Остановка в Чапоме - Никитин Андрей Леонидович (серии книг читать онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
Пожалуй, я тоже могу сейчас сказать об этом с уверенностью. И мне даже кажется, что вся эта паутина вокруг мехового цеха косвенным образом связана с делом Гитермана, во всяком случае, отразилась на его судьбе в ходе следствия. Пока это только ощущение, какое бывает у человека в темной комнате, когда он осторожно продвигается вперед, все его чувства обострены и он непонятным образом начинает ощущать присутствие вокруг себя каких-то масс, которые он обходит, отыскивая выключатель. Выключатель где-то рядом. Еще немного - и вспыхнет свет, загадочные массы превратятся в самые заурядные предметы, но пока этого еще не произошло. Может быть, потому, что гораздо больше, чем эти загадки, меня занимает сейчас сам Подскочий. Чувствуется, как он волнуется, хотя старается этого не показать. Как видно, ему непривычно рассказывать о себе человеку, которого он, в сущности, видит в первый раз в жизни. Во второй - он сам напомнил о нашей встрече, она произвела на него гораздо большее впечатление, чем на меня, к тому же он читал мои очерки о северных колхозах и слышал обо мне от председателей. И все равно - тут нужны силы. Силы, потому что, как я понимаю, для него впервые замерцала надежда на справедливость.
Когда его выкинули из колхоза, сделав "ночным сторожем", хотя, как он говорит, у них и должности такой никогда не было, он обратился за помощью в МРКС. Но Голубев - милейший Павел Иванович Голубев - ответил ему, что с ним поступили правильно, и рекомендовал уволиться. В воинской части, которой колхоз помогал строить коровник, никто не захотел взять на работу "опороченного по суду" человека, и он, получив расчет, оставив в Североморске жену, поскольку там у нее была работа, на следующий день улетел в Молдавию, к брату и матери, чтобы там устроиться на завод снабженцем.
- ...Понимаете,- говорит он мне,- я двадцать лет проработал в системе МРКС, там стал инвалидом, никогда за это время самостоятельно не менял место работы, и просить, чтобы меня приняли на работу из милости, просто не привык!..
Ни тюрьма, ни суд не могли отнять у этого человека его мужскую честь и гордость.
- Вас арестовали по делу Гитермана? - возвращаюсь я к нашему разговору.
- Да. Но Найденко они привезли сразу.
- Какого Найденко?
- Бригадира шабашников. В апреле восемьдесят третьего года,- в тот год, когда вы приезжали,- мы начали строить три двухквартирных дома. В августе мне стало ясно, что бригада работает плохо, надо с ней расставаться. Найденко устраивал пьянки, угрожал ножом другим рабочим. Те рассказывали инженеру-строителю Ижеевой, а она докладывала мне. В августе двое рабочих пожаловались, что Найденко проставил в табеле им не все рабочие дни. Мы их собирали, уговаривали, постановили оплатить всем поровну. Тогда же Ижеева сказала мне, что Найденко собирал с рабочих деньги, якобы для передачи руководству колхоза. Я попросил членов бригады написать по этому поводу объяснительные, они это сделали. Был конец августа, в начале сентября я уехал в отпуск. Когда вернулся в октябре, правление уже расформировало бригаду, и я передал объяснительные рабочих сотруднику североморского ОБХСС Салину для разбора и принятия мер. Расписку он мне не дал, протокола изъятия не составил, и больше я этих бумаг не видел...
- Вы думаете, что Найденко собирал эти деньги для себя, как Меккер?
- Кто этот Меккер?
- Человек, который якобы передал деньги, собранные с бригады монтажников, Гитерману.
- Да? - Подскочий помолчал.- А потом брал их себе, потому что Гитерман не взял их, так?
- Совершенно верно. Правда, версия, что он передавал деньги именно Гитерману, придумана следователями, рабочие показали, что Меккер не называл имени Гитермана.
Наверное, впервые Подскочий улыбнулся.
- Мне это интересно будет узнать подробнее. Почему - вы поймете дальше. Но я полагаю, что Найденко действительно часть денег мог отдать моему тогдашнему заместителю по строительству Краснопольскому. Они пили вместе, Краснопольский приписывал для бригады объемы и угрожал Ижеевой расправиться с ней за то, что она вмешивается и проверяет наряды на выполненные работы... Значит, Меккера вынудили дать показания против Гитермана? То же самое сделали с Найденко. По-видимому, объяснительные записки, которые я отдал Салину, не пропали. Найденко был взят, и его точно так же заставили показать, что он давал мне те самые деньги, которые он собирал с рабочих и судьбу которых я просил выяснить у работников ОБХСС.
Подскочий замолкает и опускает глаза, вспоминая. На его высоком лбу я замечаю несколько мелких капелек пота - воспоминания даются ему нелегко. Он испытывает чувство унижения от того, что с ним так поступили, и что сейчас он снова вынужден объяснять, что он честный человек и неповинен в том, в чем его пытались обвинить.
- Меня арестовали второго апреля восемьдесят пятого года. Вызвали в североморский горотдел УВД. Сначала допрашивали сотрудники ОБХСС, Носаченко и тот же Салин. Потом приехал подполковник Белый. Посадили меня в КПЗ Североморска. Белый приехал для того, чтобы заставить меня дать показания против Гитермана. Он приезжал и в следующие два дня, тогда же он привез и Найденко. Тот смотрел не на меня, а только на Белого, и повторял, как урок, что передал мне полторы тысячи рублей возле гостиницы "Полярные зори", у входа в столовую. Белый смотрел на него, слушал и кивал головой… Перед этим Белый пытался склонить меня к "чистосердечному признанию", говорил о том, что меня, мол, "заставляли брать взятки и передавать другим", что "паровозом у вас был Гитерман". Особенно он налегал, что деньги я брал не для себя, а для Гитермана. Потом, уже в тюрьме, я долго раздумывал, почему они выбрали такое место, где якобы передали мне деньги, и только много времени спустя сообразил, что место это рядом с домом, где живет Гитерман! Они "подсказывали" мне, как я должен поступить... Это было омерзительно. Белый обещал, если я соглашусь опорочить Гитермана, выхлопотать минимальное наказание для меня и всегда повторял, что ему надо срочно докладывать результаты генералу Данкову. Когда же я отказывался лгать, он начинал меня запугивать, рисуя ужасы тюремной жизни и обещая посадить меня на десять-двенадцать лет. От него я узнал, что на следующий день меня переведут в Мурманск, в тюрьму, что прокурор даст санкцию на мой арест, потому что по их представлению санкцию дают всегда.
Но пятого апреля меня в тюрьму не посадили. Прокурор Североморска такую санкцию не дал. Тогда Салин с Носаченко повезли меня к другому прокурору, в город Полярный. Там прокурором Пятенко. Салин его уговаривал около двух часов, чтобы тот выписал постановление о задержании, но ничего не добился, Пятенко прямо сказал, что они должны меня освободить. Тогда они привезли меня в отдел милиции Полярного, сунули снова в камеру и только вечером отпустили домой, взяв подписку о невыезде...
- То есть вас держали трое суток. А как же справка о семи месяцах?
- Эти месяцы тоже будут. Они еще впереди. Подполковник Белый поручил вести мое дело следователю Чернышеву...
- Он занимался и Гитерманом.
- Я так это и понял. Семнадцатого апреля Чернышев вызвал меня в милицию Полярного, приехал туда сам на черной "Волге", прошел к начальнику милиции, о чем-то с ним долго говорил, потом они вышли, взяли меня, и все трое мы поехали снова к прокурору Полярного. Как я понял из разговора в машине, Чернышев и начальник милиции были давно знакомы и тот взял его к прокурору, чтобы уговорить дать санкцию на мой арест. Так это и случилось. Пятенко задал мне несколько ничего не значащих вопросов, а потом сказал, что он вынужден - так и подчеркнул голосом, что вынужден,- дать санкцию на мое задержание. Так начались мои мытарства. Сначала меня привезли в КПЗ Октябрьского района Мурманска. Но там начальник отказался меня принять, поскольку в постановлении был указан следственный изолятор. Сопровождающий сказал, что это личное распоряжение генерала Данкова, уехал и вскоре привез письменное подтверждение. В КПЗ, в одиночке, меня держали семь суток, потом перевели в тюрьму. Два раза в КПЗ приходил Чернышев и спрашивал: "Ну как, созрел? Будешь показывать на Гитермана?" И когда я отказывался оговаривать того и себя, грозил, что будет хуже, и уходил...
