Пушкин - историк Петра - Лисунов Андрей Петрович (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗
Кроме того, поэт дает понять, что использование иностранцев на высоких государственных постах не приносит положительных результатов: “Все немцы, находившиеся в средних чинах, сделали честно свое дело (...) Но все те, которые были в бригадирских и генеральских, действовали слабо, робко, без усердия”. Мысль эта не менее важна Пушкину, поскольку в это время он все чаще обращается к размышлениям о судьбе русской нации и шире - славян, пишет цикл “Песни западных славян”.
В конце раздела поэт напоминает о переменах, которые наступили вслед за подавлением Пугачевского бунта, намекая на то, что и Николаю не мешало бы сделать что-то для безопасности государственной власти. Приблизительно о том же Пушкин говорил и великому князю Михаилу Павловичу - случись новое возмущение, подобное декабрьскому или пугачевскому, и правительству не на кого будет опереться. Правда, поэт уже мало верил в способность власти прислушаться к мнению подданных: “Я успел сказать ему многое. Дай бог, чтобы слова мои произвели хоть каплю добра!”. Интересно и общее замечание Пушкина: “Вы истинный член вашей семьи. Все Романовы - революционеры и уравнители”(ХИ,355). Поэт ставил в один ряд Николая и предка-реформатора, подчеркивая, что, по существу, царь никогда не отличался от реального Петра, а должен был, хотя бы настолько, насколько XIX век отличался от XVIII века - должен был изменяться. Пафос пушкинского раздражения “наследниками Великог” 166 как раз и заключался в том, что они “пошли суеверно по его следам”, а не принялись, с энергией предка исправлять то зло, которое он причинил России. При этом поэт шел от обратного: преувеличивая заслуги реформатора, он наталкивал царя на мысль действовать столь же самостоятельно. Но тот оказался глух, и Пушкину оставался один путь - обратится к общественному мнению и таким образом оказать давление на правительство.
Публикуя в декабре 1834 года вступление к “Медному всаднику” под заглавием “Петербург. Отрывок из поэмы”, поэт вроде бы не изменял своим прежним взглядам времен “Стансов”, но многоточие вместо строфы, сопоставляющей Москву и Петербург, говорило о том, что проблемы с властью у него существуют. В то же время Пушкин окончательно определился , какой он будет писать “Историю Петра”. Герой петровской России в образе сумасшедшего Евгения был найден. Оставалось лишь вывести героя к читателю, рассказать об исторических причинах его несчастий - написать подлинную “Историю Петра”. Последняя запись Пушкина в дневнике начинается словами: “С генваря очень я занят Петром”(Х11,336). Попов и Фейнберг рассматривают их как свидетельство начала исследовательской работы поэта. Но скорее всего Пушкин говорит о ее ускоренном продолжении, поскольку интонационное и смысловое ударение фразы приходится на слово “очень”. Здесь же Пушкин касается и своих затруднений: “В публике очень бранят моего Пугачева, а что хуже - не покупают” (XII,337). Деньги помогли бы Пушкину выплатить долг царю и, вероятно, хотя и не без скандала, уйти в отставку. Последнее обстоятельство делало и эту возможность неосуществимой. Оставалось в самые кратчайшие сроки закончить “Историю Петра”.
Между тем, давление на поэта усиливалось. Желание Пушкина переиздан, “Анджело” без цензурных изъятий было оставлено без внимания, хотя поэт в начале апреля ради этого добивался личной встречи с Бенкендорфом. Еще раньше общая цензура не пропустила в полном объеме “Сказку о золотом петушке”. Все это вряд ли способствовало сближению взглядов властей и историографа Петра. 2 мая 1835 года Пушкин вновь пишет в письме к Павлищеву: “... дела мои не в хорошем состоянии. Думаю оставить Петербург и ехать в деревню, если только этим не навлеку на себя неудовольствие” (XVI,24). Следом Пушкин совершает, казалось бы, необъяснимую поездку в Михайловское и возвращается на следующий день после рождения сына Григория. Вряд ли можно говорить о том, что в этих условиях поэт продолжал усиленно работать над “Историей Петра”. Скорее всего, к этому времени она вновь приостанавливается.
Пушкин предпринимает последнюю попытку договориться с властью. Он пишет письмо Бенкендорфу, в котором подробно описывает свои затруднения, и возвращается к просьбе издавать газету, как необходимое условие продолжения работы над “Историей Петра”: “Я проживаю в Петербурге, где благодаря его величеству могу предаваться занятиям более важным и более отвечающим моему вкусу, но жизнь, которую я веду, вызывающая расходы, и дела семьи, крайне расстроенные, ставят меня в необходимость либо оставить исторические труды, которые стали мне дороги, либо прибегнуть к щедротам государя, на которые я не имею никаких других прав, кроме тех благодеяний, коими он меня уже осыпал. Газета мне дает возможность жить в Петербурге и выполнять священные обязательства. Итак, я хотел бы быть издателем газеты, во всем сходной с “Северной пчелой” ” (XVI,29).
Вероятно, Пушкин чувствовал, что получит отказ, который, как явствует из следующего письма к Бенкендорфу, последовал немедленно. Это давало ему возможность выбирать - либо уходить в отставку, либо открыто просить у царя финансовой помощи, о чем сначала Пушкин написал в черновом письме: “...я вижу себя вынужденным прибегнуть к щедротам государя, который теперь является моей единственной надеждой (...) Чтобы уплатить все мои долги и иметь возможность жить, устроить дела моей семьи и наконец без помех и хлопот предаться своим историческим работам и своим занятиям, мне было бы достаточно получить взаймы 100000 р. Но в России это невозможно. Государь (...) соизволив принять меня на службу, милостиво назначил мне 5000 р. жалованья. Эта сумма представляет собой проценты с капитала в 125000.
Если бы вместо жалованья его величество соблаговолил дать мне этот капитал в виде займа на 10 лет и без процентов, - я был бы совершенно счастлив и спокоен” (XVI,27,28). В итоге два варинта соединились в текст с прозрачным смыслом: “Мой постоянный доход - это жалованье, которое государь соизволил мне назначить. В работе ради хлеба насущного, конечно, нет ничего для меня унизительного; но, привыкнув к независимости, я совершенно не умею писать ради денег; и одна мысль об этом приводит меня в полное бездействие. Жизнь в Петербурге ужасающе дорога. До сих пор я довольно равнодушно смотрел на расходы, которые я вынужден был делать, так как политическая и литературная газета - предприятие чисто торговое -сразу дала бы мне средство получить от 30 до 40 тысяч дохода. Однако дело это причиняло мне такое отвращение, что я намеревался взяться за него лишь при последней крайности (...).Три или четыре года уединенной жизни в деревне снова дадут мне возможность по возвращении в 11етербург возобновить занятия, которыми я пока еще обязан милостям его величества” (XVI,27,28).
Царь хорошо знал, что “История Пугачева” нс принесла доход, что служебное жалованье Пушкина не обеспечивало ему жизнь в i Ic 1 ербурге, а любой побочный труд, с целью заработка, отнимал время и внимание от “Истории Петра”. Вместе с тем, поэт уже три с половиной года находился на службе, но гак ничего и не представил из своей работы. Дать ему возможность издавать газету означало фактическое сшласие с замедлением работы над “Историей Петра”, отправить в отставку - признать поражение. И царь как бы соглашается с последним. В ответ Пушкин , как и годом раньше, просит оставить за собой право пользоваться архивами. Просьба довольно странная, если учесть, что I юэ г собирался жить в деревне. Очевидно, что в основе всех переговоров об отпуске и отставке лежало не только материальное затруднение 11ушкина, но и желание освободиться от опеки власти и сохранить за собой право самостоятельно заниматься “Историей Петра”. Но царь, как и следовало ожидать, понял намерение поэта и ответил отказом.
22 июля 1835 года Пушкин пишет письмо Бенкендорфу, в котором подчеркивает неизбежность выбора, стоящего перед ним: “...либо удалиться в деревню, либо единовременно занять крупную сумму денег. Но последний исход почти невозможен в России (...) мне невозможно просить чего-либо” (XVI,33). В ответ власть решает “милостиво” поддержать поэта, но так, что бы это, по ее мнению, не расслабило его. Десять тысяч , выделенные царем, лишь на некоторое время откладывали решение финансовых проблем поэта, но ничего собственно не меняли. Пушкин вновь пишет письмо Бенкендорфу с просьбой о единовременном выделении 30 тыс., с учетом выделенных царем и приостановки выплаты жалованья.
