Сорок два свидания с русской речью - Новиков Владимир Иванович (книги полностью txt) 📗
И эту традицию было бы недурно сохранить. На литературных собраниях, научных конференциях то и дело слышишь: «Как здесь уже говорилось…» Меня такие безличные ссылки коробят, и я невольно думаю: нет, это не интеллигенция, это, как Солженицын окрестил, «образованщина». Интеллигент всегда скажет: «как верно заметил Иван Иванович» или хотя бы: «Я согласен с коллегой Петровым».
В официальной речи все чаще фигурируют обращения типа «господин Петров» и «госпожа Петрова». Сначала ими пользовались иностранцы — по аналогии со своими «мистер — миссис» и «месье — мадам». Потом они широко вошли в речь бизнес-элиты и продвинутой прессы. Но одно дело — помпезный прием, и совсем другое — неформальная беседа. Обращения к «госпоже» и «господину» — вежливые, но холодные, дистанционные. Устанавливая непринужденный контакт, воспитанный человек в нужный момент переходит на имя-отчество или просто имя — в зависимости от возраста собеседника и степени достигнутой близости.
Будем, конечно, считаться с тем, что многие дамы не переносят обращения к ним по отчеству — что ж, дай им Бог дожить до ста лет, оставаясь Машами и Анями. С другой стороны, нарочитым часто выглядит усечение отчества при разговоре с солидным мужчиной: когда, к примеру, знаменитого режиссера Говорухина желторотый телеведущий называет «Станислав». Поэт Светлов, как известно, в ответ на фамильярное «Миша» говорил: «Не церемоньтесь и называйте меня просто Михаил Аркадьевич».
Имя-отчество — примета нашего национального своеобразия. Она по душе многим иностранцам, любящим Россию. Когда я преподавал в Цюрихском университете, мне позвонила одна швейцарка и представилась: «Софья Петровна». Оказалось, что это фрау по имени София и отца ее зовут Петер. А известный славист из Глазго Мартин Дьюхерст свои письма иногда завершает шуточной подписью «Мартин Эдгарович».
Обязательно ли копировать западный этикет? Вообразим, что учреждение или предприятие, где вы работаете, посетил Президент Российской Федерации. И вы оказались с ним лицом к лицу. Как вы обратитесь к главе государства? «Господин Президент», по-моему, прозвучит слишком казенно. А имя с отчеством — это вроде бы и уважительно, и дистанционно, и демократично… Хотя в книге «Говорим по-русски с Ольгой Северской» высказана другая точка зрения: «…Возражаю против обращения к президенту по имени-отчеству, мне кажется, что раз уж он — первое лицо государства, то нужно соблюдать официальный статус». Да, непросто обстоит дело, тем более что опыт президентской власти у нас исторически еще невелик. Доверимся языку, он совершит свой выбор.
А вот для контактов с остальными согражданами наша национальная традиционная форма обращения, безусловно, годится. В качестве основной и исходной.
И вообще — давайте смелее и чаще обращаться друг к другу. Не прося извинения, как это делают вагонные попрошайки.
Материтесь пореже. И потише!
Прочитав сей заголовок, вы можете рассердиться на автора. Дескать, к чему народ зовете? Разве не учили нас, что употреблять нецензурные выражения нельзя нигде, никогда и ни при каких условиях? Такова ведь элементарная норма поведения. Да, норма. А еще у нас говорили: трезвость — норма жизни. Трезвенников, не берущих в рот ни капли спиртного, мне встречать иногда доводилось. Но вот тех, кто физически неспособен произнести матерное слово, становится так мало, что хоть заноси их поименно в Красную книгу. Стою в очереди у кассы супермаркета. Слышу, как сзади некто, беседуя с приятелем, оглашает пространство похабными словесами. Не убавляя громкость. Думаю: какой-нибудь неотесанный молодой амбал. Поворачиваюсь и вдруг вижу человека своего возраста, в очках и с бородкой — таких раньше относили к интеллигентам. Начинаю красноречиво смотреть на гражданина: мол, прекратите ругаться. А он на секунду удивляется моему испепеляющему взгляду — и продолжает матерную арию… Подхожу к своему факультету. Студентка жалуется однокурснику: «Я так за… мучилась, так замучилась»… (Вынужден «отцензуровать» ее реплику, поскольку глагол с приставкой «за» она употребляет несколько иной.) А потом еще кокетливо справляется у собеседника: «Ничего, что я так говорю?» Паренек покорно кивает. И лишь бронзовый Ломоносов на своем пьедестале, кажется, слегка шокирован: ведь он, взывая к юным потомкам: «Дерзайте ныне, ободренны…», имел в виду совсем другое дерзание.
Нет, тут даже не скажешь: ну и молодежь пошла! Сквернословию сегодня решительно все возрасты покорны. Соединили мы водопроводе канализацией, и грязную струю уже не остановить. Ощущение национальной речевой катастрофы. Кого винить? Слишком велик список лиц и организаций, причастных к искажению экологического баланса русской речи. Свой вклад в это нехорошее дело внесли руководители разных рангов, которые с советских времен не стесняли себя в выражениях. Помнится, когда Виктора Степановича Черномырдина назначили главой правительства, он в первом же интервью осанисто поведал, что умеет ругаться матом. Потом все-таки взял себя в руки, хотя и испытывал известные речевые затруднения, заменяя привычные «вводные слова» долгими паузами или междометиями. Но политик политику рознь. Например, первый президент свободной России Борис Николаевич Ельцин был противником нецензурной брани. Сошлюсь на достоверное свидетельство Юрия Михайловича Батурина, известного политика, космонавта и моего коллеги-профессора по факультету журналистики МГУ. Когда один из членов ельцинской команды попробовал рассказать непристойный анекдот, президент настойчиво попросил больше такого не делать, а сам в деловых разговорах к мату не прибегал никогда. Пример, достойный подражания…
После того как пятнадцать лет назад отменили цензуру, ненормативная лексика бурным потоком хлынула на страницы современной прозы и поэзии. Даже чинные толстые журналы начали время от времени матюгаться. Ну и что, выросли тиражи? Да нет, сближение с массами таким примитивным способом не достигается.
О том же стоит задуматься и журналистам, оказавшимся сегодня чемпионами по речевой безбашенности. Может быть, некоторые труженики СМИ относят себя к богеме, полагая, что владение трехэтажными конструкциями — своего рода артистизм? Да нет, заблуждаетесь: тот мат, что оглашает редакционные кабинеты в момент сдачи номера вовсе не богемный, а вполне тривиальный, плебейский. Все-таки, согласитесь: контрольный срок, «дедлайн» — угроза не смертельная. Это не та опасность, коей подвергают себя горняки, спускающиеся в шахту, или подводники, сидящие в батискафе. И постоянное щеголяние матом в телевизионных ток-шоу, маскируемое, как фиговым листком, звуком «би-ип», — тоже всего лишь дань тотальной распущенности. Не будем ханжами: бывают в жизни моменты, когда самый культурный человек не выдержит и выкрикнет экстремальное словцо. Это как граната, которую пускают в ход в критической ситуации. Но если человек стоит на балконе и кидает гранаты в прохожих, его надлежит обезвредить как опасного маньяка.
Государство здесь бессильно: никакие указы и запреты не помогут. Положиться можно только на человеческое достоинство, которое, будем надеяться, утрачено еще не всеми. Ограничить, урезонить самого себя, найти для разрядки стресса нестандартные слова и выражения в рамках пристойности. Один так поступит, другой — и смотришь, в обществе переменится моральный климат. При приеме на работу будут отдавать предпочтение тем, кто не имеет вредных привычек, в том числе и в речевом обиходе. В приличных фирмах сотрудницам запретят использовать вводное слово «блин». Это ведь жуткая поведенческая нечистоплотность. Совершенно согласен с лингвистом Максимом Кронгаузом, который в «Отечественных записках» объявил пресловутый «блин» «более вульгарным, чем соответствующее матерное слово». Желательно, чтобы по отношению к сквернословам установилось повсеместное презрение. Чтобы все мы сошлись на одном: матерщинники — это люди неблагородные. Люди, недостойные нашего уважения. Это, извините, плебеи. Это не что иное, как быдло. Это просто лохи. Это козлы позорные… Стоп! От более сильных выражений мы категорически воздержимся.
