Семь столпов мудрости - Лоуренс Томас Эдвард (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
А потом христианству повезло с более поздними гениальными архитекторами, и в своем шествии через века и страны оно преобразилось несравненно глубже, нежели неизменное еврейство, из абстракции александрийского начетничества в латинскую прозу для европейского материка, причем самым последним и самым ужасным из всех этапов этого преобразования был момент, когда оно становилось тевтонским, на основе формального синтеза подстраиваясь к нашему холодному несговорчивому северу.
Пресвитерианские убеждения были так далеки от ортодоксальной веры в ее первом или втором варианте, что в предвоенное время мы были способны засылать миссионеров для убеждения этих более чувствительных восточных христиан в правильности нашего представления о логическом Боге.
Ислам также неизбежно изменился и предстает не одинаковым от континента к континенту. Он избежал метафизики, за исключением интроспективного мистицизма его иранских приверженцев, но в Африке он приобрел окраску фетишизма (если выразить этим отвлеченным термином разнообразные животные начала в человеке Черного континента), а в Индии ему пришлось унизиться до легальности и буквализма обращенных в него умов. Однако в Аравии он сохранил семитский характер, или, вернее, семитский характер выдержал испытание фазой ислама (как и всех религий, в которые жители городов непрерывно облачали простоту веры), выражавшего монотеизм открытых пространств, свойственное пантеизму пропускание через бесконечность и проповедуемую им повседневную полезность вездесущего семейного Бога.
В противоположность этой стабильности или тому, как я ее понимаю, тот старик в Румме выказал необычайную проницательность своей единственной короткой фразой и, как мне показалось, опрокинул мои теории характера араба. В страхе перед таким открытием я покончил с ванной и шагнул к своей одежде. Он закрыл лицо руками и тяжело простонал, но я ласково убедил его подняться и дать мне одеться, а потом пойти вместе со мною головокружительной тропой, протоптанной верблюдами, поднимавшимися к другим источникам и спускавшимися оттуда. Он уселся рядом с местом нашей кофейной церемонии, где Мухаммед разжигал костер, пока я раздумывал над тем, как сформулировать ему необычную доктрину.
Когда был готов ужин, мы его накормили, прервав при этом на несколько минут поток глухих стонов и бессвязных слов. Поздно ночью он с трудом поднялся на ноги и неслышно скрылся в темноте, унося с собой свои убеждения, если они у него были. Ховейтаты рассказали мне, что он всю жизнь бродил среди них, вздыхая и охая, не различая дня и ночи, не заботясь ни о еде для себя, ни о работе, ни об укрытии от непогоды. Он жил щедростью их всех, как неполноценный человек, но никогда не отвечал на вопросы и не говорил громко, разве что наедине с овцами и козами.
Глава 64
Абдулла успешно вел переговоры по улаживанию разногласий. Гасим, переставший держать себя вызывающе, но угрюмый и мрачный, не навязывал свои советы, и поэтому около сотни представителей мелких кланов бросали ему вызов, обещая присоединиться к нашему рейду. Мы обсудили это с Заалем и решили попытать счастья и извлечь наибольшую пользу из этого контингента. В более долгосрочной перспективе мы рисковали потерять наших теперешних сторонников, при малой надежде приобрести других в условиях теперешних настроений племен.
У нас составился крошечный отряд, всего в треть численности, на которую мы рассчитывали. Такая наша слабость могла прискорбным образом изменить наши планы, вдобавок ко всему у нас не было и надежного лидера. Зааль, как всегда, выказывал свои способности быть предусмотрительным и деятельным руководителем любых конкретных подготовительных мероприятий, человеком с твердым характером, но был слишком близок к Ауде, чтобы подчиняться другим, а его острый язык и насмешливая улыбка, блуждавшая на влажных синих губах, вызывали подозрение и заставляли людей отказываться ему подчиняться, даже если его распоряжения бывали дельными.
На следующий день прибыли вьючные верблюды от Фейсала – двадцать голов под присмотром десятка вольноотпущенных, с четырьмя невольниками – телохранителями Фейсала. Они были надежнейшими слугами в армии и находились в постоянной готовности к выполнению своих персональных служебных обязанностей. Они были готовы умереть, чтобы спасти хозяина, или умереть вместе с ним, если бы его убили. Мы прикрепили их по двое к каждому сержанту, так что, что бы ни случилось со мной, их благополучное возвращение было гарантировано. Из грузов отобрали все необходимое для облегченного рейда, и все было готово к раннему выступлению.
На рассвете шестнадцатого сентября мы выехали из Румма. Слепой шериф Аид настоял на том, чтобы ехать с нами, невзирая на потерю зрения, заявив, что если он не может стрелять, то может ехать на верблюде и что, если Аллах сподобит нас добиться успеха, он покинет Фейсала и отправится домой, не слишком горюя оттого, что оставшиеся годы придется прожить без всякой пользы. Зааль привел двадцать пять человек из новосера – клана арабов Ауды, которые назвали себя моими людьми и были известны по всей пустыне своими верховными верблюдами. В мою компанию их привлекла моя привычка быстро ездить.
Старый Мотлог эль-Авар владел Джедой, лучшей верблюдицей в Северной Аравии. Мы смотрели на нее с гордостью, но с некоторой завистью. Моя Газель была выше и крупнее, с более быстрым аллюром, но уже слишком стара, чтобы ее можно было посылать в галоп. Однако она была единственным запасным животным в отряде, да, впрочем, и во всей пустыне, равным Джеде, и ее достоинства укрепляли почтительное отношение ко мне.
В остальном наш отряд был разрознен, подобно разорванному ожерелью. В него входили группы племен зувейды, дарауши, тогадки и зелебани, и в этом рейде случилось так, что первыми дошли до моего сознания достоинства хаммадов и тугтаги. Через полчаса после нашего выступления из боковой долины выехали несколько задержавшихся из племени думаньехов.
Ни одна группа не ездила в смешанном строю с другой, и никто не разговаривал с людьми из другой группы, поэтому я целый день мотался, разговаривая то с одним, то с другим хмурившимся шейхом, стараясь свести их друг с другом, чтобы при команде к бою были обеспечены координация и солидарность действий. Они соглашались при условии, что не услышат ни одного слова от Зааля в отношении порядка нашего движения, хотя признавалось, что он был умным и самым опытным воином. Что касается моего частного мнения, он был единственным человеком, которому можно было доверять. В отношении других мне казалось, что ни на их слова, ни на их советы, а может быть, и ни на их винтовки нельзя было положиться.
Бесполезность бедняги Аида даже как номинального вождя вынуждала меня брать руководство на себя, в нарушение как принципа, так и собственных убеждений, поскольку особое искусство налетов, а также подробности организации привалов для приема пищи и выпаса верблюдов, выбора дороги, выплаты жалованья, разрешения конфликтов, дележки трофеев, кровной мести и порядка на марше не входили в программы факультета современной истории Оксфордского университета. Необходимость заниматься всеми этими проблемами отнимала у меня слишком много времени, чтобы я успевал следить за местностью, не позволяла мне думать о том, как мы должны будем штурмовать Мудовару и с наибольшей внезапностью и эффективностью использовать взрывчатые материалы.
Мы устроили наш полуденный привал в плодородном месте, где благодаря последнему весеннему дождю, выпавшему на песчаный склон, проросла густая серебристая трава, которую любили верблюды. Погода стояла мягкая, превосходная, такая, как в августе в Англии, и мы делали все медленно, желая продлить удовольствие и отдохнуть наконец перед выступлением от мелких стычек и перебранки последних дней и от некоторой нервозности, неизбежной при уходе даже с временного расположения. В наших обстоятельствах человек пускал корни очень быстро.
После полудня мы продолжали свой путь, спускаясь извилистой тропой в узкую долину, зажатую между не слишком высокими стенами из песчаника, пока наконец, еще до захода солнца, не выехали на другую равнину, покрытую засохшей желтой грязью, подобную той, которая была такой прекрасной прелюдией к роскоши Румма. Мы разбили лагерь на ее окраине. Моя забота принесла плоды, и все расположились всего тремя группами вокруг ярких костров, в которых, потрескивая, ярким пламенем горели ветки тамариска. У одного из них ужинали мои люди, у второго – Зааля, у третьего – ховейтаты другого клана. А поздно вечером, когда все вожди досыта наелись мяса газели и горячего хлеба, появилась возможность собрать их всех у моего нейтрального костра и здраво обсудить маршрут следующего дня.
