Предложенные пути к свободе (ЛП) - Рассел Бертран Артур Уильям (читать книги онлайн txt) 📗
Более кратко: мы отстаиваем обеспечение прожиточного минимума всем, даже неработающим, но чтобы задействованным в труде, который общество признало полезным, доплачивали настолько больше, насколько позволяет валовая продукция — всё, что произведено. Отсюда можно идти дальше. Вряд ли всегда необходимо лучше оплачивать более квалифицированную или более необходимую обществу работу, ведь она интересней и почётней, чем обычная, поэтому и так представляется более привлекательной. Зато можно обеспечить дополнительный доход тем, кто готов трудиться только вполсмены, а наибольший — подвизающимся в особенно неприятной деятельности. Подобная система замечательно вписывается в социалистический идеал, хотя и плохо уживчива с анархией. На преимуществах проекта надо остановиться подробней, но я и так удовлетворён примирением свободы со справедливостью, равно как устранением специфических опасностей обществу со стороны безначалия и ортодоксального социализма.
5. Власть и право
По самому своему определению власть противоречит свободе, которая есть наивысшее из политических благ [21]. Какой-нибудь резвый мыслитель поспешит объявить право и правительство подлежащими устранению, если действительно нашей целью является свобода. Однако подобный силлогизм, независимо от степени его истинности, не настолько прост в доказательстве. Данная глава посвящена доводам анархистов против государства и его законов. Исходить будем из допущения, что свобода является конечной целью хорошего общественного строя, — допущения, которое одно ставит аргументацию безвластников под вопрос.
Уважение к чужой свободе противоестественно большинству людей, ведь зависть и самодурство легко побуждают вмешиваться в чужие судьбы. Не будь государственного принуждения, мы не могли бы и надеяться на свободу для всех. Сильный притеснял бы слабого, большинство — меньшинства, насильник — миролюбивого. Боюсь, что эти гнусные позывы не полностью обусловлены плохим общественным строем, который всё же потворствует состязательности и воспитывает нелучшие человеческие качества. Любоначалие, от рождения свойственное амбициозным личностям, признано правилом нынешней системы властных отношений. Вряд ли воля к власти будет сильна в обществе, не допускающем излишнего начальствования. Тем не менее, я не могу ожидать полного устранения властолюбия в любом обществе, особенно если в нём найдётся место для энергичных личностей и прирождённых политиков. Не будучи организованно ограниченными обществом, они могут (почти) преуспеть в построении деспотий, устранимых лишь длительными общественными беспорядками. Помимо политических амбицией надо учитывать также волю к власти над отдельными людьми. Не будь террор и обещание террора ограничены законом, мы никуда бы не делись от мужнина насилия над жёнами и родительского насилия над детьми. Общественные обычаи действительно могут обуздать семейную жестокость, но без законодательного закрепления таковые долго не протянут. В лесных коммунах, стоянках горняков и прочих подобных местах люди быстро возвращаются к варварству — что в суждениях, что в поступках. Поэтому до тех пор, пока человеческая природа не изменится, куда свободней будет в нетерпимых к проявлениям самодурства обществах, нежели там, где каждому позволено следовать всем своим побудкам. Но хотя признаётся потребность в каком-нибудь праве, всё равно необходимо не забывать, что власть, даже государственная, тоже является злом, пусть и меньшим. Перед тем, как отдаваться на произвол государству, нужно тщательно всё взвесить. И приветствовать всяческую возможность держать его на цепи, настолько короткой, насколько она ещё позволяет спастись от частной власти.
Власть государства наполовину правовая, наполовину экономическая: неугодные поступки оно карает уголовной ответственностью, а неугодных граждан — перекрытием средств к заработку.
Представления Маркса о государстве не вполне ясны. С одной стороны, он солидарен с современными апологетами диктатуры пролетариата, но с другой — предвидит исчезновение государства, каким мы его знаем, после социалистической революции. Среди рекомендаций Манифеста коммунистической партии кое-что действительно играет на руку государственности, например «централизация кредита в руках государства посредством национального банка с государственным капиталом и с исключительной монополией» или «централизация всего транспорта в руках государства», или такие слова:
«Когда в ходе развития исчезнут классовые различия и всё производство сосредоточится в руках ассоциации индивидов, тогда публичная власть потеряет свой политический характер. Политическая власть в собственном смысле слова — это организованное насилие одного класса для подавления другого. Если пролетариат в борьбе против буржуазии непременно объединяется в класс, если путём революции он превращает себя в господствующий класс и в качестве господствующего класса силой упраздняет старые производственные отношения, то вместе с этими производственными отношениями он уничтожает условия существования классовой противоположности, уничтожает классы вообще, а тем самым и своё собственное господство как класса.
На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех».
Подобный взгляд Маркс пронёс до самой своей могилы, и неудивительно, что его последователи подались в госсоциалисты (хотя бы только на время, пока государство не одолеть). С другой стороны, синдикалисты, взявшие от Маркса только доктрину классовой борьбы, отвращаются от государства и не успокоятся, пока оно не исчезнет полностью — в этом отношении они близки к анархистам. Гильдеисты же, хоть и ославлены как экстремисты, но всё равно воплощают в этом вопросе любовь англичан к компромиссам. Синдикальные лозунги о присущих государству опасностях поссорили гильдеистов с госсоциализмом, но и не подтолкнули их в объятия к анархистам. Пришли к предложению равноправия двух органов власти, один из которых представляет интересы потребителей, объединённых по географическому принципу, и сохраняет преемственность по отношению к демократическому государству; другой же представляет интересы производителей, объединённых по гильдейской принадлежности, и организованных в виде отраслевого профсоюза. Так получаются две власти над двумя различными классами. Гильдеисты не ожидают от рабочих властей никакой роли в функционировании государства, сильно привязанного к строго определённым странам. Зато рабочая власть сама всё больше походит на государственную, обладая средствами принуждения, используемыми в случае необходимости. Ожидается, что даже синдикалисты не будут протестовать против профсоюзного принуждения по отношению к его членам. По строгости правление профсоюза наверняка будет походить на правительство нынешнего государства. При этом мы понимаем, что умножение властей поставит крест на безвластии и профсоюзной революционности, что, боюсь, не не слишком рискованное предположение, если судить по делам.
О чём сильнее всего толкуют, так это об анархистской идее ненужности общественного принуждения. Как и во многом другом, в этом анархисты менее правы, чем кажется. Кропоткин, самый искусный защитник безначалия, обращает внимание на всё, что уже достигнуто одним лишь методом свободного договора. Он отнюдь не готов отказываться от коллективного руководства, только от общественной системы, навязывающей решение тем, кто с ним не согласен [22]. Система парламентского представительства с диктатурой большинства кажутся ему ужасными [23]. Он приводит в пример сотрудничество между железными дорогами различных стран, которые делегируют своих представителей на составление договора друг с другом, принимаемого представляемыми ими транспортными органами. Собрание железнодорожных делегатов не прибегает ни к какому принуждению против несговорчивого меньшинства, и это ничуть не препятствует организованности в сообщениях между странами. Таким вот образом анархисты надеются на эффективность руководства при отсутствии насилия: польза от взаимного согласия будет очевидной в условиях устранения хищнических побуждений, актуальных при нынешнем ограждении частной собственности.
