Лубянская преступная группировка - Литвиненко Александр Вальтерович (серия книг TXT) 📗

— Это что, гласная наружка?

— Нет, негласная. Сотрудник наружного наблюдения — это секретный сотрудник. О нём даже знать никто не может. Это ЧП, если объект установил наружку и с ней общается. Но следить за мной они поставили людей, с которыми я был знаком лично ещё до того, как меня уволили из ФСБ.

Через некоторое время я рассказал о своей дружбе с наружкой человеку, которого подозревал. Знал, что об этом он доложит наверх и наружку снимут.

Так оно и случилось. Наружка исчезла. Они решили, что я и так никуда не денусь.

Но главная сложность была в том, как въехать в другую страну. Поговорил я с людьми, которые знали, как предоставляют убежище. Мне сказали, что для этого надо стать хоть одной ногой на землю страны, в которой будешь просить убежища. Но у меня не было загранпаспорта, его украли при обыске. И виза. Я не мог зайти ни в одно посольство в России, потому что они все под наблюдением. Как туда пробраться?

Я разработал следующий план: уйти в одну из стран СНГ и оттуда перебраться в Турцию. Договорился с друзьями, что сделают мне паспорт одной из стран СНГ.

— Тебя не смущает, что «одна из стран СНГ» довольно легко вычисляема?

— Я её не называю, а кто хочет — пусть вычисляет. В тот день, а это была суббота, на Лубянке выходной, я должен был перевозить родителей с дачи, и все это знали. Я об этом говорил по телефону, а также людям, которые меня контролировали. Поехал с женой на вокзал, сел в поезд. Жена на моей машине отправилась на дачу. После того как пересеку границу России, она должна купить путёвку в любую другую страну. Это не вызвало бы подозрений. До этого жена была с ребёнком во Франции.

Я наблюдал за реакцией — возьмут меня под контроль или нет, выпустят жену или нет. Всё прошло нормально.

— Погоди, а разве ты не находился под подпиской?

— Нарушение подписки не является преступлением. Нет такой статьи. Если подследственный нарушает подписку, максимум, что может произойти, — ему изменят меру пресечения. Смешно, но уже в Англии я получил уведомление, что меру пресечения мне действительно изменили —постановили заключить под стражу.

— Ты злорадствуешь?

— Вовсе нет. Просто меня всегда потрясала их казуистика, любовь к соблюдению формы при полном беспределе по сути.

— Кстати, ты не хотел своим уходом щёлкнуть по носу, по самолюбию ФСБ? Можно забить гол в ворота ногой, это не обидно. А можно мяч затолкать в ворота задницей. Тогда этот гол является позорным. Твой побег стал пощёчиной спецслужбам.

— Нет. Меня совершенно не волновало самолюбие ФСБ. Меня волновала судьба моей семьи. Как говорится, хоть чучелом, хоть тушкой — но покинуть загон. У меня были конкретные задачи: уйти, увезти семью и вывезти документы, которые подтверждали бы мою невиновность, дня получения убежища, то есть материалы моего уголовного дела.

На границе

— Вернёмся к побегу? Ты на границе…

— Да, на границе, вернее на берегу моря. Утром пришёл в кассу спросить насчёт билета на теплоход — в «одну из стран СНГ». Я был уверен, что нахожусь в компьютерном списке. А мне говорят, что список пассажиров сдаётся на пограничный контроль за три часа до отхода судна. Я спросил у кассира: «Как мне быть, я жду товарища, а он приедет за час или два до отплытия?» Тот сказал, что можно подойти к команде и договориться.

Я ждал до последней минуты. Встал в очередь, прошёл таможню, потом паспортный контроль, пограничный… Дал пограничнику паспорт, а он говорит: «Вы знаете, вас в списках нет. А билет где ваш?» Я объяснил, что мне сказали — можно на судне купить. Пограничник: «Подождите, стойте здесь. Сейчас все пройдут, и мы тогда будем решать, что делать».

Я стою, и ко мне подходит помощник капитана, они, как видно, работают по схеме. «Ты хочешь поехать?» Я: «Да». — «А чего же ты билет не купил?» — «Да вот опоздал. Мне сказали, что меня в списках нет. Велели к вам подойти». Он тогда озабоченно: «Надо же в списки вписаться». Короче, взял сверху половину цены билета. А потом говорит: «Возьми десятидолларовую купюру и положи в паспорт». Я говорю: "Понял», подошёл к пограничнику, тот взял мой паспорт, посмотрел, вернул. Купюры уже не было.

Самый волнующий момент был, когда я шёл по пирсу. Первый раз в жизни видел такой длинный пирс. Я шёл, шёл, а он всё не кончался. И вдруг смотрю, сзади офицер идёт за мной. Я поднимался на борт в ожидании окрика. А он прошёл мимо. Мне сразу понравился этот офицер.

— Последним, кого ты видел на родине, был человек в форме?

—Да.

— А в какой одежде ты пересёк границу?

— В костюме, в котором женился.

— Ты так задумал?

— Да. Потому что второй брак у меня очень удачный. Мы с женой счастливы, и этот костюм принёс мне удачу.

— Ты совершенно серьёзно?

— Да. На сто процентов.

—И в тех же башмаках?

— Нет, башмаки другие, а пиджак и брюки те же.

—Какого цвета был костюм?

— Пиджак светлый, а брюки — тёмные. Больше я его не надевал ни разу.

— Собираешься надеть, когда будешь возвращаться на родину?

— Если не станет мал.

Поднялся на борт, и через несколько минут мы отошли от берега. Я стоял на корме, смотрел, как он удаляется. Или как я удаляюсь? У меня было чувство тоски и радости. Откуда радость — понимал. А откуда тоска — в тот момент ещё нет. Тоска просто спрыгнула с берега и вскочила за мной на судно.

Конечно, решиться на такой шаг было крайне сложно. Похоже на самоубийство, вернее, на шаг в загробную жизнь: что там, неизвестно, и назад пути нет. Но я это сделал ради своего ребёнка. Мне хочется воспитать сына самому, а не из тюрьмы — письмами.

— Но ты же понимаешь, что всё равно с ребёнком тебя разлучили? Ты всегда останешься — «там», он теперь всегда будет — «здесь»… 

— Да, он становится англичанином. Это я понимаю…

Как только я пересёк границу, друзья мне изготовили документы, по которым позже я выехал в Турцию.

— То есть, выезжая из России, ты никаких законов российских не нарушил?

— Нет, совершенно никаких. Я выехал из России по своему паспорту, не нарушая закона РФ. Таможенник поставил штамп. Всё — по закону.

— И только в сопредельном государстве пошёл на нарушение закона, изготовил себе фальшивый паспорт?

— Да, но это была необходимость. Я не мог по российскому паспорту ехать дальше.

Позвонил Марине. Её мобильный телефон работал только на приём. Причём я её предупредил, чтобы не говорила в квартире — там стояла техника.

— А мобильный телефон не могли прослушивать?

— Чтобы прослушать мобильный телефон Марины, надо было, чтобы он где-то засветился, или назвать ключевые фразы. Там же либо компьютер подключён к фразам, либо телефон поставлен на контроль. Я не говорил фраз, которые могут включить запись. Шел обыкновенный разговор. Я сказал: «Марина, я на месте. Давай». Перезвонил через два дня. Она сказала: «У меня всё готово. Испания». И назвала число отъезда. О том, что она уезжает, не знали ни мать, ни отец — никто.

— Тебя ещё не искали?

— Нет. Перед тем как уехать, я заскочил к адвокату и сказал ему, что отправляюсь в Нальчик. У меня была такая легенда — еду в Нальчик, надо продать квартиру отца, а семью перевезти в Москву.

Кроме того, я выбрал момент для побега, когда моё уголовное дело из Московского окружного суда ехало в Ярославский гарнизонный поездом. Оно две недели должно было ехать. Я в это время даже ни за каким судом не числился. Один суд дело моё отправил, а другой в производство его ещё не принял.

— А сын знал?

— Нет. Никто не знал. Человек, который, как я понимаю, осуществлял за мной контроль со стороны ФСБ, выходил на Марину и неоднократно интересовался, где я есть. Марина ему говорила: «Саша поехал продавать дом и, наверное, понадобится помощь. Может быть, тебе придётся к нему подъехать». Всех успокаивала. Пока была тишина.

Утром в день отлёта Марина заехала к родителям и сказала матери, что ей предложили горящую путёвку, и она едет в Испанию с Толей на две недели. «Только ты никому ни слова, — попросила она. — Тихо пока. Сегодня никому не говори». Посадила Толяна в такси и поехала. Сын, когда узнал, что едет в Испанию, спросил: «Мама, почему ты мне не сказала раньше?» Он и сейчас это часто вспоминает, обижается: «Ты что, мне не доверяешь?»