Пушкин - историк Петра - Лисунов Андрей Петрович (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗
Поэт, посылая “Записку” Моро-де-Бразе царю, хотел натолкнуть его на мысль, что нельзя, следуя путем петровских реформ, укрепить или хотя бы восстановить достоинство русской партии, что следует вернуться к проблемам собственного дворянства и не зависеть от случайных иностранцев, духовная культура которых имела свои изьяны: “Кажется, русские варвары в этом случае оказались более жалостливыми, нежели иностранцы, ими предводительствовавшие” (Х,317), - заметил Пушкин об эпизоде с вызволением венгерцев.
31 декабря 1835 года Пушкин посылает “Записку” к Бенкендорфу вместе с просьбой об издании журнала. Несколькими днями раньше он пишет письмо Осиповой по поводу амнистии декабристам и называет восстание “несчастным возмущением”. Подводя итог прошедшему десятилетию, поэт подчеркивает разницу между своим прежним и нынешнем положением: “...сколько перемен во всем, начиная с моих собственных мнений, моего положения и проч., и проч.”
Стихотворение “Пир Петра Первого”, написанное тогда же, позволяет говорить более конкретно о характере этих перемен. Поэт косвенно причисляет декабристов к “виноватым”, но просит к ним снисхождения и милосердия. Обычно эта тема в творчестве Пушкина рассматривается как самостоятельная, а поступок поэта объясняется желанием освободить друзей-единомышленников. Между тем, милосердие является лишь следствием общего нравственного отношения к жизни (а это уже сквозная тема пушкинского наследия), которое, в свою очередь, предполагает не только установление справедливости, разведение враждующих сторон, но и их примирение. Можно спорить, написал ли поэт это стихотворение до объявленной царем амнистии или чуть позже. Обычно имеют в виду строки о поступке Петра, которые Пушкин выписал из Введения Штраленберга со ссылкой на Ломоносова: “Петр, простив многих знатных преступников, пригласил их к своему столу и пушечной пальбою праздновал с ними свое примирение” (Х,7). Но дальше по тексту, в черновике “Истории Петра”, под 1714 годом поэт заметил: “Многие оштрафованы денежно, другие сосланы в Сибирь, нек.<оторые> наказаны телесно, другие - смергию etc. Кикин и Корсаков наказаны жестоко(?). С другими Петр примирился, празднуя их помилование пушечной пальбою, etc, etc.” (Х,211).
О взаимоотношении двух фрагментов еще придется говорить. Пушкин хорошо знал, что никакой особенной милости Петр не оказал - Ломоносов преувеличил способности реформатора - но открывая этим стихотворением новый свой журнал, поэт, как известно, и не стремился к исторической достоверности. Он как бы “учил власть” милосердию. Так, во всяком случае, поняли его современники. “Это урок, преподанный им нашему дорогому и августейшему владыке”,- писал в своем дневнике Л.И.Голенищев-Кутузов.169 Кроме того, в стихотворение была включена слегка видоизмененная строчка из “Медного всадника”, запрещенная царем: “Чудотворца-исполина” вместо “Добро, строитель чудотворный!”. Поэт был раздражен, когда она едва не оказалась задержанной общей цензурой, о чем свидетельствует запись Н.И.Иваницкого со слов Никитенко: “Вдруг входит Пушкин, взбешенный ужасно,- Что за причина? - спрашивают все. А вот причина: цензор А.Л.Крылов не хочет пропускать в стихотворении Пушкина - Пир Петра Великого - стихов: чудотворца -исполина чернобровая жена” 170. Почему поэту важна, именно, эта характеристика реформатора, смысл которой хорошо был понятен и царю и рядовому цензору, но почти неощутим сегодня? Не от того ли, что в атеистическом сознании современного человека не закреплено знание, что подлинные чудеса могут творить только святые, а к ним трудно было отнести Петра'.'’
В ожидании разрешения царя на издание журнала поэт начитает новую редакцию “Истории Петра”. 16 января 1836 года он делает “Извлечения из Введения” Штралленберга. Попов, безусловно,прав: “Над составлением записей по Петру Пушкин работал очень стремительно” 171. Вероятно, он пишет три довольно объемных тетради с “1672” по “1698”, одна из которых между 1689 и 1695 годами до нас не дошла, и 25-го начинает четвертую “До 1700 (от казни стрельцов)”. Но долго так продолжаться нс могло. Давно замечено, что Пушкин, хотя и работал быстро, не задерживал свое внимание на одном предмете, и делал значительные перерывы между периодами поразительной работоспособности. До конца года он, скорее всего, написал еще две тетради “Истории Петра”. Но уже в начале февраля новые трудности отвлекли поэта от исторических занятий.
20 января, почти одновременно с разрешением издавать журнал, Пушкин получил личный выговор Бенкендорфа за стихотворение “На выздоровление Лукулла”. Последовала череда известных дуэльных историй. Кстати, в одном из писем, написанных по этому поводу князю Репнину, Пушкин пишет вполне в духе своих исторических взглядов: “...вы не только знатный вельможа, но и представитель нашего древнего и подлинного дворянства, к которому и я принадлежу” (XVI,83). Интересно, что сразу же после встречи с поэтом Бенкендорф ходатайствует о разрешении Н. А.Полевому писать “Историю Петра I”, больше не надеясь на услуги Пушкина, но царь продолжает настаивать: “Историю Петра Великого пишет уже Пушкин, которому открыт архив Иностранной коллегии, двоим и в одно и то же время поручать подобное дело было бы неуместно” |72. Бенкендорф успокаивает Полевого: “По моему мнению посещение архивов не может заключать в себе особенной для вас важности, ибо (...) обладая в такой степени умом просвещенным и познаниями глубокими, вы не можете иметь необходимой надобности прибегать к подобным вспомогательным средствам” 173. Это непосредственно относилось и к 11ушкину - от него тоже ждали скороспелую парадную историю, а не серьезное историческое исследование.
Сложное настроение поэта передается и в его публицистике. В статье ““История поэзии” С.П.Шевырева” Пушкин в резких тонах критикует Европу, переходя от литературных оценок к чисто политическим: “Франция, средоточие Европы, представительница жизни общест венной, жизни все вместе эгоистической и народной. В ней наука и поэзия - нс цели, а средства. Парод (...) властвует со всей отвратительной властию демокрации. В нем все признаки невежества - презрение к чужому, спесь необузданная и решительная” (XII,65,66). По главное, поэт определяет основной принцип своего отношения к историческому материалу, говоря о Шевыреве, что “он избирает способ изложения исторический - и поделом: таким образом, придаст' он науке заманчивость рассказа” (XII,65).
19 февраля 1836 года сестра поэта пишет мужу: “Александр завтра едет в Москву с Иваном Гончаровым. Он совершает эту поездку только на две недели ради своих литературных дел” 174. Это подтверждает, что Пушкин прекратил свои занятия “Историей Петра” и занялся изданием журнала. Но поездка отложилась из-за болезни, а «нем и смерти матери. 25 февраля Вяземский сообщает И.И.Дмитриеву, что нашлась “Политическая записка о России, писанная Н. М. Карамзиным в 1810 году” 175. Интересно, что “нашлась” она как раз ко времени издания первого номера “Современника”, как будто ждала своего часа в “портфеле” самого редактора.
Среди прочих произведений, опубликованных поэтом в этом журнале, была статья о “Собрании сочинений Георгия Кониского, архиепископа Белорусского”, в которой Пушкин, начав с освещения духовного пути владыки Георгия, как уже говорилось, изложил основной метод своих исторических занятий. Пушкин демонстрирует его действие, объясняя причину успешной деятельности священника и историка: “Видно, что сердце дворянина еще бьется в нем под иноческою рясою. (Кониский происходил от старинного шляхетского роду и этим вовсе не пренебрегал)” (XII, 19). Поэт опять привлекает внимание читателей к главной теме своего исторического исследования. Вместе с тем он заранее оговаривает трудность пути, выбранного героем статьи, а затем и самим автором: “Как историк Георгий Кониский еще не оценен по достоинству, ибо счастливый мадригал приносит иногда более славы, нежели создание истинно высокое, редко понятное для записных ценителей ума человеческого и мало доступное для большего числа читателей” (XII,24).
