Остановка в Чапоме - Никитин Андрей Леонидович (серии книг читать онлайн бесплатно полностью TXT) 📗

Андрей Никитин

Остановка в Чапоме

К ЧИТАТЕЛЮ

Далеко от Москвы, в южной части Кольского полуострова, лежит Терский берег, пересеченный Полярным кругом. Жизнь здесь нелегка, природа сурова, однако первые русские поселенцы пришли сюда даже раньше, чем вышли на Северную Двину и начали заселять Летний и Зимний берега Белого моря. От тех первых насельников и пошел крепкий род терских поморов.

В мою жизнь Терский берег вошел более двадцати лет назад. Я открывал его как путешественник, изучал его и вел там раскопки как археолог и палеогеограф, описывал его как журналист и писатель и размышлял над проблемами его хозяйства и быта как человек, для которого не безразличны судьбы окружающих его людей и процессы, происходящие в обществе, в котором он живет.

Впервые на Берег мне довелось ступить в самые трудные для него годы, когда велось планомерное уничтожение древних поморских сел, ровесников Москвы, когда людей вынуждали покидать родную землю и уходить в города, когда казалось, что вековечному поморскому корню приходит конец. Но я видел и другое - что люди не смирялись, они продолжали бороться за право жить на своей земле и в своем доме, за право самим выбирать свое будущее. Привыкнув всю жизнь единоборствовать со стихиями, терпеливо пережидать ненастье, свалившийся на них произвол поморы восприняли как очередное стихийное бедствие, которое надо пережить. Сами они жили в ладу с землей и с морем, верили в собственные силы, их не страшил тяжелый труд, поэтому, несмотря на невзгоды времени, они сохранили надежду на лучшее будущее, которое готовы были строить своими руками, только бы им в этом не препятствовали.

Похоже, это время наступило. Оно пришло вместе с новым поколением, которое не могло и не хотело жить по-старому, с новыми идеями и с новыми требованиями к обществу и к человеку, привело к яростным схваткам между сторонниками и противниками нового курса. Терский берег не остался в стороне от перестройки. Не побоюсь сказать, что там она началась даже раньше, чем была во всеуслышание объявлена с высоких трибун, потому что призыв к ней на самом деле был констатацией уже далеко зашедших процессов в обществе и в государстве.

Но эта книга не только о перестройке. Перестройка - всего лишь определение процесса, характерного для данного отрезка времени, который имеет свое начало и свой конец. Эта книга о людях, о человеке и его месте в природе и в обществе. Четыре тетради северного дневника - четыре временных среза и четыре узла проблем. Они показывают, что волновало людей двадцать лет назад - и что теперь; как жили тогда - как хотим жить завтра; о чем думали в те годы - и с какими мерками подходим к себе и к окружающему сейчас. Здесь летопись забот и свершений, человеческие характеры и судьбы, борьба страстей, мечты и ошибки, даже уголовная хроника, потому что из всего этого и состоит жизнь. Мои записки рассказывают о людях маленького кусочка России, которые живут одной жизнью и одними заботами со всей нашей страной. И в этом плане они - я надеюсь! - могут послужить читателю "к познанию России", как назвал последний труд своей жизни замечательный русский ученый и мыслитель Д. И. Менделеев.

Декабрь 1987 г.

Андрей Никитин

ТЕТРАДЬ ПЕРВАЯ,

1969 год.

Полуночный берег

1.

Разбудил меня грохот якорной цепи в клюзе, всплеск и внезапно наступившая тишина, в которой начали проступать отдельные звуки: легкий скрип переборок, шаги за дверью каюты, приглушенные расстоянием голоса на нижней палубе, мягкие прикосновения волны к судну. Машины остановились. Исчез гул и та всепроникающая вибрация, сотрясавшая тело судна, что сопровождала нас последние девять часов от Архангельска, укачивая и погружая в сон.

Сквозь тусклый иллюминатор, в котором временами появляется серо-стальная поверхность воды, уходящая как бы в никуда, сочится слабый серенький свет то ли утренних, то ли вечерних сумерек. Они рождают ощущение поздней осени, а не времени белых ночей, которые давно наступили здесь, но не принесли с собой ни солнца, ни столь ожидаемого тепла.

Теплые суконные портянки, резиновые сапоги, толстый и плотный свитер, побусевший от странствий ватник, зимняя меховая шапка, брезентовый плащ - все, что занимало большую часть рюкзака, теперь появляется на поверхность. Мыслями я уже там, на берегу, где меня ждет кочкастая мокрая тундра, бесконечные пляжи у пронзительно холодного моря, жесткий галечник троп вдоль порожистых рек и встречи с незнакомыми людьми, ради которых я и собрался сюда. Прощай, каюта, последний приют цивилизации с никелированным умывальником и грязным поролоновым ковриком на полу! И я чувствую, как расслабленные за зиму мышцы снова обретают упругость, дыхание становится реже и глубже, а ноги сами несут в дверь, по проходу и вверх по трапу - на палубу.

На палубе промозгло и холодно.

Из рубки на крыло ходового мостика, кутаясь в дождевик, накинутый поверх меховой куртки, выходит знакомый старпом. Он вглядывается в сторону невидимого в тумане берега, до которого остается еще миля с лишком серого, холодного пространства воды, сливающейся с таким же серым, припадающим к морю небом.

- Что так далеко стали, Михалыч? - спрашиваю его, пытаясь рассмотреть берег сквозь серую пелену набежавшего дождя.

- Ближе не подойти,- отвечает он, не отрывая от глаз бинокля.- Берег отмелый, камней много, да и отлив... Судьбу лучше не искушать! Им все равно идти, два-три лишних кабельтова роли не играют.

- А выйдут в такую погоду?

- Выйдут, куда денутся! - отвечает он уверен но.- Погода - лучше нет, волнения никакого. Это мы раньше срока пришли, вот теперь будем стоять, пока вода не повернет на прибылую, прилив начнется... Придут! Идите вниз, чего мерзнуть!

Но я остаюсь на палубе.

Из холодного серого тумана, мешающего море с небом, попеременно сыплется то снежная крупа, то мелкий дождь, иногда и то и другое вместе. Мне определенно не везет: кончается июнь, в Москве бушует лето, а здесь на далеких откосах берега лежат платки еще не стаявшего снега!

Над снегом, в разрывах тумана, временами проступает темная россыпь маленьких домиков - Пялица.

Не первый раз приезжаю я на Терский берег, окаймляющий с юга и юго-востока Кольский полуостров, но до сих пор мое знакомство с ним ограничивалось только его западной частью. От Кандалакши до мыса Турий он изрезан заливами и глубокими губами, над которыми поднимаются высокие лесистые вараки. Там повсюду царит пестроцветье камня, обрывающегося в воду отвесными скалами, позволяющими судну идти вплотную к берегу, почти касаясь мачтами кривых, изогнутых ветром сосен, или наоборот, поднимающегося из воды множеством крупных и мелких островов в оторочке белой пены и желто-зеленого кружева водорослей на отливе.

Все, что лежит дальше на восток за устьем Варзуги, до сих пор оставалось для меня "землей незнаемой", которую я разглядывал в бинокль с ходового мостика парусной шхуны "Запад" - учебного судна Архангельского мореходного училища. На нем в продолжение трех предыдущих летних сезонов я открывал для себя Белое море. Мы выходили вечером из устья Двины, а утром уже шли вдоль низкого песчаного берега с редкими маленькими селами, сбившимися под высоким откосом или на узком песчаном наволоке между рекой и морем, с одинокими тоневыми избушками. Иногда перед ними на синей воде покачивался белый бисер пенопластовых поплавков, отмечающих ставные невода, тянулся, из трубы дымок, и я догадывался, что там сидят рыбаки.

Шхуна не подходила к берегу из-за мелководья: отлив обнажал здесь дно на милю и больше, поэтому я мог только разжигать свое любопытство. А ведь здесь, возле Полярного круга, жил своей жизнью мало кому известный уголок России - древний, обжитый русскими переселенцами еще во времена Господина Великого Новгорода. Еще недавно здесь можно было услышать былины, действительно народный хор в Варзуге пел старинные русские песни, сохраняя дедовские распевы, а возле Кузомени, на берегу моря, как я слышал, археологи обнаружили славянский могильник начала XIII века.