Схватка с черным драконом. Тайная война на Дальнем Востоке - Горбунов Евгений Александрович (прочитать книгу TXT) 📗
Весной 1924-го Мельниковым заинтересовались в Наркоминделе. Дипломатам нужен был заведующий отделом Дальнего Востока: образованный, знающий хотя бы один иностранный язык и, главное, хорошо знающий обстановку в этом регионе. Наркоминдел Чичерин обратился к Берзину, и новый начальник Разведупра дал отличную характеристику своему сотруднику: «… В разведке специально по Дальнему Востоку работает с 1920 года. Лично побывал в Японии, Китае и Монголии. Изучил и знает во всех отношениях как Китай, так и Японию. Весьма развитый и разбирающийся в сложной обстановке работник, не увлекающийся и не зарывающийся. Политически выдержан. Большая работоспособность и инициатива». Но при этом он добавлял: «Затруднение с его откомандированием в Ваше распоряжение только в том, что на Востоке нам некем его заменить…» Способных и опытных работников не хватало в то время ни дипломатам, ни разведчикам. И началась многомесячная тяжба двух ведомств, в которую вмешались сотрудники Учетно-распределительного отдела ЦК РКП(б). Пришлось Берзину разъяснять цековским аппаратчикам: «Разведупр настолько беден людьми, что не может выделить для других учреждений людей, если этого не требуют интересы республики». Но все-таки он согласился, чтобы Мельников временно поработал начальником отдела Дальнего Востока, полагая, что полученный дипломатический опыт пригодится в его дальнейшей разведывательной работе.
Несколько месяцев дипломатической работы Мельникова прошли, и в сентябре 1924-го Берзин потребовал вернуть обратно своего сотрудника. Но дипломаты уже считали его своим и расставаться с новым способным работником не желали. 8 сентября Чичерин обращается с письмом к секретарю ЦК Кагановичу в котором пишет: «Разведупр покушается на отнятие у нас заведующего отделом Дальнего Востока т. Мельникова. Я не только самым решительным образом против этого протестую, но рассчитываю на Ваше содействие и убедительно прошу Вас помочь в этом деде». Ввел в действие «тяжелую артиллерию» и Берзин, убедив своего куратора Уншлихта обратиться в Учетно-распределительный отдел ЦК. В письме от 18 сентября он, мотивируя отзыв Мельникова из Наркоминдела, указывал: «Разведупру, в силу объективных условий, необходимо срочно заменить ряд ответственных работников на западе, для чего требуются люди с военной подготовкой, знанием языков и солидным опытом разведработы. Таковых работников в резерве Разведупра не имеется, не может их выделить и армия». Мельникова готовили к серьезной разведывательной работе в Европе, и за него Берзин дрался до конца, используя все средства воздействия на кадровиков из ЦК.
На этот раз история с Мельниковым закончилась компромиссом. В течение двух лет он совмещал дипломатическую работу с разведывательной, работая и в Наркоминделе, и в Разведупре. С 1926 года ему пришлось заниматься только дипломатической работой. С 1920 по 1931 год он – генеральный консул в Харбине, а в 1931 году – поверенный в делах Полпредства СССР в Японии. Но Берзин надеялся вернуть Мельникова обратно в Разведупр, и в начале 1932-го ему это удалось. Может быть, он использовал вес и влияние нового зампреда Реввоенсовета Яна Гамарника в цековских кабинетах, а может быть, помог и Ворошилов. Мельников вернулся в «шоколадный домик», в котором начинал свою работу в разведке десять лет тому назад. Но вернулся зрелым квалифицированным работником, обогащенным большим опытом дипломатической работы и ценнейшими знаниями проблем Дальнего Востока. В Управление пришел человек, способный успешно руководить агентурной работой и курировать дальневосточное направление деятельности военной разведки.
Таким был человек, возглавлявший агентурный отдел во время планирования операции «Рамзай» и принимавший непосредственное участие в разработке этой операции.
Почему в литературе о Зорге не упоминается эта фамилия? Ответ могли бы дать сотрудники Главного Разведывательного Управления, разрабатывавшие в 1964—1965 годах «образ» первого советского разведчика, о котором разрешили писать советской прессе. Можно не сомневаться, что все газетные и журнальные статьи, а также книги, написание в те годы, тщательно просматривались в кабинетах этой организации и из них выкидывалось все, что не соответствовало заданному «образу». Наивно думать, что журналистам и писателям предоставили папки с документами операции «Рамзай» и позволили их использовать в своей работе. Время было не то, хотя и сейчас, в 2000-м, ни один историк не может надеяться на то, что ему удастся заглянуть в эти папки.
Фамилия Мельникова в те годы не вписывалась в заданную идеологическую схему. И его заменили Оскаром Стиггой – человеком, далеким и от проблем Востока, и от разработки операции «Рамзай». С 1931 года Стигга возглавлял научно-техническую разведку Разведупра, работал в крупнейших европейских странах, создавая там свои опорные пункты и свою агентурную сеть. Вполне возможно, что он мог оказать какую-то помощь Зорге в Германии, используя свои возможности в этой стране, не более того. Но читателю в те годы нужно было показать помощников и соратников руководителя советской военной разведки. Не мог Берзин один, не советуясь, не обмениваясь мнениями и не дискутируя ни с кем, разработать такую операцию. В такую гениальность «Старика» не поверили бы даже тогда. И ввели в «оборот» фамилии Стигги и Давыдова, чтобы создать представление о сплоченном коллективе единомышленников.
Если бы в те годы назвали фамилию Мельникова, то появились бы, естественно, вопросы и у журналистов, и у читателей о его дальнейшей судьбе, и тогда надо было бы сказать, что после работы в Разведупре он перешел на работу в отдел международных связей Коминтерна, то есть в партийную разведку. А существование этого засекреченного отдела и ротацию руководящих кадров военной, партийной и политической разведок в те времена охраняли, как государственную тайну. Так же, как ни малейшим намеком тогда не писали о том, что Зорге работал в том же ОМСе с 1925 по 1929 год и пришел к Берзину по рекомендации руководителя ОМСа Пятницкого уже опытным нелегалом и конспиратором, а не кабинетным ученым, в котором Берзин распознал будущего гениального разведчика.
К 1933 году Маньчжурия была полностью захвачена частями Квантунской армии. И началось вооруженное противостояние двух сил. Япония создавала плацдарм на азиатском материке, готовясь к будущей схватке за господство в Азии. На территории «независимого» государства строились аэродромы, способные принять тысячи самолетов из метрополии. Новые военные городки могли вместить дивизии императорской армии, перебрасываемые с японских островов. Новые железные и шоссейные дороги тянулись к Забайкалью, Амуру и Приморью. На другом берегу Амура делали то же самое. В тайге строились аэродромы, на которые перебрасывались истребительные и бомбардировочные авиабригады из европейской части Союза. В построенных военных городках размещались прибывшие из других районов страны пехотные и кавалерийские части. По Транссибирской магистрали на Восток шли эшелоны с новейшей боевой техникой. Для удобства развертывания в случае войны к границе прокладывались железнодорожные ветки и грунтовые дороги. Шло негласное соревнование между двумя странами – кто сделает больше. Больше построит аэродромов, казарм и дорог, больше сосредоточит военной техники и войск. В чью пользу будет баланс сил в этом регионе. И в этом соревновании островная империя проигрывала. Советский Союз еще в 1932 году захватил инициативу, создав перевес сил и в войсках, и, особенно, в военной технике по сравнению с Квантунской армией. И эту инициативу он не выпускал из своих рук до августа 1945-го, когда загремели первые залпы советско-японской войны. Пожалуй, одна из причин превосходства СССР в создании мощного военного кулака на Дальнем Востоке была в том, что Япония создавала плацдарм и наращивала силы на захваченной территории у чужих границ, а Советский Союз делал то же самое на своей территории и у своих границ.
В этих условиях в Москве должны были знать о Японии все. Поэтому при разработке операции «Рамзай» были определены те основные задачи, которые ставились группе Зорге. Перечень этих задач пока известен только по его тюремным запискам. Причем вместе объединены и задачи, которые ставились при разработке операции в начале 1933-го, и те задачи, которые были сформулированы летом 1935-го, через полтора года после начала работы разведывательной группы, когда обстановка в Токио была уже совсем другой. Никаких уточнений о том, какие задачи были сформулированы вначале, а какие потом, когда в Центре была проанализирована работа группы, в записках нет. Здесь можно высказать только предположения.
