Статьи и выступления - Драйзер Теодор (книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
Форд снарядил свой «Корабль мира»! Взяв на борт живой груз из редакторов, журналистов, проповедников и тому подобной братии, он отплыл в Европу, чтобы в день рождества 1915 года кликнуть клич, услышав который «сонмы солдат встанут и покинут окопы». Наши премудрые американские газеты, особенно на Среднем и Дальнем Западе, расточали ему комплименты и заранее поздравляли с победой. Они не сомневались в успехе! И это — перед лицом могущественного шовинистического движения и шовинистической пропаганды, которые начиная с 1813 года растут и крепнут в Германии, стимулируя завоевательные войны.
Остальные миллионеры удовольствовались тем, что по-прежнему продолжали наживать деньги.
Вот вам и замечательные достижения крупного американского дельца и его попытка осознать то, что происходит в мире!
В заключение коснусь еще одной стороны вопроса. В начале мировой войны нам уши прожужжали рассуждениями о наших «обязанностях перед миром», о «нашем долге перед цивилизацией», о том, что нам предстоит «спасти мир для демократии». И только на четвертом году войны — фактически, а также по признанию нашего главного златоуста — открылась нам программа и истинные цели нашего врага, и мы поняли, что энтузиазм, которого от нас требовали, был уместен и даже необходим. Тогда у нас заговорили о том, что «пора Америке занять свое место в ареопаге народов», — и некто Рут и Фрэнсис (поверенные и агенты корпораций, достаточно запятнавшие себя потом в глазах американского народа) были направлены для переговоров с представителями измученной войной страны, ищущей новых и лучших форм политического и социального устройства.
Во время самой войны господствовало мнение, что главное — это «люди, деньги и суда» (все то же старое представление, будто все решает количество, а не идеи и умы, которые могли бы с честью парировать самые коварные замыслы наших врагов и друзей). Но жизнь — и международная политика и дипломатическая игра — куда сложнее. Она может потребовать — да и действительно потребовала — от пацифистски и религиозно настроенного американца мобилизации новых душевных ресурсов и сил. Она заставила его, наконец, понять, что жизнь — это столкновение куда более темных и загадочных сил, чем он когда-либо предполагал, куда более прожорливых, кровожадных, скотских аппетитов, чем могло допустить его робкое пацифистски-пуританское мировоззрение. Открылась дверь, распахнулось окно, и, заглянув в разверстые глубины природы, американец увидел — достаточно смутно, надо сказать, — то, чего он и сейчас еще как следует не переварил. А именно, что природа не знает незыблемых, дарованных небом заповедей и что в мире нет ничего твердо установленного. В этом мире, где действуют неисповедимые законы равновесия, всего можно ждать — решительно всего!
Потребовалась мировая бойня, чтобы расколоть уютную раковину невежества и равнодушия, в которую с головой забрался американец.
И что же, научился он чему-нибудь? Открылось ему в жизни нечто такое, чего он не знал раньше? Трудно сказать! Я только позволю себе привести здесь одно поистине меткое, на мой взгляд, замечание:
«Свирепое, первобытное коллективное сознание Америки, подобно сознанию какого-то допотопного чудовища, сосредоточено на потребностях минуты; оно, по-видимому, даже и не подозревает о существовании своего огромного, косного, почти лишенного нервных центров тела, усеянного легионом паразитов. Когда сегодня оглядываешь необъятную ширь американского общества, чередою унылых степей уходящую на запад, просто ужас берет: каково это — жить без культурных побуждений, без культурных традиций, проникающих во все поры сознания и поддерживающих упорядоченное течение жизни и энергии над сталкивающимися в глубине приливами и отливами личных потребностей, животных инстинктов и страстей».
Деньги, деньги, деньги! Строить, строить и строить, чтобы набрать побольше денег, чтоб было чем похвалиться перед соседом, чтоб превзойти его — богатством, конечно. О Расселе Сейдже рассказывают, что он всегда держал под рукой в конторе железный сейф, где хранились его «абсолютно надежные», как он выражался, ценные бумаги стоимостью в 78 миллионов. Желая показать, что он многого достиг в жизни и с толком прожил свой век, он доставал их из сейфа и торжествующе восклицал: «Видали? Держу пари, во всей Америке нет человека, который мог бы показать вам такую кипу первосортных займов и акций! Другого такого нет во всех Соединенных Штатах!»
И он был, пожалуй, прав!
Ну, а дальше что?
Сейдж умер — и не придумал ничего лучшего, как завещать свои несметные капиталы жене (вот вам и хваленый американский финансовый гений!). Его старуха, такая же темная и невежественная женщина, как и ее муж, мечтая с пользой употребить эти деньги, пожертвовала их частично на школы различных сект, а большую часть — на учреждение «Фонда Рассела Сейджа». С тех пор «Фонд Рассела Сейджа» только и делает, что рассматривает, пересматривает, изучает и исследует один проект за другим, тщетно пытаясь найти для себя какое-нибудь разумное применение. И вот сколько уже существует «Фонд Рассела Сейджа», — а совершил ли он что-нибудь заслуживающее внимания?
Будем надеяться, что Америка когда-нибудь, на свой особый лад, выйдет на дорогу интеллектуального прогресса. Старуха-поденщица, некогда приходившая ко мне убирать комнату, любила говорить: «Я не так глупа, как кажется!» Так и Америка — вероятно, и даже наверняка — не так глупа, как кажется.
Разумеется, всякая молодая страна начинает с того, что заимствует свою культуру. Такие вещи не создаются по мановению волшебного жезла. Однако перед нами государство, которому уже ни много ни мало триста лет; оно насчитывает не менее ста двадцати миллионов жителей; его города по своему значению и богатству не уступают любым городам мира; его архитектура и сейчас поражает своим величием, а вскоре достигнет непревзойденного великолепия; его техническому оснащению могла бы позавидовать любая страна. С точки зрения материальных условий у нас есть все, что может потребоваться народу для истинного культурного развития. Так почему же, спрашиваю я, мы все еще увлечены погоней за наживой, а что до всего прочего, культивируем такие пошло-сентиментальные представления о жизни? Те немногие подлинно великие мыслители, которых создала Америка — По, Уитмен и Твен, — у нас под запретом. Только в одной области, в финансах, — не в военном искусстве, не в политике, ни в сфере мысли и изящных искусств — способны наши выдающиеся личности поспорить с заграницей. Во всем, что не касается чисто материальных интересов, мы придерживаемся каких-то фальшиво-сентиментальных представлений. Но откуда берутся эти нелепые предрассудки в отношении самых обыкновенных отвлеченных вопросов? Ни один народ не превосходит нас богатством, мужеством, трудолюбием; нигде нет такой разнообразной и величественной природы — горных цепей, озер, долин, такого морского побережья. Мы должны были бы находиться, и, как я догадываюсь, находимся (хотя подтверждений этому что-то не видно) на пороге нового расцвета искусства и литературы, достойного сравнения с величайшими вершинами человеческого прошлого. И, невзирая на это, наш народ и его признанные лидеры продолжают коснеть в предрассудках, предпочитая закрывать глаза на самые элементарные факты. По их убеждению, все люди в Америке честны, отзывчивы и правдивы (по крайней мере обязаны быть такими), а все женщины чисты, как свежевыпавший снег (по крайней мере обязаны быть такими). Наша конституция — это Нагорная проповедь, наши законы — десять заповедей. Сами мы никому не причиняем и не желаем зла — виноваты всегда пришлые люди, зловредные чужеземцы, они бог знает откуда сваливаются на нас — ибо в нашей интеллектуальной и нравственной космогонии им нет места — и причиняют нам зло.
Придет срок, и Америка, возможно, выйдет на правильный путь. А возможно, и не выйдет. Почем знать, а вдруг Америка только машина, делающая деньги, или исполнительный сборщик меда, вроде пчелы, или беспорядочная кладовая — какой некогда был Рим, — не знающая, как распорядиться наваленными в ней сокровищами. Другие, более хитрые нации, не обладающие ни такой силой, ни богатством, быть может, когда-нибудь поведут великана за руку и станут помыкать им. Или он окажется в положении богатого наследника, не ведающего ни трудностей жизни, ни рождаемых ими колебаний. Втянутый под благовидным предлогом в расточительные аферы или увеселения своих друзей, он будет только рад в итоге уплатить по всем счетам и незаметно ретироваться.
