего не случилось» в окружении Сталина хватало...
Операция «Багратион» была проведена блестяще. Противник в беспорядке отступал, оставив в кольце под Минском стопятитысячную группировку. И теперь надо было думать о том, как лучше превратить операцию в Белоруссии в наступление по всему фронту.
Этот вопрос решался на даче Сталина, и все присутствовавшие на совещании сошлись в едином мнении, что Германия истощена и уже не имеет ни людских, ни материальных ресурсов. В сущности, речь шла уже только о сроках окончания войны.
— И именно поэтому, — сказал Сталин Жукову, — наши войска не только могут дойти до Вислы, но и должны захватить хорошие плацдармы за ней, чтобы обеспечить дальнейшие наступательные операции на Берлинском стратегическом направлении. Что же касается 1-й Польской армии, то ее надо нацеливать на Варшаву... Немцы, — после небольшой паузы добавил он, — будут драться за Восточную Пруссию до конца, и мы можем там застрять. Надо скорее очистить от них Украину и восточную часть Польши. Это очень важно с политической точки зрения...
20 июля войска Рокоссовского форсировали Западный Буг, и начались кровопролитные бои за освобождение Польши. 2 августа в Варшаве вспыхнуло восстание, однако, к великому огорчению самого Рокоссовского, он ничем не мог помочь восставшим в освобождении города своей юности. У него для этого просто не было сил.
Что же касается Сталина, то он, как и всегда, усомнился в донесениях разведки о восстании в Варшаве. «Я, — писал он Черчиллю, — не представляю, как подобные отряды (речь шла о поляках-эмигрантах. — Прим. авт.) могут взять Варшаву, на оборону которой немцы выставили четыре танковые дивизии, в том числе дивизию «Герман Геринг». И тем не менее советское командование не собиралось пускать дело на самотек и отдавать Варшаву, а вместе с ней и всю Польшу, «каким-то там частям Крайовой армии». Поскольку это могло закончиться для Сталина самым нежелательным образом.
В отличие от всех других восточноевропейских стран, на территории которых претендовал Сталин, только поляки воевали с немцами и не сотрудничали с ними, а в 1941 году, уже сражаясь с ними как союзники Англии, а затем и американцев, заключили с Советским Союзом договор о дружбе и сотрудничестве. Однако для Сталина ровным счетом все эти заслуги ничего не значили. У него был свой расчет на Польшу, которую он хотел видеть не только сильным государством, но и своеобразным гарантом от возрождения германской угрозы, а заодно и щитом, если такая опасность все же возникнет.
Для претворения своих планов в жизнь он порвал отношения с находившимся в Лондоне польским эмигрантским правительством и отказался признать руководимую последним польскую внутреннюю армию (Армию Крайову). Хотя не мог не знать, что именно она являла собой гораздо более мощную силу, нежели любое другое движение Сопротивления в Европе (за исключением, возможно, только Югославии).
Но Сталин не был бы Сталиным, если бы ограничился только одним отрицанием «какой-то там армии» и не попытался с помощью партизан бороться с нею. Оно и понятно, в Польше могла быть только одна армия — организованная и руководимая им самим. И как только советские войска освобождали какую-то часть польской территории, чекисты тут же арестовывали всех тех, кто отказывался признавать «восстановленную» советскую власть. Само собой разумеется, что под эту категорию попадали все те, кто так или иначе был не угоден Сталину.
Но были и те, кто охотно шел на сотрудничество с кремлевским владыкой, и именно из таких людей был создан Польский комитет национального освобождения в Люблине. Его члены были привезены в Москву и там в присутствии самого Сталина, Молотова и Жукова подписали соглашение с ним. Ну а чтобы рассеять все недоразумения по этому поводу, Сталин охотно объяснил с подозрением относившемуся к подобным деяниям Черчиллю причину такого поведения. «Мы, — писал он ему, — не хотим учреждать на польской земле собственной администрации и не будем этого делать». При этом он добавлял, что советское правительство «вошло в контакт» с люблинским комитетом, который мог бы формировать «ядро временного польского правительства, составленного из демократических сил».
