Происхождение партократии - Авторханов Абдурахман (читать книги полностью .txt) 📗
«4 июля было кульминационным пунктом июльского восстания, и соединенное заседание исполкомов Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов в этот день имело решающее значение для хода восстания. Большевистский ЦК с особенным вниманием следил за этим заседанием, т. к. Ленин и его сторонники уже совершенно определенно ставили в этот день попытку захвата власти в зависимость от того, согласится или нет советское большинство, под влиянием уличных демонстраций, на образование однородного чисто советского правительства. Большевики ясно понимали, что если им удастся провести первый этап захвата власти под эгидой соглашения с центральными органами революционной демократии, то главная опасность, которая им угрожала, — приход войск в Петроград для восстановления порядка, — была бы устранена» (Церетели, там же, стр. 319–320).
Через заседания Советов проходили делегации за делегациями, требуя взятия всей власти Советами, а Ленин и Троцкий, не участвуя в прениях, присутствовали на хорах и оттуда следили за прениями. За переход власти к Советам высказался даже и лидер меньшевиков-интернационалистов Мартов, находившийся в оппозиции к официальному меньшевистскому руководству (ОК).
Однако большинство Советов перешло от слов к делу: силами верных Совету и Временному правительству частей Петроградского гарнизона восстание было подавлено. С обеих сторон было много убитых и раненых. Когда же большевистскому ЦК стало известно, что к Петрограду движется сводный отряд с фронта для наведения порядка, то по поручению ЦК Зиновьев выступил ночью 4 июля со следующим заявлением:
«Наша партия сделала все, чтобы сообщить стихийному движению организованный характер и в настоящий момент наша партия редактирует воззвание к рабочим и солдатам Петрограда: не выходить на улицу, прекратить демонстрации (возгласы: после гор трупов!)» (Церетели, там же, стр. 330).
Этим заявлением ЦК признал свое фиаско при попытке захватить власть. ЦК, однако, не признал своего окончательного поражения и не терял надежды в будущем повторить эту попытку. В упомянутом Зиновьевым воззвании ЦК и ПК предложили рабочим и солдатам очистить улицы, но указали одновременно: «Цель демонстрации достигнута. Лозунги передового отряда рабочего класса и армии показаны внушительно и достойно… Будем продолжать готовить свои силы…» («История КПСС», т. 3, кн. 1, стр. 152). Троцкий вспоминает о настроении Ленина после июльского восстания:
«5 июля утром я виделся с Лениным. Наступление масс уже было отбито. "Они теперь нас перестреляют, — говорил Ленин, — самый подходящий момент для них". Но Ленин переоценил противника… — не его злобу, а его решимость и способность к действию» (Л. Троцкий, Моя жизнь, ч. II, Берлин, 1930, стр. 34).
Впоследствии Сталин признавал, что выступление 3–4 июля было «пробой сил», рассчитанной как «первый удар» восстания, если противник окажется слабее восставших. Вот его рассуждение:
«Иногда партия, проделав подготовительную работу к решительным выступлениям, и, накопив, как ей кажется, достаточное количество резервов, считает целесообразным совершить пробное выступление, испробовать силы противника, проверить боевую готовность своих сил… Она («проба сил») есть нечто среднее между демонстрацией и восстанием… При благоприятных условиях она может развиться в первый удар (выбор момента), в восстанье (выступление нашей партии в конце октября), при условиях неблагоприятных она может поставить партию перед угрозой прямого разгрома (демонстрация 3–4 июля 1917 года). Поэтому целесообразнее всего производить пробу сил, когда "плод созрел"… Делая пробу сил, партия должна быть готова ко всему» (И. Сталин, Соч., т. 5, стр. 75–76).
Уже этого авторитетного свидетельства достаточно, чтобы сделать общий вывод: 3–4 июля ЦК партии сделал «пробу сил», пробу захвата власти путем восстания, но потерпел на этот раз поражение. Временное правительство закрыло большевистские газеты, дало приказ об аресте лидеров ЦК за государственную измену и за организацию вооруженного восстания. Ленин и Зиновьев были обвинены в шпионаже в пользу Германии. 12 июля была введена смертная казнь на фронте за дезертирство. 5 июля фракция большевиков ЦИК Советов попросила создать советскую комиссию по расследованию обвинения Ленина и Зиновьева. 7 июля сам Ленин направил письмо в ЦИК Советов, в котором дал согласие на свой арест, если приказ правительства будет утвержден ЦИКом. Ленин писал:
«В Бюро Центрального Исполнительного Комитета. Сейчас только, в 31/4 часа дня, 7 июля, я узнал, что у меня на квартире был сегодня ночью обыск, произведенный, вопреки протестам жены, вооруженными людьми, не предъявившими письменного приказа. Я выражаю свой протест против этого, прошу Бюро ЦИК расследовать это прямое нарушение законов. Вместе с тем я считаю долгом официально и письменно подтвердить то, в чем, я уверен, не мог сомневаться ни один член ЦИК, именно: что в случае приказа правительства о моем аресте и утверждения этого приказа ЦИКом, я являюсь в указанное мне ЦИКом место для ареста. Член ЦИК Владимир Ильич Ульянов (Н. Ленин) Петроград, 7/VII 1917» (Ленин, ПСС, т. 49, стр. 445).
Это письмо Ленина было хорошо придуманным и правдоподобным трюком. Ему нужно было время, чтобы скрыться. Он его и получил.
В самом деле, уже после заявления большевистской фракции Бюро ЦИК Советов обсудило его на своем заседании от 5 июля. В полном согласии с заявлением большевистской фракции оно постановило:
«В связи с распространившимся по городу и проникшими в печать обвинениями Н. Ленина и других политических деятелей в получении денег из темного немецкого источника, исполком доводит до всеобщего сведения, что им, по просьбе представителей большевистской фракции, образована комиссия для расследования дела. Ввиду этого, до окончания работ комиссии, Исполком предлагает воздержаться от распространения позорных обвинений и от выражения своего отношения к ним и считает всякого рода выступления по этому поводу недопустимыми».
Это постановление было опубликовано в органе Советов — в «Известиях» от 6 июля 1917 г. (И. Церетели, там же, стр. 341).
Надо заметить, что советское большинство, его лидеры (Чхеидзе, Церетели, Дан, Гоц и др.) сделали все, что в их силах, чтобы в печать не попало сообщение министра юстиции Переверзева о связях Ленина с Германским генеральным штабом, В этом сообщении говорилось, что Ленин через доверенных лиц получал крупные суммы денег от немцев. Доверенными лицами являлись в Стокгольме большевик Ганецкий (Фюрстенберг), старый друг и ученик Ленина, Парвус (доктор Гельфанд), учитель и старый друг Троцкого, а в Петрограде адвокат большевик М. Ю. Козловский и родственница Ганецкого — Суменсон. В сообщении говорилось, что «Военной цензурой установлен непрерывный обмен телеграммами политического и денежного характера между германскими агентами и большевистскими лидерами» (Церетели, там же, стр. 333).
ЦК большевиков направил грузина Сталина к председателю Исполкома Советов грузину Чхеидзе, чтобы он и министр-социалист Церетели (тоже грузин) приняли меры против публикации этого сообщения газетами. Результат визита Сталина Церетели описывает так:
«От имени ЦК Сталин просил Чхеидзе, чтобы он, от своего имени, как председатель Совета, и от имени Церетели, как члена правительства, обратился ко всем газетам с просьбой не опубликовывать этот документ. Чхеидзе спросил меня, согласен ли я на это и, когда я ему ответил утвердительно, сейчас же передал по телефону эту просьбу» (Церетели, там же, стр. 334).
Все-таки одна правая газета («Живое слово») опубликовала это сообщение, переданное ей большевистским членом II Думы Алексинским и бывшим политкаторжанином Панкратовым. 22 июля газеты опубликовали сообщение прокурора о расследовании дела Ленина. В первой реакции Ленина на это содержались два заведомо неверные утверждения, которые опровергаются документами самого Ленина. Они следующие. В «письме в редакцию "Новой жизни" от 11 июля Ленин, говоря о том, что его "впутывают в коммерческие дел» Ганецкого и Козловского", заявляет, что "мы вообще ни копейки денег ни от одного из названных товарищей ни на себя лично, ни на партию не получали"» (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 7). В другом месте, в статье «Ответ» (22–26 июля 1917 г.) Ленин писал: «Прокурор играет на том, что Парвус связан с Ганецким, а Ганецкий связан с Лениным! Но это прямо мошеннический прием, ибо все знают, что у Ганецкого были денежные дела с Парвусом, а у нас с Ганецким никаких» (Ленин, ПСС, т. 34, стр. 31). Таким образом, Ленин утверждал, что у него «никаких дел» с Ганецким не было… Когда Ленин писал свою статью в газете «Рабочий и солдат» от 26 и 27 июля 1917 года, конечно, никто ничего не знал о большой и регулярной переписке между ним и Ганецким. Это стало известно только после прихода Ленина и Ганецкого к власти. Ганецкий был близким сотрудником и даже другом Ленина. От польских большевиков при поддержке Ленина он был включен в состав пробольшевистского ЦК на V съезде РСДРП. Уезжая в апреле в Россию, Ленин создал в Стокгольме Заграничное бюро ЦК РСДРП (б), во главе которого был поставлен Ганецкий, как агент ЦК, за которого Ленин заступался открыто (Ленин, там же, т. 49, стр. 441). Кроме того, в Сочинениях Ленина, в томе 49, опубликовано 8 личных писем и 7 телеграмм Ленина к Ганецкому. В этих письмах Ленин Ганецкого иначе не называл, как «дорогой друг», «дорогой товарищ» и один раз даже по-немецки: «Werter Genosse». Их содержание интересно и по существу. Они не оставляют никакого сомнения, что Ганецкий был с февраля 1917 года главным снабженцем Ленина деньгами, предназначенными не лично для Ленина, а для партии. Вот некоторые выдержки этих писем.
