По следам преступлений - Жогин Николай Венедиктович (книги онлайн без регистрации TXT, FB2) 📗
— Но мы же такие письма писали не раз. Что толку?
— Эти я повезу сам. Снимайте с книжки ваши гульдены, они пригодятся во время высоких переговоров. Не бойтесь, все будет по-джентльменски.
В число акционеров было решено принять главного бухгалтера Портнова, главного механика Губанова и заместителя начальника мастерских Святского. Люди свои, проверенные.
С крупной суммой дукатов в потертом портфеле основатель фирмы и главный держатель акций Мулерман выехал в Курскую область, в служебную командировку. Пункт командировки — Глушковская фабрика, цель — новые трикотажные станки, которые фабрика получила совсем недавно. Это, так сказать, неофициально.
Два дня начальник цеха из Москвы, приехавший согласно командировочному предписанию за опытом внедрения новой техники, толкался по фабрике, внимательно приглядываясь к людям. Письмо — слезную мольбу о помощи мастерам, больным психическим расстройством, Мулерман пока никому не показывал.
На третий день московскому гостю приглянулся начальник снабжения Воловой. Надо же случиться такому приятному стечению обстоятельств: начальник снабжения имел пониженное давление, а у москвича было как раз повышенное. Сразу же определилась тема для разговоров — можно ли то, а можно ли это. Оказалось, что и тому и другому не противопоказаны овощи, манная каша и категорически запрещен коньяк.
Выяснилось также и другое счастливое совпадение— начальник снабжения в субботу собирался в Курск, а Мулерман, хотя командировка еще и не кончилась, с удовольствием может составить брату гипертонику компанию, чтобы, так сказать, выпить рюмку-другую манной каши и закусить маринованным огурчиком.
В этом месте последовало обоюдное «ха-ха-ха», и в субботу в середине дня такси уже катило двух веселых гипертоников в областной центр.
Командированный за опытом Мулерман не ошибся в начальнике снабжения. Воловой был тертым калачом. Он лениво потягивал молдавский коньяк и ни о чем не расспрашивал столичного гостя. А тот, выпив рюмку, повел речь издалека: подробно изложил причины психических заболеваний на данном отрезке времени; упирал главным образом на то, что в наш век — век бешеных скоростей, век грандиозного развития техники — в корне изменился ритм жизни современного человека.
— Вы возьмите простую вещь, — говорил он, — наш с вами прапрадед топал из Курска в столицу за песнями на своих двоих и преодолевал это расстояние за десять-двенадцать дней. Потом на транспорт пришла гужевая, тягловая сила. На лошадке наш дед покрывал этот путь за неделю. На смену лошадке идет паровоз-электровоз. Я приехал сюда в мягком вагоне с постельными принадлежностями за пять часов. А самолет летит всего сорок минут. Вам едва успеют подать кофе.
— Все это правильно, — сказал Воловой, потягивая коньяк, — но зачем вы мне это рассказываете?
— Я вам рассказываю это для того, — пояснил Мулерман, — чтобы вы поняли, что делает этот прогресс с простым человеком. Техника шагает семимильными шагами, а человеческий организм совершенствуется куда более медленными темпами. Наше сердце, как и сердце нашего прапрадеда, способно отбивать восемьдесят-девяносто ударов в минуту, но не больше, а легкие вмещают воздуха ровно столько же, сколько они вмещали у нашего далекого предка.
— И что же из этого?
— А то, что организм не выдерживает ритма эпохи и дает сбой, как говорят большие знатоки на московских бегах. У одних, как у нас с вами, появляется гипертония и ограничение на коньяк и прочие удовольствия жизни, другие получают вывих мозгов и попадают в наши мастерские. Они надеются с нашей помощью, с помощью умного труда снова стать полноправными гражданами нашей Родины и, как равные, пить коньяк и любить женщин. Наша задача — поставить им мозги на место…
Коньяк кончился, и Воловой спросил прямо:
— Короче. Что вам от меня нужно?
— Мы не будем спешить… Девушка, еще триста граммов и две чашки черного кофе по-турецки!.. Вот вы спросили, что мне нужно. Лично мне почти ничего не нужно. А вот нашим больным ваша помощь необходима. Умный труд можно организовать только на умных машинах.
У меня машин нет, — отрезал начальник снабжения.
— Машины есть на фабрике.
— Но вы же понимаете…
— Я все понимаю, — Мулерман извлек слезное письмо. — Официально вы делитесь по-братски с подшефным лечебно-трудовым учреждением.
— А неофициально? Станки-то новые.
— Конечно, трудность определенная имеется. Но у вас, я видел, есть еще неустановленное оборудование. Оно может оказаться некомплектным.
— Нужен акт авторитетной комиссии.
— Ну, зачем же отрывать занятых людей от дела? Вы и главный механик — этого вполне достаточно.
— Но на вашем письме тоже должны быть визы?
— Уговорить главного инженера нетрудно. Ему можно сказать, что мы дадим из списанного.
— Наш главный инженер, конечно, не кинозвезда, но он очень ценит свой автограф.
— Сколько вы хотите за один станок?
Да, конечно, Воловой — мужик не промах, это Мулерман угадал чутьем, но чтобы так брать с ближнего своего! Мулерман даже опешил:
— Вы имеете в виду наличными?
— К сожалению, я не имею своего счета в Глушковском отделении Госбанка.
— Но ведь я не для себя беру эти станки.
— Меня это не касается…
Гипертоники торговались долго. Но три новеньких станка Мулерман увозил из Курска пассажирской скоростью.
Такие же визиты нанес Мулерман на Пехорскую, на Сосновоборскую фабрики, на фабрику «Творец рабочий» и в ряд иных мест. К концу сентября техническое переоснащение мастерских завершено было полностью.
А Торчинский все это время энергично зондировал сырьевую базу. Он успел объехать несколько ближних колхозов и договорился о поставке шерсти на прядильные фабрики по спецзаказу мастерских. В ход опять-таки шли официальные слезные письма «в порядке исключения», «в порядке шефской помощи» людям, «страдающим тяжким недугом — психическим расстройством». И естественно — наличные суммы, выделенные из акционерной кассы.
На сегодня была назначена деловая встреча с представителями прядильной фабрики. Они будут делать для мастерских пряжу.
Деловая встреча состоялась в ресторане «Арагви». Мулерман, крупный знаток кавказской кухни, заказал столик заранее. Их встретил метрдотель, сухощавый черноволосый человек. Науму Львовичу он улыбнулся, как старому знакомому.
— Налево в зал попрошу, третий столик справа. Пожалуйте, проходите.
Торчинский поморщился:
— Эта ваша популярность мне не очень нравится. Вы же не киноартист Бернес…
— Бросьте ныть, — ответил Мулерман, — вам везде мерещатся агенты ОБХСС. Все идет прекрасно. А если мы будем себе отказывать в этом, — он щелкнул по карточке меню, — стоило ли регистрировать свое рождение?
И Наум Львович с наслаждением, как и подобает всякому гурману, стал выбирать закуски.
— Конечно, осетринка, соус сацибели, — нежно ворковал он, — сациви из индейки, белужий бочок, сулгуни — это на закуску. Ну и, конечно, шашлычок по-карски. Или лучше цыплята-табака?
— Мне все равно, — буркнул Торчинский, — я не Ротшильд.
— Если можно, — не слушая колкостей партнера, говорил Мулерман официантке, — две бутылочки армянского коньяка. Попросите для меня. — И он многозначительно похлопал официантку по руке. — А вы все цветете!
— Каждый ваш глупый комплимент официантке, — проворчал Торчинский, — это лишние пятьдесят копеек, приписанные к счету. Вы что, не знаете эту публику?
— Почему пятьдесят? — изумился Мулерман. — Мы не нищие. Набрасываю рубль!
— Я в этом не участвую.
— Слушайте, Торчинский, я давно все хотел спросить: зачем вам деньги?
— Это разговор не для ресторана.
— Нет, почему же? Здесь каждый занят собой, и нас никто не слушает. Ответьте мне: почему вы решили потихоньку грабить родное государство? Вы живете вдвоем с женой. У вас чудная квартира, вы имеете дачу, записанную, правда, на какую-то дальнюю родственницу. Вы не ходите по ресторанам, если только я вас не вытащу силой. Вы не увлекаетесь, сколько я знаю, женщинами. Про вас по крайней мере не скажешь: «Седина в бороду, а он пошел по городу». Так зачем же вам деньги?
