Англия и остальной мир. Взгляд с Бейкер-стрит (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан (лучшие бесплатные книги txt) 📗
Есть тут один набивший оскомину аргумент: если мы, дескать, увеличим производство здесь, значит, вынуждены будем сократить его где-то в другом месте. В действительности мы сократим при этом разве что финансовые потери да число граждан, эмигрирующих из страны. Главная задача нации, как мне кажется, состоит в том, чтобы покрепче держаться за внутренний рынок. Потому что любой рост производства здесь повлечет за собой рост смежных отраслей – это необходимо хотя бы для оплаты дополнительно произведенной продукции. Допустим, хоуикский твид продается в Шеффилде: значит, должен быть увеличен и объем выпуска шеффилдской стали – только в этом случае здешний рабочий сможет купить себе шерстяное изделие. А вот от продажи того же твида в Льеже если и выигрывает, то лишь одна группа британских рабочих. Давайте же вновь восстановим внутренний рынок: тогда только мы сможем достичь такого положения в торговле, какое вот уже двадцать лет наблюдается в Германии и Америке.
Печально сознавать, что в 1901 году наши экспортные показатели по шерсти остались на уровне 1859 года, ничуть не изменившись по прошествии 42 лет. При нынешней скомпрометировавшей себя системе в стране существует одна процветающая отрасль торговли – каменноугольная; она-то и загоняет наших граждан под землю, вынуждает заниматься всю жизнь нездоровым и неквалифицированным трудом, расточает государственный капитал и предоставляет сырье нашим же конкурентам, позволяя соперничать с нами в тех специфических отраслях торговли, где мы некогда преуспевали.
1904 г.
Споры о финансовой политике
… В настоящее время, в соответствии с нашим высокоморальным законодательством, алмазы, бархат, шелк и автомобили ввозятся в страну свободно, в то время как чай и сахар страдают от жестоких пошлинных обложений. И все это, по-видимому, – в силу каких-то моральных принципов, позволяющих нам чувствовать себя выше соседей. Но вообще-то ситуация выглядит несколько странно.
Наш рост уровня заработной платы выглядит неубедительно: ситуация тут напоминает анекдот про хвастуна, который рассказывает всем, что получает по 8,5 шиллингов в день, признаваясь затем неохотно, что рабочий день у него на неделе – единственный. Из сумм, приведенных в статистических данных, касающихся торговли шерстью – а я с положением дел в этой отрасли знаком наилучшим образом, – следует ежегодно вычитать как минимум четверть. От неполной загруженности страдают и другие промышленные отрасли.
Общая сумма экспорта и число занятых рабочих рук в этой старейшей отрасли британской промышленности на протяжении последних 20 лет постоянно падали.
Человек, который что-то производит – будь то мануфактурщик, индивидуальный ремесленник или фермер, – уже потому хотя бы, что он приумножает наше национальное богатство, имеет больше оснований рассчитывать на наше сочувствие к его интересам, чем потребитель, который может оказаться паразитом или трутнем. Страна способна просуществовать без последнего, но не обойдется без первого. Хотя мне кажется, что здесь вообще не сталкиваются ничьи интересы, ведь когда за стволом дерева осуществляется надлежащий уход, ветви и листья могут сами позаботиться о себе.
Чем же может похвастаться страна, живущая при системе, соответствующей столь высокой морали? Двенадцатью миллионами граждан, живущих на грани голода, и наивысшим среди высокоразвитых стран уровнем эмиграции, если верить цифрам, приведенным лидером партии радикалов. Каков, вы полагаете, уровень морали и цивилизованности на дне нашего общества? Квалифицированный рабочий – будь он ткач на шелковой фабрике, жестянщик или стеклодув – теряет квалификацию, а лишенный работы – опускается на дно общества…
В заключение несколько слов вот о чем: существует представление, что за все те изделия и продукты, что ввозятся в нашу страну и лишают наших людей рабочих мест, мы получаем что-то взамен. Ничего подобного. Если бы это было так, экспорт и импорт у нас находились бы в равновесии: сейчас же второй почти в два раза превышает первый. Половина нашего импорта являет собой выплату процентов за капитал, а также финансовые услуги, такие, например, как морские перевозки. Эти деньги мы получим в любой форме и очень легко. Если мы затрудним импорт готовой продукции, обложив ее тарифной пошлиной, это обернется для нас увеличением ввоза пищевых продуктов и сырья, а нам и требуется именно это. В настоящее время мы приносим в жертву труд бедняка ради интересов капиталиста, и так будет до тех пор, пока мы не перестанем покупать то, что способны произвести сами. Движение за тарифную реформу, как никакое другое, защищает истинные интересы демократии.
Сторонники свободной торговли утверждают, что введение тарифа приведет к повсеместному росту цен. Я не считаю, что десятипроцентная пошлина на готовые изделия повлечет за собой какое бы то ни было подорожание, и надеюсь, что конкуренция на внутреннем рынке сохранит цены на прежнем уровне. Но предположим на минуту, что все у нас действительно подорожает на десять процентов; ведь эти деньги останутся в национальной казне и снимут налоговое бремя с плеч граждан – то есть им же вернутся. В Америке не существует подоходного налога, очень невысоки прямые налоговые ставки – а все благодаря тарифу.
1905 г.
О проблемах брака и разводах
Корреспондент «Дэйли мэйл» Джордж Э. Белл, жалуясь на якобы имеющий место упадок британской расы (заявление это представляется мне совершенно безосновательным), одну из причин такового формулирует следующим вопросом: «Развод: разве не он губит дела сердечные?».
Мистеру Беллу должно быть известно, что английские бракоразводные законы – самые консервативные и с точки зрения реформатора-европейца могут считаться реакционными; соответствующее шотландское законодательство куда либеральнее.
Не знаю, действительно ли мистер Белл убежден, что в интересах общества принуждать к совместной жизни до самой смерти – нормальную женщину и идиота, законопослушную гражданку и уголовника, отбывающего тюремное наказание, достойного мужа и жену-дипсоманку Или, может быть, он полагает, что ситуация, когда 100.000 пар живут раздельно, будучи не вправе заключить новые союзы, способствует укреплению общественной морали?
Я считаю, что существование в нашем обществе огромной массы «холостяков поневоле» подрывает основы морали и, кстати, оказывает самое пагубное влияние на темпы рождаемости, о чем сегодня все пишут как о национальной катастрофе. Я считаю, что муж и жена, чей брак не сложился, имеют право на раздельную жизнь, а затем – по истечении какого-то срока – и на развод.
Действительно ли в корне проблемы преобладают религиозные соображения? В ходе работы комиссии мы получили на этот вопрос утвердительный ответ: аргументы против реформы носили в основном богословский характер. А недавно из Индии пришло убедительное доказательство того, насколько глупо обустраивать свою жизнь на основе священных текстов. Выяснилось, что миллионы вдов погибли в ритуале сати напрасно: в ранних священных инструкциях слово «алтарь» было неверно истолковано и превратилось позже в «огонь». Этот ужасный пример убедительно показывает, сколь опасно пользоваться древними изречениями на незнакомом языке, относящимся к иным культурным условиям. Следование им нередко противоречит здравому смыслу и может навлечь несчастья на современных мужчин и женщин.
Не пора ли здравому смыслу вступить в союз с правосудием и положить конец бессмысленному анахронизму?
В конце концов, насущные нужды дня сегодняшнего для нас важнее, нежели предписания древних, в основном, как сейчас уже признано, не имеющие никакого отношения к условиям современной жизни…
Не меньше любого священнослужителя я желаю влюбленным, соединившимся благословенными узами брака, оставаться в нем навсегда. Трудно, однако, смириться с мыслью о том, что Господь Бог захотел бы насильно удерживать в брачном союзе безумцев, пьяниц и садистов, которые истязают друг друга, детей своих и всех окружающих. Цитата из какой-то речи на Трентинском соборе 1545 года – не самое лучшее утешение мужу, судьбой осужденному на пожизненное одиночество с неизлечимо безумной женой, или женщине, которую муж-хулиган постепенно вгоняет в могилу.
