Остановка в Чапоме - Никитин Андрей Леонидович (серии книг читать онлайн бесплатно полностью TXT) 📗
Обо всем этом я писал. И о причинах, и о последствиях. О настроении людей, готовых биться за право жить на своей земле, в отчем доме, о тех огромных резервах края, которые могут стать основой его возрождения. О необходимости для районного и областного руководства нового, экологического подхода к решению встающих перед ним хозяйственных и социальных задач, о том, что далеко не быстро и не сразу может произойти поворот, о котором я пишу: требуется и терпение, и понимание обстановки...
Между тем вести, доходившие из Чапомы, подтверждали самые грустные прогнозы.
Количество тоневых участков сокращалось вместе с уходившими из жизни стариками-пенсионерами. Пески метут по печинам Пулоньги, сожгли последний сарай, напоминавший о когда-то бывшей Сальнице, в богатой Стрельне осталось два или три дома, повалилась Пялица, в которой теперь ни почты, ни магазина - только ГМС и приемный пункт, да и тот собираются закрыть; пески засыпают Кузомень - одно из самых крупных сел на берегу, где были школа, интернат, больница и много всего другого... Как видно, последние дни доживала Сосновка. На глазах пустело Тетрино. Держались только три села, ставшие центрами "объединенных" колхозов: Варзуга с ее знаменитым народным хором и главной семужьей рекой полуострова, Чаваньга, гордившаяся некогда первой гидроэлектростанцией на маленькой речке, питавшей село и пилораму, да Чапома, не вобравшая, а как бы пропустившая через себя три последовательно "объединявшихся" с нею колхоза - пялицкий, стрельнинский и пулоньгский, от которых не осталось и следа...
И вот - крутой поворот памяти, и сквозь оглушительный треск вертолета я снова слышу голос Александра Петровича Стрелкова, бессменного председателя колхоза "Волна" в Чапоме:
- Как, узнаешь Берег? Не забыл? Видишь, кусок дороги новой, при тебе не было. Там вон тоня ожила: сети в море выметаны, дымок из трубы, карбасы у берега - значит, рыбаки сидят! А сколько лет на ней никого не было!.. Ты по крышам, по крышам сёла наши примечай. Светлая - стало быть, новый дом поставлен. Зашевелился Берег, еще как зашевелился-то! Все, о чем когда-то с тобой говорили, теперь в дело пошло... Вон, гляди, Стрельна моя, узнал? Не стали рушить до конца, сохранили. Теперь год-другой - и снова в рост пойдет! А Чапому, пожалуй, и не узнаешь: расстроилась она, ребят много подросло, а те, что в армии, тоже домой теперь возвращаются...
Навалившись грудью на дополнительный бак с горючим, я тогда слушал и не слышал своего давнего знакомого, до рези в глазах вглядываясь в проплывавшую за иллюминатором такую знакомую и такую волнующую панораму Терского берега - того Полуночного Берега, о котором столько писал и думал.
Бог ты мой, десять лет! Десять лет, как я не был здесь. А если прибавить еще три года, после первого моего посещения Чапомы? Те годы, когда я стал здесь чувствовать себя действительно своим, поняв, что приняли меня поморы в свою большую семью, а дом Логиновых стал вроде бы и моим домом, тоже со всеми вытекающими из этого правами и обязанностями... Сколько всего передумано, переговорено, перевидано, сколько сотен километров пройдено по людским и звериным тропам!
Разве я могу забыть, как вязнут ноги в красных пустынях Кузомени, как стынут в ледяной воде, заколевая, руки, перебирающие ставной невод? Разве забыть тропы, взбегающие на каменистые теребки среди морошковых болот, ведущие от берега в глубь полуострова, на лесные озера?
- Видишь? - толкая меня в плечо, продолжал Стрелков.- Чапома-то наша, а? Вон сколько всего за одно лето построили! На угоре посадочная площадка для вертолетов будет, рядом - склад горюче-смазочных материалов поставим, на берегу - главный цех, вон и стены его уже обозначились... Водопровод сейчас должны протянуть с озера - в цех, в столовую, в клуб, по селу пустим... Дома будем строить, дома! Помнишь, сколько голову ломали, как жизнь рыбаков повернуть? Вот она, на глазах поворачивается...
Внизу взгляду открывалась Чапома, знакомая и незнакомая одновременно. Те же изгибы берега, тот же узкий наволок, на котором всегда теснились ее дома. Но теперь я мог приметить, что дома эти начинают раздвигать прежние границы села: они шагнули вверх по угору, пошли по реке, да и строительство цехов, о которых говорил Стрелков, показывало направление движения застройки в совсем непривычную сторону - по берегу моря.
Пока вертолет дважды прошелся над селом и рекой, давая возможность осмотреться, я пытался угадать знакомые дома, узнать потянувшихся к посадочной площадке чапомлян. Всюду бросались в глаза новые для здешних мест признаки жизни. От самоходной баржи, приткнувшейся на мелководье, трактористы тащили на берег какие-то грузы; на песке громоздились штабеля бочек и стройматериалов, а рядом ярко и весело взблескивала под полярным солнцем сталь топоров в руках плотников, работавших над новеньким срубом...
"Неужели все, что думалось за эти годы, о чем мечталось, начинает теперь воплощаться? - спрашивал я себя, пока летел над знакомыми устьями рек, над бело-желтыми песчаными лукоморьями, примечая белый пунктир пенопластовых поплавков выметанных в море сетей.- Сдвиги, конечно, видны, отчетливые сдвиги, но каков будет конечный результат? Хватит ли на все это сил и терпения?"
В вертолете с нами были представители объединений, входивших в "Севрыбу", гигантское промысловое предприятие, работающее на всех морях и океанах северного полушария,- руководители и плановики, которым, казалось бы, не должно быть дела до маленькой Чапомы, затерявшейся на побережье Белого моря так, что не на каждой карте ее увидишь.
А началось для меня все с письма, адресованного даже не мне, а моему однофамильцу, корреспонденту "Литературной газеты", много и долго занимавшемуся делами архангельских рыболовецких колхозов. Писал бывший председатель колхоза "Северный полюс", теперь заместитель председателя мурманского рыбакколхозсоюза.
Причин для письма было три. Первая - их давнее знакомство. Вторая заключалась в том, что, привыкнув встречать его имя на страницах "Литературной газеты", ему приписали и мою статью о Терском береге, которая появилась там год назад. Третья была самой главной: новое руководство "Севрыбы" вместе с обкомом партии обратило наконец внимание на положение рыболовецких колхозов. Импульсом послужила Продовольственная программа, на которую тогда возлагали большие надежды, хотя, как вскоре выяснилось, программа намечала задачи, но никак не обеспечивала пути их решения. И в этом отношении план, принятый советом директоров "Севрыбы", оказывался ее прямым развитием и дополнением.
Пытаясь найти основу дальнейшей жизни поморских сел, когда-то, следом за рыбаками и в соответствии с примерным Уставом колхоза, я предлагал вернуть колхозное животноводство и полеводство на подобающие им места действительного подсобного хозяйства, призванного обеспечить исключительно внутренние нужды колхозников. Сами колхозники должны были определять, сколько содержать коров, что сеять и сеять ли вообще, сколько заготавливать сена на зиму. Тогда каждый бы знал, что его труд оправдан, приносит доход, а не убыток.
Мурманчане подошли к вопросу с другой стороны. Они предложили снести призрачную, но четко определенную финансовыми инструкциями стенку, разделяющую "город" и "деревню", государственную собственность и колхозную, с тем, чтобы развернуть межхозяйственную кооперацию между промышленными предприятиями "Севрыбы" и рыболовецкими колхозами.
За первым письмом последовало другое. Меня звали приехать на Терский берег, чтобы участвовать в необычном эксперименте. Перспективы открывались заманчивые. Слово, звучавшее все эти годы гласом вопиющего, обещало обернуться делом, которого я добивался уже давно. Но где гарантия, что все это всерьез и надолго? Что это не очередная кампания, которых на своем веку повидали мы все предостаточно? Что еще год-два и все это не канет в океанскую глубину и даже кругов не увидишь на безмятежной глади моря? И снова - горечь разочарований?
Звонки из Мурманска между тем следовали один за другим. В них проступала настойчивость, заставляющая поверить в серьезные намерения мурманчан. Меня звали, соглашались ждать, напоминали, когда истекал очередной срок, и наконец, дождавшись, когда пройдет на Севере запаздывавшая, как обычно, весна, а лето выплеснется светом круглосуточного полярного солнца, после многих лет я опять прилетел в Мурманск.
